- Это какой-то особый сорт? - заинтересовался хан. - Морозостойкий?

- Да, - кивнула женщина. - И рожь еще так сеют, и овес можно, но он более нежный. А рожь даже лучше стоит, чем пшеница. Но, конечно, нужен снег. - На то у меня есть маги, - кивнул Таман. - Мне нужно такое зерно. Где его купить? Я успею засеять в этом году, времени полно. Дай мне рекомендации торговцев.

- Я напишу тебе письмо и сама куплю зерно и рожь. Я ведь только на Викторию взгляну и домой. Меня сыновья ждут.

- И муж, - остро взглянул на нее Таман.

- И муж, - согласилась Милослава.

- Не жалеешь? - неожиданно спросил степняк.

- У меня не было выбора.

- Ты могла бы вернуться. Он бы отпустил.

- Куда? Второй женой в твой шатер? - с горечью спросила женщина. - Или потребовать выгнать Наймирэ - которая жила одним тобой?

- Да. Я бы выбрал тебя. Я всегда выбираю тебя.

- А я выбрала Макса, - твердо сказала леди Оберлинг. - Он прекрасный супруг. Ты бы никогда не стал таким.

Таман только неопределенно пожал плечами. Стал бы. Он бы кем угодно стал ради нее. У него и сейчас голова кружилась от ее запаха, от ее присутствия, от одной только мысли, что она тут, рядом - живая, настоящая. И не нужно даже прикасаться к ней, чтобы ощутить острое счастье, раздирающее грудь на части.

Рядом с ней он больше не был ханом - невозмутимым и твердым отцом этих земель и полудикого народа. Он снова ощущал себя двадцатилетним и оттого неожиданно завидовал сыну, который оказался хитрее, наглее и удачливее.

---

Таман и сам не знал, что настолько любит его - этого избалованного гордого мальчишку, в котором он узнавал свое продолжение. И если Аязу была нужна Виктория - хан сделает всё, чтобы ему помочь. Даже пойдет против своей шабаки. Особенно сейчас, когда мальчик едва живой от терзающего его чувства вины.

Когда сын пришел к нему с мертвыми глазами и спросил, как отец сумел выжить без своей женщины, Таман не на шутку перепугался. Что такого натворил Аяз, чтобы задавать подобные вопросы?

- Вики беременна, - опустил голову мальчик. - Дадэ, что мне делать?

- Радоваться? - неуверенно предположил Таман.

- Она не хочет ребенка. Она еще совсем дитя. Я должен был уберечь ее.

- Должен был, - согласился Таман. - Но уже поздно. Ребенок - это чудо.

Он едва удержал язык, чтобы не сказать, что ребенок от любимой - это самое большое счастье в мире. Не Аязу он может это сказать. Не тому, кого он сам не ждал и не хотел когда-то. Внезапно хан осознал, ЧТО ощущала Наймирэ, когда носила его детей. Это больно.

- Что я наделал, дадэ? - опустился на подушку Аяз, пряча лицо в руках. - Я украл ее, напугал, обманул... Я лишил ее выбора. Я забрал у нее свободу. А сейчас забираю и тело. Лучше бы я никогда ее не встретил. Без меня Вики могла бы быть счастлива.

Таман сел рядом с ним так близко, что касался его плечом. Он никогда не умел быть нежным с взрослыми детьми, а особенно с Аязом. Девочек он еще мог обнять или поцеловать. Маленького Шурана хан щекотал и подбрасывал в воздух. Средних можно было хлопнуть по плечу или погладить по голове. А как поддержать уже взрослого парня, как показать ему свою любовь?

- Никогда не думай, что могло быть, - наконец, сказал он. - Прошлого не изменить. Думать о том, что могло бы быть - это путь в никуда. Попробуй с ней поговорить. Вики - умная и добрая девочка. И ты, кажется, ей нравишься.

- Она меня ненавидит, - глухо сказал сын. - Понимаешь, если я услышу это еще раз, я просто умру. Мне так страшно, дадэ! Как я буду жить без нее?

- Просто жить, - подумав, сказал Таман. - Дышать, есть, пить. Когда-нибудь ты вдруг поймешь, что ничего не изменилось вокруг и мир не рухнул оттого, что у тебя внутри что-то сломалось. И ты научишься находить утешение в том, что она есть где-то в мире, дышит тем же воздухом, что и ты, ходит по той же земле... И даже счастлива, пусть и без тебя.

- Знаешь, я раньше ненавидел тебя, - признался Аяз. - Думал, что ты дурак, что не видишь, какая хорошая у тебя жена. Что ты пользуешься ей и ничего не даешь взамен. Но сейчас понимаю, что вовсе не смог бы жить ни с кем, кроме Вики. Зачем ты женился, дадэ?

- У меня не было выбора, - прошептал Таман. - Ханом мог быть только женатый мужчина. Я не знал, где она. Я потерял свою шабаки, а потом у меня сквозь пальцы начала ускользать и Степь. Я чувствовал, что смогу дать своей родине гораздо больше, чем Хариз. Я ведь с детства знал, что стану ханом. Я готовился. Я учился. У меня было столько планов! Я и не мог позволить себе потерять всё из-за глупых традиций! Две любви у меня было - Степь и Милослава. Степь я полюбил первой, и она никогда мне не изменяла. Поэтому я взял жену. Именно Наймирэ, потому что эта девочка всегда смотрела только на меня.

- Ты жалел об этом?

- Только однажды, когда смог отыскать Милославу. Я стоял, держал ее в руках и ненавидел себя за то, что не могу всё бросить и уехать с ней на край света.

- Я бы бросил, - тихо сказал Аяз.

- Потому тебе и не быть ханом. Ты свободен. Знаешь, она всё поняла. Она так и сказала: выбора нет. Твоя жена - Степь. А мой муж - замок Нефф. И я отпустил ее. Потому что хотел, чтобы она была счастлива, пусть и без меня.

- Ты думаешь, надо отпустить Вики? - растерянно спросил Аяз.

- Ты баран? - не выдержал хан. - Она ждет твоего ребенка! Она твоя жена! Ты добился всего и хочешь убежать от ответственности? Сам отказаться от своей шабаки? Совсем рехнулся?

- Ты же сказал, что шабаки только у вождей бывает.

- Мало ли что я сказал! - толкнул его плечом отец. - Шабаки - это та, которая делает тебя больше, чем ты есть.

- Спасибо, - внезапно вскочил Аяз. - Спасибо, дадэ! Ты меня просто спас! Я знаю, что буду делать!

---

Ну, хоть кто-то знал, что ему делать. Таман вот не знал. Она здесь. Возле его шатра. И дыхание сбивается, и руки трясутся, и внутри жаждущая пульсирующая тьма. И какое ему дело до Оберлинга?

Милослава смотрела внимательно и строго, и хан прятал глаза, не желая ее жалости. Она всегда понимала его слишком хорошо.

- Зайдешь? - предложил он с нервной усмешкой.

Леди Оберлинг знала степные обычаи - недаром она когда-то всерьез думала стать его женой. Если женщина заходит в шатер мужчины - она соглашается на всё. Но... был ли в ее жизни мужчина, так ее любивший? И стоит ли противиться искушению, если лучшие годы уже позади, даже дочь уже вылетела из гнезда, и всё, что ждет впереди - лишь старость? Ей уже сорок. В этом возрасте южные женщины уже считаются зрелыми и мудрыми матронами. Многие из них уже бабушки. Так просто сделать шаг и взглянуть в узкие черные глаза - словно она всегда этого ждала, жила ради этого момента.

Закусив губу, Милослава жалобно поглядела на него и вдруг, шагнув вперед, прикоснулась ладонью к его лицу. Таман всё понял. Так гладят ребенка, успокаивая и мягко приводя в чувство. Было больно. Опять. Всегда. Она только и делала, что причиняла ему боль.

- Дура, - оттолкнул он ее. - Не трогай меня, чтобы я не сделал того, о чем мы оба будем всю жизнь жалеть.

Он по-прежнему любил ее сильнее, чем себя. Ну затащит он ее силой - и что дальше? Сейчас он осознавал, что и соблазнить ее не составит никакого труда. Она нуждается в утешении. В его силе. Вот только завтра она возненавидит его навсегда, и он отступал, вдруг понимая, что всё, о чем он мечтал, совершенно неправильно.  

- Ты будешь жалеть? - с грустной улыбкой спросила Милослава.

- Я? - вскинул брови хан. - Думаешь, мне недостаточно сожалений? Думаешь, я вообще умею о чем-то жалеть? Глупости! Ты сделала меня сильным. Знаешь, как делают хорошую стальную саблю? Ее раскаляют на огне, а потом резко окунают в воду. Она шипит, остывает и становится прочной. Это называется закалкой. Ты закалила меня, Мила. Я ни о чем не жалею.