В назначенное время Карла привезли на площадку, он вышел из машины и встал рядом с Натальей. Через пять минут после начала съемки Энни попросила его снять темные очки. Он отказался, фыркнул: «С меня довольно», вернулся к машине и укатил обратно в Париж. Поросенка, который визжал не переставая, вручили Наталье, поскольку она стояла ближе всех к тому месту, где потом, стараниями фотошопа, должен был появиться Карл. И поросенок – о чудо! – разом замолк. «Его нужно прижать к сердцу, чтобы он слышал биение, – мило объяснила Наталья. – Так он думает, что я его мама».
Том Форд согласился спасти ситуацию в связи с бегством Белого Кролика. Вообще-то он с самого начала хотел получить эту роль, так как считал ее по-настоящему сексуальной. Он примчался на съемочную площадку, как всегда, безупречный: каждая пуговица, запонка, платок в нагрудном кармане – все было продумано и к месту. Только вот ему сообщили, что фотографировать его будут при падении в кроличью нору. Кусок черного бархата наспех уложили на склон. Ассистент Энни, Рикки, безо всякого предупреждения оторвал Тома от земли, перевернул вверх ногами и уложил на спину. Ошеломленный Том все-таки сумел сохранить присутствие духа, пока Энни быстро щелкала фотоаппаратом, и попросил меня поправить галстук, который свистал ему прямо на лицо, и проверить, не выглядывают ли у него носки из-под брюк. Но все уже было отснято.
Вскоре после того, как он уехал, мы узнали, что Том всю неделю вел трудные переговоры о своем будущем в компании Gucci. В результате он подал в отставку на следующий день после нашей съемки.
Рано или поздно это должно было случиться: мне предстояло работать со скандальным персонажем из моего прошлого. Конечно же, речь шла о Мадонне. Шел 2005 год. Теперь она была замужем за режиссером Гаем Риччи и наслаждалась благопристойной английской жизнью в Лондоне и за городом. Обычно ядовитые таблоиды разливали елей, ласково называя ее «Мадж» по примеру нынешнего мужа, и посвящали целые полосы умиленным репортажам о том, как она носит твидовые костюмы, учится верховой езде и изредка наведывается в местный паб. Ехидные насмешки над увлечением каббалой сменились одобрительными статьями о том, как преобразило ее это учение, превратив в элегантную даму с приятным английским акцентом.
Мы договорились о съемке в ее загородном поместье Эшкомб, которое некогда принадлежало многогранному английскому художнику, фотографу и писателю Сесилу Битону – я работала с ним до последних дней его жизни. Фотографом был выбран Тим Уолкер, ностальгирующий художник, чьи работы словно пришли из детских сказок.
Тим заранее съездил в Уилшир, чтобы обсудить с Мадонной свои идеи, которые обычно воплощает в рисунках. Они встретились в пабе, и, когда я с остальной командой приехала днем позже, он с восторгом доложил, что Мадонна полностью приняла его замысел. Признаюсь, меня это удивило, поскольку некоторые его задумки были довольно экстравагантными.
Первая съемка проходила в гостиной. Мадонна позировала в брюках для верховой езды; все складывалось неплохо. Правда, ее насторожило, когда Тим стал прикалывать розы к ее одежде и стулу, на котором она сидела. Потом мы должны были сфотографировать ее в платье с очень широкой юбкой. Она заколебалась, сказав: «Так я похожа на дебютантку начала пятидесятых», – чего мы, собственно, и добивались.
Еще два плана были сняты безо всяких накладок. На одной фотографии она лежала в постели с детьми, читая газеты; блестящая ассистентка Тима, Шона, полностью изменила декор спальни, оклеив стены газетными страницами. Затем мы снимали Мадонну с Гаем на прогулке верхом. Возвращаясь в конюшню, она не могла не заметить, что мы уже отходим от пасторальных картинок. Она занервничала.
– Я собираюсь снять ее в бокале мартини, – с энтузиазмом сказал мне Тим, пока Мадонна переодевалась наверху. Я спросила, уверен ли он в ее согласии, ведь одно неосторожное слово или движение – и съемка окажется под угрозой.
– Разумеется, – ответил он.
Мадонна спустилась к нам, выглянула в окно и увидела на лужайке огромный стеклянный бокал для мартини с гигантской вишенкой. Сбоку была приставлена лестница, по которой ей следовало залезть в бокал.
– Я не стану этого делать. Ни за что, – мрачно сказала Мадонна. Но Тим впился в свою идею, как собака в кость. Он заупрямился и никак не хотел уступать. Однако Мадонна оставалась непреклонна – а ведь она, в конечном счете, была хозяйкой положения. Идея с бокалом была решительно отвергнута. Когда Тим предложил следующий образ, где Мадонна должна была позировать в шляпе, напоминающей кремовый торт, она разозлилась еще больше.
Наконец она немного смягчилась, когда мы стали готовить съемку по мотивам фотографии Брюса Вебера, на которой Дебо, герцогиня Девонширская, кормит цыплят в своем загородном поместье Чатсуорт. Но и после этого, хотя у нас оставался еще один день, ее настроение не позволило продолжать съемки – как мы ни старались вернуть ей хорошее расположение духа. Печально, но жертвой оказалось потрясающее платье с огромным кринолином, которое Джон Гальяно создал специально для этой фотосессии. Мадонна в нем выглядела такой угрюмой, что снимок так и не попал в журнал. Впрочем, несмотря ни на что, нам удалось запечатлеть ее очаровательную английскую идиллию.
Для меня успех съемки – это воплощение замысла, который родился в моей голове. Его невозможно добиться без правильного фотографа. За последние десять лет узкий круг тех, с кем я работаю, расширился. В него вошли молодые и более авангардные фотографы: Стивен Кляйн, англичане Дэвид Симс и Крейг Макдин, турецко-валлийский дуэт Мерт и Маркус. Конечно, со мной по-прежнему и старые друзья – Брюс Вебер, Стивен Майзел, Артур Элгорт, Питер Линдберг, Марио Тестино и Тим Уолкер, каждый из которых дарит фотографиям свою индивидуальность и шарм.
Мерт и Маркус – очень забавные ребята. Они часто фотографируют по очереди, в азарте выхватывая друг у друга камеру. На съемочной площадке они напоминают мне знаменитую пару Лорела и Харди[46]. «М и М», как их еще называют, живут на Ибице и категорически не хотят откуда вылезать, что несколько затрудняет фотосессии. Правда, в последнее время они стали более легкими на подъем. При всем моем скептическом отношении к цифровой фотографии у меня нет сомнения в гениальности этой «сладкой парочки», которой удается, манипулируя формами и красками, создавать ослепительно гламурные фотографии. У них свой подход, не похожий на почерк остальных фотографов: виртуозно владея цифровой техникой, они выдают изображение сразу, снимая «здесь и сейчас», а не улучшают его потом, как это делают другие. В этом смысле их стиль можно назвать шлифовкой фэшн-фотографии эпохи цифровых технологий. Если камера когда-нибудь заменит косметическую хирургию, их подход станет самым популярным в мире.
Столь же своеобразный Дэвид Симс живет в Корнуолле, сходит с ума по серфингу и предпочитает работать недалеко от дома. Даже если он появляется на званом ужине в Париже или на балу Метрополитен в Нью-Йорке, его волосы все равно пахнут соломой. Дэвид, как никто, умеет наполнить фотографию светом. Он дотошен во всем, настоящий перфекционист до мозга костей; работа с ним – это не просто счастливый случай. Он может три часа рассуждать о том, какой оттенок серого хочет сделать фоном.
Крейг Макдин – мастер придумывать нестандартные ракурсы. На его фотографиях все неустойчиво – того и гляди потеряет равновесие. Он находится в вечном поиске движений и жестов, каких еще никто не видел. «Сделай вот так», – говорит он модели, изображая богомола или подпрыгивая боком. Он получает удовольствие, воплощая свои фантазии, и определенно не скучает.
Я никак не могу понять, что делает фотографии Крейга и Дэвида такими современными. Возможно, секрет в том, что по духу они – экспериментаторы. Дэвид играет с цветом, иногда почти полностью вымывая его из картинки. Энни Лейбовиц тоже так делает, но для нее это скорее технический прием, позволяющий придать снимку большую глубину и насыщенность.
