Чувствуя, как по спине бежит леденящая волна ужаса, я вспомнила все молитвы, которые знала, на ходу сочиняя новые, прося господа помочь нам с Бертой ещё немного!

Снаружи послышались громкие мужские голоса, но я не разобрала, что говорили, а потом наша машина снова поехала, больше не останавливаясь.

К моему удивлению и радости, в кузов даже не заглянули!

Только через несколько минут я смогла дышать. Кажется, пронесло? Ползком я добралась до задней стенки кузова и приоткрыла тент. Судя по пейзажу – мы выехали в город!

Вернувшись назад, я бросилась в объятия Берты и разревелась от счастья. У нас получилось! Получилось!

Мы радовались, как дети! Обе смеялись и плакали, как больные!

Успокоившись, я снова достала свой мобильник.

– Марсель звонил, – сообщила я Берте. Одиннадцать пропущенных! – Он меня потерял!

Я собралась перезвонить своему жениху, чтобы сообщить о своем отъезде, чтобы он не искал меня и не волновался.

– Не отвечай ему ничего! – закричала Берта, едва не выбив мобильный у меня из рук. – Хочешь, чтобы он бросился в погоню?

– Нет… – покачала я головой и закусила губу. – Думаешь, он поедет следом за мной? – засомневалась я.

– Вытащи батарею, если не хочешь, чтобы твой папочка отследил тебя через спутник! – посоветовала мне Берта. – А лучше избавься от телефона! Ты помнишь номер Андре наизусть?

– Да, но…

– Вытащи хотя бы батарею! – настаивала Берта.

Я ненадолго зависла, обдумывая совет подруги. Я же могу теперь считать свою попутчицу подругой? После того, что она сделала ради меня, конечно же, могу.

Берта права, отец будет искать меня, и это будет только мешать. А как же мама? Она с ума сойдет без вестей обо мне, не зная, где я и что со мной! Если с отцом у меня была своя игра в кошки-мышки, то с мамой я не могла поступить так жестоко.

Написав короткое сообщение маме, чтобы она не волновалась и не переживала за меня, пообещав написать ей снова, как получится, я вынула батарею из телефона и убрала её в рюкзак, как и телефон.

Берта одобрительно мне кивнула.

– Так будет легче, поверь мне! – поддержала меня подруга, взяв меня за руки. – Андре тебе житья не даст! Всё! Теперь мы сами по себе! Без твоего папочки и жениха! Никто не задурит тебе голову и не сотрет видео! Ты сама решаешь, что стоит показывать, а что нет! Разве это не здорово?

– Конечно, здорово! – повеселела я.

Дальше мы ехали молча, думая каждый о своём.

Дух свободы и патриотизма снова наполнил мое сердце, поддержка Берты тоже меня вдохновляла. Так было радостно знать, что я не одна, что у меня есть единомышленник и соратник!

Но все равно было страшно!

Что нас ждет там на фронте? Доберемся ли мы живыми? Что если нашу колонну расстреляют? Вдруг берлессы пленят нас с Бертой, будут насиловать, а потом убьют? Каково это, когда стреляют со всех сторон, и земля дрожит от взрывов? Смогу ли я спокойно смотреть на трупы убитых людей, когда придется? А сама смогу убить, если возникнет необходимость?

Нет, не смогу…

Все эти вопросы были у меня и раньше, но они казались такими далекими и тихими. А теперь они гудели в моей голове громче грузовика, на котором мы ехали. Времени было предостаточно, и в голову лезла всякая белиберда, помимо мыслей о вечном и главном.

Столько людей умирает на гражданке от эпидемий, неизлечимых болезней или несчастных случаев, что я могла бы быть в их числе. А скольким людям была дарована милость, которую сочли за чудо? Даже среди пассажиров "Титаника" были выжившие.

Что ели бог заранее отмерил всем людям на Земле длину их жизни, и мы на самом деле уже никак не можем повлиять на её продолжительность? Как говорится, от судьбы не уйдешь.

Может быть, бог хотел уберечь меня от смерти, поэтому у нас возникли сложности с отправкой на фронт? Почему тогда сейчас, а не раньше, когда я только планировала эту командировку?

Мне было так трудно взять себя в руки. Я никогда не была сама по себе. Обо мне всегда кто-то заботился, помогал принимать важные решения, чтобы не оступиться. Сначала мама и папа, потом Андре и Сюзанна, и даже Марсель. А теперь я совсем одна…

Со мной Берта, но это другое. Она такая же хрупкая девушка, как и я. Её силы не так уж велики.

Я жила до сегодняшнего дня в какой-то теплице, где было комфортно, солнечно и тихо. Меня поливали любовью, холили и лелеяли, а теперь я сама себя вышвырнула в окно. Здесь страшно, ветрено и темно.

Боже, я сама себе все это устроила! Как смириться с этим и принять последствия своих поступков достойно, мужественно и перестать бояться ошибиться перед самой собой?

Через несколько часов колонна остановилась. Людям нужно было принять пищу, справить естественные нужды и размять затёкшие конечности. Нам с Бертой еще повезло, многие солдаты ехали вообще "на броне". Уж лучше сидеть среди коробок, чем под открытым небом, на солнце, глотая пыль.

Я очень проголодалась, да к тому же думала, что уписаюсь прямо в кузове. Аж в ушах забулькало и живот заболел, так приспичило помочиться. Мы встали на трассе, лес далеко. Пришлось садиться прямо у обочины. Было неловко в мужской компании, но, казалось всем на всех пофиг.

Берта жадно курила, пока я разминала руки и ноги. Боже, у меня всё тело было деревянным, не моим, после многочасового сидения на мешке с крупой в одной позе. Голова гудела, и немного подташнивало.

Времени было немного, поэтому мы пошли к столпившимся у грузовика солдатам, чтобы получить еду. Отстояв довольно длинную очередь, мы с Бертой круто обломались, потому что солдат, стоявший на раздаче сухпайков сообщил нам, что нам довольствие не положено!

Обматерив солдата на чём свет стоит, Берта велела мне ждать у машины, а сама ушла кого-то искать. Это было так унизительно! Так обидно! Неужели нас оставят голодными? Мы же женщины!

Я успокаивала себя тем, что это всего лишь недоразумение, ошибка, учитывая неразбериху в полевых условиях. Так и вышло. Берта вернулась в сопровождении кижанского капитана. Он распорядился, чтобы нас с подругой накормили. После чего он шлёпнул девушку по заднице и ушёл.

Берта проводила его взглядом, полным ненависти, а потом вопросительно посмотрела на раздатчика сухпайков. Ему не нужно было повторять дважды. Солдат ушёл куда-то вглубь кузова, а потом вернулся с двумя коробками и вручил их Берте. Я с облегчением вздохнула, а потом пошла следом за подругой. Мы расположились рядом с компанией бриминцев. Наверное, Берте уютнее со своими соотечественниками? Я так хотела есть, что мне было все равно, где сидеть и с кем.

Я мало что решала в этой поездке, поэтому молча следовала за девушкой, не задавая лишних вопросов. А вопросы были! Да ещё какие!

Нам выдали сухпайки берлессов! Это было понятно по упаковке! Мы что, второй сорт? Нелюди?

Берта будто бы и не замечала герба Берлессии на коробке, она ловко вскрыла её и выпотрошила содержимое пайка. Откуда у кижан продовольствие берлессов? Припасено именно для таких случаев, чтобы унижать беззащитных женщин?

– Почему не ешь? – спросила меня Берта, набив полный рот какой-то консервой.

В комплекте к консервам шло сухое горючее, но девушка не стала разогревать пищу, да и мне тоже было лень.

– Нас так и будут кормить берлесскими помоями? – оскобилась я до глубины души.

Я понимала, что выделываться не время и не место, и нужно быть благодарной хотя бы за какую-то еду, но я не смогла сдержаться.

– Эти продукты только для офицеров! – усмехнулась подруга. – Зря ты так. Это очень вкусно!

Я еще раз взглянула на то, с каким аппетитом Берта уплетает берлесский паек, раздираемая сомнениями. Голод взял верх над моей брезгливостью и гордостью, поэтому я тоже приступила к еде. Берта не преувеличивала, консервы оказались вполне сносными, а быть может, я просто сильно проголодалась? Впрочем, мне не с чем было сравнить эту пищу. Консервы других стран я даже не пробовала.