Утверждать, что все, кто примкнул к выполнению созидательных и преобразовательных задач русской революции, впали в самообман или просто помешались, значит предельно упрощать сложный характер их мотивов, их желаний, их опыта. Кроме того, тот же самый идеал, что оправдывал большевистский террор, подпитывал и мечты радикалов в Америке, выводил на международный уровень феминизм и порождал новые способы выживать в современных условиях. Революционная привлекательность России согласуется с давним – и непрекращающимся – желанием женщин «добиться всего». Советская Россия манила американок обещанием товарищеских, равноправных отношений, приносящего радость труда, надежной системы заботы о детях и гарантированного школьного обучения для них, – словом, обещанием построить такой мир, которому будет не страшно довериться.
Успех попыток антифеминистов привязать феминистскую повестку к «антиамериканской» деятельности (то есть к большевизму) подталкивает к догадке, почему в послевоенный период настолько возобладали сексуальная аскеза и традиционные гендерные нормы: ведь все, что как-то перекликалось с советским контекстом, сразу же навлекало на себя подозрения. В США расхожие представления о советской женщине как о бесполой, неухоженной работяге, тайно мечтающей о ширпотребе, а об американской шпионке – как о вероломной эротоманке, поддерживали нарратив «загадки женственности» (по выражению Бетти Фридан), то есть идею, согласно которой женщины способны обрести настоящее счастье, только сделавшись женами и матерями[71].
Ныне забытое притяжение американских феминисток к России сообщает нам кое-что о нас самих, о нашей сегодняшней готовности вставать под знамена иных форм жестокого оптимизма: «пробивать себе путь» в карьере, находить «третье мерило» успеха, становиться «матерями-тигрицами» или же утверждать, что материнство на самом деле – особая профессия и она требует полного рабочего дня, или даже, быть может, провозглашать, что патриархат мертв и женщинам нужно просто пережить это. Все эти формулировки, пожалуй, вносят еще меньше смысла и утешения в жизнь женщин, чем те давние мечтания о новом обществе, активно строящем светлое будущее для человечества[72].
Материал в этой книге распределен в тематическом и наполовину хронологическом порядке. Двигаясь от несостоявшейся революции 1905 года ко Второй мировой войне и касаясь затем событий, которые происходили позже, мы рассмотрим опыт женщин, чьи жизненные траектории часто пересекались и чьи биографии переплетались одна с другой. С некоторыми женщинами, для которых русская революция стала делом всей жизни, – Анной Луизой Стронг, Рут Эпперсон Кеннелл, Айседорой Дункан, Лиллиан Уолд, Маргарет Бурк-Уайт и другими, – мы будем встречаться в разных главах, их появление поможет нам связать различные темы. Опираясь наряду с опубликованными материалами на дневники, частную переписку и мемуары, я пытаюсь понять, каким образом Россия и Советский Союз воздействовали на самосознание женщин, на их отношения с людьми и на их представление об идеальном обществе.
Эти женщины были реформаторшами, журналистками, исполнительницами и/или писательницами; некоторые были убежденными коммунистками. В России и Советском Союзе они находили (в зависимости от обстоятельств): профессиональный успех; ужасающую нищету, голод и болезни; непредвзятые подходы к расовым и половым вопросам; предвзятые подходы к расовым и половым вопросам; поразительные примеры художественных экспериментов; чудовищное насилие, паранойю и страх; страстно увлеченную публику; сексуальное удовлетворение; вдохновляющие примеры идейной преданности.
Как ни странно, очень многие свободолюбивые женщины из США восхищались режимом, практиковавшим террор и репрессии, и материально поддерживали его. Революционная Россия, при всех присущих ей противоречиях, помогала формироваться главным элементам американского феминистского сознания и вообще самосознанию женщин и их пониманию своего места в мире. До сих пор эта тема оставалась почти неисследованной.
ЧАСТЬ I
Нежные революционерки и спасительницы детей
В конце XIX – начале ХX века сочетание факторов привело к тому, что некоторые категории американок пришли к поддержке русской революционной борьбы. Бурное развитие печатных СМИ и международной репортажной журналистики придало особую остроту таким темам, как гнет российского царского режима и революционное сопротивление этому режиму. Как раз в ту пору американки массово заявляли о собственной независимости: в невиданных ранее количествах оканчивали колледжи, работали по специальности, публично протестовали против самых разных несправедливостей, требовали сексуальной свободы и равноправия в браке. К тому же к 1920-м годам американки-реформаторши успели стать видными представительницами нового «прогрессивного интернационализма», который выступал против создания американской империи и был направлен на «сотрудничество с другими народами в поисках мира и социальной справедливости»[73]. В повестке прогрессивных интернационалистов важное место занимало приобщение «темнейшей России» к демократии, так как из-за погромов, преследования инакомыслящих и мученичества женщин становилось все очевиднее, что Россия находится в самом центре охватившей весь мир борьбы демократии с тиранией. Помимо самого поразительного факта, что женщины в России участвовали в революционной деятельности, новых женщин в США привлекало и то, что сам идеал женского равноправия – при получении образования, при устройстве на работу и в романтических отношениях – принимался как нечто само собой разумеющееся почти всеми революционными организациями в России – от народников до социал-демократов.
Широко распространенное в США сочувствие к жертвам царского угнетательского режима выросло из осознания, что в общенародной русской тяге к свободе и справедливости есть нечто универсальное, а также из ощущения родства с русским народом, основанного на схожих географических условиях и исторических параллелях между рабством и крепостным правом. Журналистка-социалистка Анна Струнская писала о революции 1905 года:
Это была война не только за национальную свободу, но и за создание такой общественной свободы, какой еще не было нигде в мире. Это движение было созидательной силой, сметавшей все на своем пути, служившей идее свободы и справедливости.
Реформатор и организатор благотворительных учреждений Лиллиан Уолд десятилетием позже заявляла, что человек,
который не видит в исполинской борьбе, идущей в России, мирового движения за свободу и прогресс, являющейся и нашей борьбой, не поймет всей важности того сочувствия, которое испытывают многие американцы – друзья русской свободы[74].
Крушение самодержавия и приход к власти умеренного правительства Керенского в начале 1917 года вызвали ликование некоторых жителей США: эти события праздновали в благотворительных заведениях, на парадах суфражисток и в профсоюзах. Даже после захвата власти большевиками, которые яростно подавили всякую оппозицию, начали конфискацию частной собственности и вывели Россию из Первой мировой войны, большинство радикалов и многие прогрессисты в США продолжали поддерживать их, пусть и несколько осторожно. Среди сторонников большевиков было и немалое число реформаторов, годами ратовавших за «русскую свободу». Особенно интересовали советские эксперименты с решением «женского вопроса» прогрессивных американок. Так, суфражистка Мэри Уинзор, побывав в Советском Союзе заявила:
Когда большевики пришли к власти, Ленин сказал, что они должны разрушить до основания все здание женского унижения: гражданского, правового и политического. И они действительно камня на камне не оставили от него, и теперь женщины пользуются равными с мужчинами правами[75].
