Однажды, на выходе с показа парижской коллекции, меня атаковали вопросами друзья – фотограф Теренс Донован и телевизионщик Клайв Джеймс, которые работали над документальным фильмом о моде.

– Я не даю интервью, – отрезала я, стараясь уйти побыстрее.

– Я дам! Я! – поспешила к ним Лиз.

Я задержалась понаблюдать – и это интервью стало для меня откровением. Моя лучшая подруга сыпала статистикой и какими-то семизначными цифрами тиражей, о которых я понятия не имела и даже никогда не интересовалась. Когда камеры погасли, я поздравила ее и поразилась такой осведомленности. Я и не догадывалась, что она держит в голове такие подробности.

– А я и не держу, – улыбнулась Лиз. – Я все это выдумала.

Когда я устроилась на работу к Кельвину Кляйну и перебралась в Нью-Йорк, у меня не было сомнений, что именно Лиз займет мою должность фэшн-директора британского Vogue. Но в итоге она была несчастна. Каждый наш трансатлантический телефонный разговор в течение следующих месяцев лишь подтверждал это. Мы не только скучали друг без друга, но и Эндрю загорелся идеей переехать в Штаты, поскольку считал Англию не самым подходящим местом для воспитания детей. Так что я занялась поисками работы для Лиз в Нью-Йорке. Наконец мне удалось договориться с Кельвином, и он согласился взять ее на должность дизайн-директора демократичной линии «СК». Но поскольку это ставило ее на ступеньку ниже меня в служебной иерархии (а она очень болезненно относилась к этому вопросу), думаю, для нее мое предложение означало шаг назад.

– Ты сидишь? – спросила Лиз, когда позвонила в следующий раз. – У меня две новости: хорошая и плохая.

– Говори, не томи, – заторопила я ее.

– Хорошая новость в том, что я точно еду в Америку. Но, – добавила она, – я не пойду к Кельвину, а буду работать у Ральфа.

Видимо, тому так хотелось иметь собственного английского редактора моды по примеру соперника Кельвина, что он предложил Лиз занять должность дизайн-директора компании Ralph Lauren, Inc.

Что ж, как угодно. Не терять же из-за этого подругу. И все-таки после того, как я уговорила Кельвина взять Лиз на работу, а она сбежала к конкуренту, я выглядела довольно глупо. Но Кельвин такой же, как Анна. Он никогда не таит обиду. И глазом не моргнув, он тотчас нанял на эту должность другого человека.

Примерно в то же время Анну вызвали в Нью-Йорк. Всем уже было известно, что ее прочат на место главного редактора американского журнала House & Garden («Дом и сад») – шаг к тому, чтобы впоследствии занять главную позицию в Vogue. С ее неизбежным отъездом место главного редактора британского Vogue становилось вакантным.

Позже я узнала, что в Vogue лихорадочно обсуждали ситуацию, сложившуюся в связи с потерей сразу трех ключевых фигур – Анны, меня и в скором времени Лиз. Руководство решило, что журнал утратит свое лицо. Так что, хотя вещи были уже упакованы, Лиз получила предложение возглавить Vogue и решила остаться в Лондоне с благословения Анны. (Которая между тем приземлилась в Нью-Йорке и спешно переименовала журнал в House & Garden HG, который меткие журналисты тут же окрестили House & Garment[47], намекая на пристрастие Анны к моде.) Остальное уже история.

Жалованье, положенное Лиз на новом посту, совершенно не впечатляло. От этого веяло некоторым снобизмом британского Vogue по отношению к тем, кто пробился «из низов», а не прилетел из Америки, как гламурная и важная Анна. Но если Лиз и было обидно, она никогда не показывала виду. В своей новой роли она оказалась как утка в воде. Теренс Донован однажды сказал: «Когда получаешь такую должность, сразу проводи несколько увольнений, чтобы все знали, кто в доме хозяин». Но Лиз мыслила стратегически. Она привлекла на свою сторону принцессу Диану, попросив фотографа Патрика Демаршелье сделать ее портрет для обложки, – и это произвело фурор. Вскоре принцесса и Лиз стали близкими подругами и часто перезванивались, до глубокой ночи болтая о своих детях.

Лиз нравилось быть публичным лицом журнала, и она активно расширяла связи в светском обществе. Когда она стала главным редактором, ее жизнь круто изменилась: от шипучки она перешла к настоящему шампанскому. И оно лилось рекой; для них с Эндрю настала красивая сытая пора. Должно быть, Лиз с самого начала стремилась к высокой должности, хотя и всячески меня поощряла. Уже потом я узнала, что она втайне предлагала свою кандидатуру на пост главного редактора, когда Беа уходила из журнала. Жаль, что она ничего мне не сказала; я бы не обиделась.

Мне было очень одиноко в Америке без Лиз. Они с Эндрю и детьми иногда приезжали к нам с Дидье в Хэмптон. Но нашим отношениям уже не хватало той близости, которая возникает, когда работаешь в одной команде и живешь в одной стране.

Как раз в это время нью-йоркские агенты предложили мне «очень, очень важную работу в мире моды». Я знала, что речь пойдет об американском Harper’s Bazaar, поскольку его компания-учредитель Hearst вот уже много лет предпринимала отчаянные попытки возродить былую славу журнала. В беседе с агентами я заметила, что лучшей кандидатуры, чем Лиз, им не найти. «Забавно, – ответили мне, – мы и с ней ведем переговоры».

Задолго до этого мне уже поступали предложения от Harper’s Bazaar, когда редактором там была Керри Донован, один из самых авторитетных экспертов моды.

– Ты должна прийти ко мне на собеседование, – воскликнула она, когда мы случайно пересеклись в Нью-Йорке.

После некоторых раздумий я все-таки отправилась к ней. Но в тот день – надо же такому случиться! – Манхэттен намертво встал в пробках. Я не смогла поймать такси и приехала с опозданием на час. Меня отказались принять. Так я упустила свой шанс в Bazaar, который пунктуально захлопнул передо мной дверь.

Но я не жалею об этом. Vogue всегда был моим фаворитом. Он так крепко стоит на ногах, за его спиной такая богатая история и традиции, что я не сомневаюсь в его будущем. Хотя Bazaar, который Лиз подняла с колен, составляет ему сильную конкуренцию. Она не стремилась создать журнал-однодневку, она хотела сделать его красивым и по-настоящему классическим. Лиз переманила из американского Vogue Патрика Демаршелье и Питера Линдберга, подыскала и воспитала новых фотографов – тот же британский дуэт Дэвида Симса и Крейга Макдина. Мы тоже стали привлекать их к работе, но уже гораздо позже. Весь модный мир восхищался тем, каким модным и породистым становится Bazaar под управлением Лиз. Арт-директор Фабьен Барон, который совершенно преобразил итальянский Vogue и Interview, был с Лиз с самых первых дней. Своим успехом она во многом обязана его удивительным, наполненным светом и воздухом трехмерным макетам, в которых он ловко повторил новаторский стиль легендарного арт-директора пятидесятых Алексея Бродовича.

Вскоре соперничество между Vogue и Bazaar накалилось настолько, что я почувствовала напряженность в отношениях с Лиз. Особенно тревожно мне было в 1992 году, когда фотограф Стивен Майзел, по слухам, переметнулся в обновленный журнал. Уйдет он навсегда или останется с Vogue? В течение нескольких месяцев мы не могли спокойно работать, поскольку вопрос о том, продлит ли он с нами контракт, оставался открытым. К счастью, он решил остаться. Наконец мы с Лиз заключили своеобразный пакт – никогда не говорить о работе. Это разрядило обстановку, хотя мне и приходилось совершать чудеса дипломатической изворотливости.

В декабре 1993 года Лиз отмечала первую годовщину своей карьеры в Нью-Йорке. Я в числе двух с половиной сотен гостей приехала к ней домой, на приуроченную к этому событию рождественскую вечеринку. К тому времени она уже купалась в лучах славы своего журнала, который весной получил сразу две Национальные журналистские премии и заслужил всеобщее признание. На праздник собрались все «звездные» семейства Нью-Йорка: Трампы, Лаудеры, Херсты, Гутфренды и Кемпнеры, как и корифеи Седьмой авеню – Донна, Ральф, Кельвин и Айзек Мизрахи. Это был настоящий вечер гламура. Когда я уже собиралась уходить, Лиз отвела меня в сторону и сказала: