— Ты куда?! — воскликнул я удивлённо.

Спрыгиваю с ветки и бегу вслед за стремительно ползущим мертвецом.

— Веди себя прилично, Боря! — поднял я его на ноги и развернул к себе. — Ты же не против, если я буду звать тебя Борисом?

Но Борис не был расположен к общению, а, скорее, наоборот, желал удалиться от меня побыстрее и подальше. Он подчёркнуто не смотрел на меня, постоянно отводя свой мёртвый взгляд. А, помню, читал такое: мертвецы строго блюдут иерархию и всеми силами стараются не смотреть в глаза вышестоящим, потому что это может вызвать негативную реакцию от вышестоящего, а это верная и окончательная смерть.

Это я развёл демократию, мать её, поэтому мои подопечные постепенно охреневали и смели смотреть мне в глаза. Перестали уважать, перестали бояться...

— Не ссы ты, Борис! — похлопал я порывающегося уйти мертвеца по плечу. — Ну чего ты чинопочитание включаешь, я же не простой лич, а народный! Соль земли русской, можно сказать, рубаха-парень, свойский! Ну?

Борис не желал ничего слушать, поэтому пёр вперёд, удерживаемый лишь моей рукой.

— Эх, ладно, — вздохнул я. — Не хочешь общаться — хрен с тобой.

Снимаю с него петлю, после чего смотрю на качество рубашки. Рубашка пропитана продуктами разложения, потому что Борис всё это время гнил. Жаль.

— Иди уж... — отпустил я Бориса. — Счастливого пути.

Верёвку я смотал и повесил на плечо. Пригодится.

Продолжаю путь, а затем, километров через десять, вижу нового висельника.

— Что за день сегодня такой? — спросил я, бросая верёвку на придорожную траву. — Что ж вы себя не бережёте-то?

Этот повешенный был лыс, тощ, с европеоидным типом внешности, а одет он практически в мешок из-под картошки, ну, то есть в рубище из грубой ткани. Конечности его дрыгаются, потому что он восстал, значит, тоже придушили...

А, ещё на правом предплечье татуировка. Кинжал какой-то и заплывшая надпись, хрен разобрать, что там было написано.

На этот раз верёвку закрепили не на ветви дерева, а у его основания. Верёвка была перекинута через ветку, поэтому дёргающийся в петле висельник «гулял» верёвкой по этой самой ветке, иногда ударяясь об ствол дерева.

Тут уже было удобнее развязывать, поэтому я заморочился и распутал хитровывернутый узел. Повешенный рухнул и быстро пополз прочь. Меня боятся и уважают...

Отнимаю у бедолаги его петлю и сматываю верёвку. У немёртвого точно нет с собой ничего полезного, поэтому я даже осматривать его не стал.

Смотрю вслед уползающему висельнику, а затем поднимаю взгляд к небу. Светает.

/сутки спустя/

— О-о-о, а вот это было неожиданно, — произнёс я, выйдя из леса.

Перед лесом есть ровная как стол равнина, запаханная по самое не балуй, а за полями располагался странного вида город.

Странность города была в том, что его строили будто египтяне или арабы, но из нетипичных для них материалов. А-а-а, я понял! Это персы!

Архитектурная культура у персов самобытная, с характерными рюшками и финтифлюшками. Обычно, насколько мне подсказывает эрудиция, в Персии строили саманные дома, из камней использовали только песчаник, а дерева у них так мало, что практически не используется. Тут же они были вынуждены использовать местный камень, древесину, а также речную глину.

Вот и выходит, что за вполне себе белокаменной городской стеной стоят странные дома, сочетающие в себе персидскую традицию с нетрадиционными для персов материалами.

План города не выглядел слишком сложным: с этой стороны одни ворота, есть выраженные и огороженные тонкими, но высокими, стенами кварталы, имеется гигантская рыночная площадь, есть отдельная зона дворца сатрапа, есть укреплённый караван-сарай вне городских стен, а также портовая зона.

Город на берегу моря, в небе чайки парят, корабли выходят и заходят в порт — совсем не Гринландия, (1) но атмосферой чуть-чуть похоже. Торгуют тут, судя по всему, всем, что может принести море, а значит, у сатрапа Ариамена и без Адрианополя дела шли неплохо.

— Значит, вот вы какие, Сузы... — пробормотал я. — Надо приодеться и проникнуть в город.

В моём нынешнем виде заходить в город — это открытым текстом говорить, что со мной что-то не так и меня надо проверить. Нужны шмотки как у местных и обувь как у местных. Ещё бы говорить на их языке, но это уже из разряда невыполнимого.

Надо ли мне лезть в город и пытаться вынюхать насчёт пленных и прочего? Надо. Но надо ли мне лезть в город и пытаться вынюхать насчёт пленных и прочего без подготовки? Нет, не надо.

У меня есть голова на плечах, поэтому надо ею пользоваться.

— Тут точно есть селения, где живут обычные дехкане, — произнёс я задумчиво. — Большие люди выходят из маленьких деревень, поэтому поступлю точно так же.

Вернувшись в лес, я пошёл, как завзятый Владимир Ильич, другим путём. В город я пойду, но определённо не сегодня.

/десяток часов спустя/

Уже вечереет, солнце этого мира намечает путь к горизонту, а я продолжаю неподвижно лежать в кустах и наблюдать за деревенькой.

Немного удивительно видеть тут обычных крестьян европеоидной внешности. Почему-то у меня сложилось вполне определённое представление о дехканах, то есть персидских крестьянах, вкалывающих на сатрапа.