Я была поражена тем, насколько быстро меняется мода – иногда всего за несколько дней. Скажем, в выходные мы отправлялись на юг Франции, и в моде были джинсы. В следующий уик-энд мы возвращались в Париж, а там уже все сходили с ума по английским платьям в цветочек. Помнится, я очень переживала по этому поводу. Пожалуй, только Катрин Денев и ее сестра Франсуаза Дорлеак умудрялись непринужденно носить космические одежды от Куррежа и Пако Рабанна. Если, конечно, не считать тот единственный вечер, когда мы с Катрин, Бэйли и Альбертом сидели в клубе Régine’s, и официант опрокинул бутылку красного вина на ее новый белоснежный наряд от Куррежа, стоивший, должно быть, не одну тысячу франков.

Прийти на дискотеку L’Esquinade неправильно одетым было недопустимо. Вас просто подняли бы на смех. Эти повернутые на моде француженки могут быть настоящими стервами. Я никогда не осмеливалась говорить с ними об одежде или еде. Для меня французы всегда были на голову выше в вопросах стиля. Да, Англия – это круто, но не шик.

В тот период я была увлечена геометрическими конструкциями Пьера Кардена, так что моя портниха копировала для меня его наряды «от-кутюр». Эммануэль Хан, Дороти Бис, Ви де Ви и Кристиана Байли были абсолютными лидерами новых французских дизайнеров «прет-а-порте». Их одежда подходила для повседневного ношения благодаря укороченной длине и шилась из высокотехнологичных новых тканей вроде плащевой и эластичного джерси – потом они пригодились для узких женских комбинезонов с капюшоном.

Я жила в Париже, но постоянно ездила в Лондон на работу. В Англии набирало силу женское движение за равноправие. Все вращалось вокруг противозачаточных таблеток. И все поголовно слушали альбом «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера» группы Beatles. В ходу были словечки «круто» и «классно». Каждый вечер я в стильной французской экипировке отправлялась по самым модным клубам вроде Ad Lib у Лестер-сквер в шумной компании актеров Майкла Кейна и Теренса Стэмпа, фотографов Даффи, Донована и Бэйли, кумиров публики Джейн Биркин, Патти Бойд, Рудольфа Нуриева, Марианны Фейтфулл, Романа Полански, ребят из Beatles, Rolling Stones и многих других рок-групп, которые одинаково внезапно вспыхивали и исчезали. Не помню, чтобы я когда-нибудь напивалась. Меня всегда пугала перспектива потерять над собой контроль. Когда начинались крепкие алкогольные возлияния, мне как-то удавалось вовремя остановиться и уйти домой. Помню, после одной бурной ночи я приняла приглашение Полански, который вызвался меня проводить. Он довез меня до своего дома и попытался затащить внутрь. Я вырвалась, но домой пришлось возвращаться пешком.

Наркотики были еще одним соблазном, которому я не поддалась. Однажды на танцполе в нью-йоркском декадентском клубе Studio 54 известный американский киноактер пытался прыснуть мне в нос попперс. Это было ужасно. Допинги и депрессанты тоже казались мне глупостью. Хотя я не прочь иногда расслабиться, предпочитаю обходиться без марихуаны.

Я снимала небольшую квартиру в западном Лондоне, которой пользовалась, когда не была с Альбертом в Париже. Этот старый кирпичный дом был популярен среди успешных молодых фотографов. Один из них, мой хороший друг Эрик Суэйн, имел привычку крутить романы с самыми завидными невестами Лондона – например, длинноногой моделью Патти Бойд (прежде чем она вышла замуж за «битла» Джорджа Харрисона) и Джейн Биркин (пока она не стала женой французского певца Сержа Генсбура). Эрик был одинаково дружен и с новоиспеченными знаменитостями вроде Кита Ричардса и Мика Джаггера из Rolling Stones. Иногда они приходили ко мне в гости и надолго зависали в студии. Помнится, однажды явился Мик и начал ко мне подкатывать. Ситуация становилась все более интригующей; я уже воображала, как целуюсь с самим Миком Джаггером, но тут зазвонил телефон – это был Альберт, с которым я еще не начала встречаться. Он пригласил меня на выходные в Париж. Момент был упущен. Мимолетный флирт с Миком Джаггером – это одно, а с Альбертом, как я чувствовала, у меня могло сложиться будущее.

Мой дом находился по соседству со стадионом футбольного клуба «Челси». Как правило, команда играла там по вторникам и субботам, и в эти дни район был наводнен разгоряченными фанатами. Футболисты «Челси» славились своей агрессивностью – как и их болельщики. Этого я не учла, когда снимала квартиру, – хотя рев толпы, доносящийся со стадиона, мог бы послужить хорошей подсказкой. Так что мне не стоило удивляться, когда, вернувшись однажды из Парижа, я увидела у дверей своего дома омерзительное сборище. Полиция пыталась перекрыть движение по улице. Спешно возводились ограждения. Как я ни старалась осторожно прокрасться мимо на своей машине, толпа все больше распалялась. Внезапно мою «Мини» – и меня вместе с ней – оторвали от земли и перевернули набок. Сама я не пострадала. Но в то время я была на седьмом месяце беременности от Альберта, и на следующий день у меня случился выкидыш. Как оказалось, это было первое и последнее зачатие в моей жизни. Это событие стало для меня самой большой трагедией.

Хотя конец шестидесятых был у меня связан преимущественно с Парижем, время от времени мы с Альбертом возвращались в Англию, где у него был офис на Маунт-стрит в Мейфэр. К тому времени мы уже обзавелись pied-à-terre[20] в Лондоне – современным пентхаусом в Эннисмор-Гарденс, Кенсингтоне, с просторной террасой и окнами от пола до потолка. (Этих окон я никогда не забуду, потому что наш рыжий кот постоянно разгонялся и бился головой о стекло в надежде выскочить на балкон. Однажды окно оставили открытым, кот по привычке бросился к нему, и…)

Квартира была красивой, но я никогда не чувствовала себя там как дома. И хотя мы были помолвлены, Альберт практически не покидал Францию, в то время как я начала понимать, что предпочитаю Лондон.

Мой парижский период длился четыре, может быть, пять лет. За это время я рассталась с длинными волосами, сделав отчаянно-короткую стрижку «пикси» – точь-в-точь как у Миа Фарроу в фильме Романа Полански «Ребенок Розмари». Наступал момент прощания. Я покидала Францию, искушенная в моде и стиле, но разочарованная фальшью отношений и горечью измен.

Вскоре я узнала, что Альберт, мой красавец-жених, – не зря обручальное кольцо было в форме змеи – долгое время прямо у меня под носом крутил роман с сестрой Катрин Денев, Франсуазой Дорлеак. Это продолжалось вплоть до ее безвременной кончины, когда ее машина взорвалась по дороге в аэропорт Ниццы. По слухам, она как раз возвращалась в Париж, чтобы умолять Альберта на ней жениться.

Я была в постели с Альбертом, когда нас разбудил телефонный звонок с известием о ее гибели. Так что в тот момент он потерял не только ее. Он потерял и меня.

Мне было двадцать семь – двадцать восемь лет, и, хотя я все еще была востребованной моделью, я чувствовала, что после возвращения в Англию мне хочется чего-то большего. Я понимала, что пора уходить из модельного бизнеса. В любом случае, он был не таким уж приятным – все эти постоянные разъезды, пересадки с рейса на рейс, ненормированный рабочий день, еда на ходу. К тому же в моду входили все более юные девушки, слегка андрогинные подростки со свежими личиками вроде Лесли Хорнби, которой мой друг и протеже Сассуна, Леонард, сделал короткий «боб» и в таком образе предъявил миру под именем Твигги. Я решила, что отработаю еще пару сезонов перед камерой, как вдруг однажды, на съемках для журнала Queen, известная своей прямолинейностью леди Клэр Рендлшем (она как раз недавно перебежала туда из Vogue) внимательно на меня посмотрела и сказала: «Грейс, ты должна стать редактором модного журнала. Для модели ты слишком стара». Конечно, она была права. Она спросила, не хочу ли я работать редактором в Queen. Эта идея никогда не приходила мне в голову – и не пришла бы, если бы ее не озвучила фигура такого масштаба, как Клэр. Может, она и обладала репутацией мегеры, но в вопросах моды ей не было равных. Между прочим, она была первым в Англии редактором, который понял и принял прогрессивных парижских дизайнеров – Куррежа и Пако Рабанна.