Но были и ясные дни: из кабинета наверху доносилась приглушённая мелодия и ритмичный звук, словно отец вальсировал с невидимым партнёром, подпевая порой в такт движениям в танце. Спускаясь вниз, он много шутил за столом, комментировал свежие газетные новости и казался полным оптимизма и жизнелюбия.

Мария очень любила эти минуты, когда белоснежная тюлевая занавеска на стеклянной двери, ведущей на веранду, трепетала на лёгком летнем ветерке, на мгновения приоткрывая геометрические фигуры голубого июньского неба, а солнце заливало шафрановой волной паркет в гостиной; родители задорно смеялись, забыв об остывающих блюдах, в обилии выставленных на круглый стол, накрытой бежевой скатертью с золотистой бахромой, свисающей до самого пола.

За спиной помощника снова раздались звуки. Это было похоже на стуки целлулоидных шариков от настольного тенниса, если их сбросить в огромном количестве с верхнего этажа, и они, обгоняя друг друга, весело запляшут по ступеням лестницы, ведущей вниз. Рольф вздрогнул и снова устремился к двери, запирая её на ключ. Огурцы на его рубашке приобрели зловещий тёмно-вишнёвый цвет, а сам он напоминал фотографа, приготовившегося заняться таинством проявления фотографий.

– Знаешь что? Пожалуй, я обойдусь сегодня без холодильника, а завтра утром займусь его транспортировкой. Какие, ты говоришь, кнопки транслируют помещения в доме?

– Ты что, собираешься всю ночь просидеть в темноте? Включи дополнительное освещение вместо перегоревшего светильника, мне ничего не видно, кроме твоей красной физиономии, – недовольно ответила Мария. – Четвёртая, пятая и шестая кнопки, надеюсь, мне не придётся повторять это по десять раз.

Рольф сдвинул брови, бормоча что-то под нос и нащупывая на пульте необходимую клавишу.

– Нет, Мари, я не буду включать верхний свет, мне почти всё видно, а тебе нечего здесь рассматривать.

На её экране вспыхнули один за другим квадраты видеоизображений до боли знакомых комнат, где прошла юность, вплоть до поступления в университет, и куда она часто возвращалась по праздникам и выходным, уже работая в лаборатории прикладной кибермедицины.

– Смотри Рольф, нет никаких призраков в доме. Будь добр, включи на пульте подсветку в коридоре и спальной комнате наверху, мне плохо видно, – попросила она ассистента. Два квадрата продолжали оставаться тёмными, обозначая лишь силуэты находящихся в них предметов.

– Они включены, Мари, но эти две комнаты продолжают оставаться без освещения. Я могу проверить неисправность только завтра, – заволновался помощник, опережая её в просьбе заняться починкой неисправного оборудования.

– Успокойся, пожалуйста. Я не собираюсь гнать тебя на растерзание монстрам и вампирам, собравшимся возле твоей двери в большом количестве. Подождём до третьих петухов, когда они рассосутся.

Рольф насторожился, его щёки задвигались, словно он выковырял языком остатки сэндвича из закромов и принялся их пережёвывать. Кончик носа тоже принял участие в ритмичном движении челюстей, двигаясь из стороны в сторону, подобно флюгеру с испорченным подшипником, не позволяющим увеличить амплитуду движения:

– При чём здесь петухи? Речь идёт о Чупа-Чупсе?

– Забудь, это я образно сказала, идиома такая есть в русском языке. Ты можешь увеличить изображение в тёмной спальной комнате и перевернуть его? – Мария всматривалась в тёмный контур на фоне мерцающего окна, не понимая, что могло бы быть расположено на кровати. Объект медленно увеличивался в размерах, меняя своё положение на сто восемьдесят градусов. «Этого не может быть». Силуэт человека опирался головой на поверхность кровати, словно он сидел на прикреплённом к потолку стуле и смотрел в окно. Её сердце ухнуло, свалившись вниз и настойчиво барабаня в диафрагму: голова призрака пришла в движение, прервав созерцание происходящего за окном, медленно поворачивая к ней своё лицо.

Что-то треснуло в наушниках, изображение исказилось и исчезло, растворяясь в матовой пелене, испещрённой серыми крупинками электронного снега.

– Прости, прости, – всполошено воскликнул ассистент, – кажется, я плеснул немного кофе на клавиатуру.

– Рольф, ты это видел? – бесчисленная орда маленьких букашек с липкими холодными лапками всё ещё спускалась от её затылка по позвоночному столбу, исчезая в области поясницы.

– Я и завтра не пойду за продуктами, – проблеял помощник. – Устрою себе разгрузочный день. Напомни, где находится тревожная кнопка?

– Рольф, ты что-нибудь видел? – повторила она, холодея от догадки.

– Знаешь, Мари, я, конечно, тебе благодарен за всё, что ты для меня делаешь, но …

Страшный удар потряс комнату, словно наверху уронили на пол тяжёлый шкаф, посыпались куски штукатурки, барабаня по столу и заволакивая комнату молочно-розовым туманом.

– Рольф, спасай ёмкость, накрой её чем-нибудь, -закричала Мария, увидев на экране, как превращается в пластиковое месиво оборудование на столе. Ассистент вскочил с кресла и бросился к «аквариуму», исчезая из поля зрения. Раздался короткий вскрик, последовавшее за этим тихое бормотание и тишина, Мария ещё какое-то время вглядывалась в статичное изображение, надеясь что-то услышать.

– Рольф, ты слышишь меня? Рольф? – повторила она несколько раз. В наушниках, сначала еле различимо, но затем всё громче и громче зазвучали аккорды вальса и уже знакомые ей звуки танцующего человека …

… Звонок из Москвы застал её врасплох. Организаторы симпозиума любезно предложили участникам форума пешую прогулку по январской Вене, но забыли заказать комфортную погоду. С утра зарядил нудный зимний дождь, вынудивший горожан раскрыть зонты и облачиться в тёплые плащи. Температура чуть выше нуля по Цельсию не располагала к экскурсиям, однако народ, уставший от многочасовых пленарных посиделок, затосковал по воле и был готов ко всему, в том числе и к возможности полюбоваться на серые зеркала луж австрийской столицы.

Мария немного опоздала ко времени сбора группы на площади Святого Стефана, обсуждая с лечащим врачом состояние отца, резко ухудшившееся в последние дни. Доктор предлагал перевезти больного в клинику, ссылаясь на то, что оборудование в стационаре несравнимо эффективнее по сравнению с тем, что установлено в доме, одновременно выражая озабоченность в безопасности перемещения. Памятуя о том, что отец, провожая её в командировку, был категорически против госпитализации, а сейчас, находясь в коме, не мог выразить своего мнения, Мария пребывала в глубоком замешательстве при принятии решения.

– Если вы не можете дать мне гарантии, что его состояние не ухудшиться, то какое решение вы ждёте от меня? Я – дочь и не могу своими руками отправить отца на эшафот, – в запальчивости прокричала она в трубку.

– Я вас понимаю, – голос в трубке терпеливо выслушивал её восклицания, – но и вы нас поймите: мы не можем дать гарантий ни в том, ни в другом случае. Наверное, я не должен вам этого говорить, но боюсь, что счёт в нашем случае идёт не на дни, а на часы. Мы можем лишь помочь продлить его борьбу за жизнь, но не сохранить её. А принимать решение о перемещении предстоит только вам.

– Хорошо, – сдалась Мария, – я позвоню вам завтра, вы всё равно не будете транспортировать его в ночь.

– Договорились, завтра утром я буду ждать вашего звонка …

Экскурсанты нетерпеливо топтались на том месте, где располагалась капелла Святого Вергилия, призывая Марию поскорее присоединиться к страждущим познаний коллегам. Они обошли скорым шагом собор, притормозив по настоянию гида у сооружения с авангардной архитектурой, в огромных зеркальных окнах которого отражалось унылое серое небо и её страдания от невозможности принять верное решение, может быть самое важное на сегодняшний день.

Возможно, Мария и отстала бы от изрядно замёрзшей и поредевшей группы, но находиться в квартире, которую она снимала, приезжая сюда на всевозможные научные конференции, и бесконечно думать о больном отце было выше её сил.

Вскоре они миновали Дом Моцарта, прошлись по Блутгассе и остановились перед выбором продолжить ли путь по Кертнерштрассе или свернуть на Грабен. Предпочтение было отдано последнему по одной прозаической причине: отсюда было рукой подать до Гавелки – уютной артистической кофейни, где можно согреться горячим айншпеннером со сливками и вкусными «бухтелями».