— А у меня для Виктора есть новогодний подарок, — с таинственным видом заявил Эрик.
Он вытащил из кармана бумажку. У Виктора сильнее забилось сердце: он узнал писчую бумагу Алоиза Шикльгрубера в голубую линейку.
«Простите нас, — писал Алоиз, — что мы не могли выбраться из деревни. У нас стало больше строгостей.
Дитрих вернулся из поездки в тыл. Дегрелль ездил на фронт. Модель, по слухам, справляет Новый год с фюрером. Все штабы на месте. Настроение у нацистов хуже, чем было на рождество, — наступление буксует.
Прибыл еще один «Пуфф» — бургомистр жаловался немцам на случаи изнасилования женщин Мейероде на рождество. С Новым годом — годом нашей победы! V!
Оставляю вам флягу со шнапсом. Больше не могу. Чарли».
Вот это подарок! Рацию, рацию, половину королевства бельгийского за рацию! Никогда не тосковал так Виктор по своей «Ребекке».
И проклятая хворь эта привязалась! Хоть ползком, а надо донести эти сведения…
— Алоиз-настоящий парень! — сказал Эрик, еще раз прочитав донесение из
Мейероде. — Молодчина Чарли! Бельгийский немец, а нам вовсю помогает, зная, что мы пытаемся навести американскую авиацию на его родное селение! Честно говоря, не хотел бы я быть на его месте.
— Видел я памятник в Страсбурге, — задумчиво произнес Карл. — Поразил он меня больше всех других военных памятников. Мать с двумя сыновьями, убитыми в первую мировую войну, причем один сын пал за французов, другой — за немцев. И много таких матерей было и есть в Эльзасе, Лотарингии и в этой части нашей Бельгии. Алоиз рассказывал мне, что его прадед дрался против французов на стороне немцев под Седаном, дед воевал с французами против немцев в первую мировую войну, а отец вместе с бельгийцами и французами в тысяча девятьсот двадцать третьем году вторгался в Рурскую область. Вот и разберись тут, кто прав, кто виноват. А Алоиз разобрался.
В 22.00 по берлинскому времени вся Германия слушала сводку верховного главнокомандования вермахта. По чьей-то оплошности германская «глушилка» перекрыла сводку Оберкоммандо. Вслед за сводкой кто-то распинался:
— Наши враги выдумали ложь о немецких зверствах! Нет и не было с нашей стороны никаких зверств ни в отношении русских военнопленных, ни в отношении освобожденного от цепей большевизма и от сталинского «рая» населения. Если верить московскому радио, то в вермахте просто не осталось бы патронов для ведения фронтовых действий после так называемых «массовых расстрелов». На самом же деле как освобожденное население, так и русские военнопленные в один голос заявляют, что они никогда не жили столь свободно и зажиточно, как при германской администрации! Ибо только двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года взошла над Россией заря свободы. И благодарные селяне и горожане рейхскомиссариатов Остланд и Украина просто нахвалиться не могли «Новым порядком». И еще одна гнусная ложь… Клянусь честью, что ни один германский солдат за всю восточную кампанию не посягнул на честь ни одной русской женщины. Поведение вермахта и СС безукоризненно. К тому же высокие расовые принципы немцев не позволяют им даже взглянуть в сторону русских женщин, так что ни о каком изнасиловании не может быть и речи…
На Лондон сыпались ракеты «Фау-2», а городская радиостанция передавала веселые песенки Джорджа Формби. Веселился и Берлин. Новый год праздновал весь мир.
Партизаны слушали музыку и, выпив ровно в полночь — три стакана ходили по кругу, — сами пели на трех языках. Всем понравилась «Землянка» и «По долинам и по взгорьям». Мотив «Катюши» знали все. Американцы исполнили «Сентиментальное путешествие», «Белые скалы Дувра», «Не хочу поджечь мир», «Когда зажгутся вновь огни», «До свиданья, мама, еду в Иокогаму» и песню разбитой 106-й дивизии. Словом, чудесный получился новогодний вечер. Достойно встретил год победы интернациональный отряд арденнских партизан.
Эрик и Виктор в тот вечер много говорили друг с другом.
— Мои ребята, — сказал Эрик, — впервые видят русского, советского человека. А я видел ваших офицеров. И где! В Штатах. И не просто в Штатах, а в Пентагоне.
— Что ты говоришь!
— Да! Как-то я заехал в Пентагон к отцу, генералу Худу. Ты, верно, никогда не слышал про Пентагон? Этот пятиэтажный пятиугольник, больше пирамиды Хеопса и Рокфеллер-центра, стоит между мутным ручьем под названием Потомак и Арлингтонским кладбищем. Любопытно, что Пентагон заслонил Вашингтону вид на усыпальницы наших героев. Символично, не правда ли? Но короче: в Пентагоне я увидел ваших офицеров на специальном союзном радиоузле. Меня это порадовало. Главное для нас с вами — не передраться после победы.
— Ну, мы-то на вас не полезем…
— Да, но у нас по-разному смотрят на наши будущие отношения. У генералов Першинга и Паттона много единомышленников.
Песни Фрэнка Синатры, звучавшие по радио, заставили Эрика Худа вернуться к воспоминаниям первых месяцев войны.
…Артиллерийский дивизион, в который был назначен Эрик Худ-второй, проводил боевые учения близ роскошного курортного городка Майами-Бич. В шикарных отелях поселились новобранцы разных родов войск. На набережной, где прежде фланировала курортная публика, занимались строевой учебные команды, на прекрасных морских пляжах гремела стрельба — шли стрелковые занятия. Штаб дивизиона разместился в каком-то казино. Эрик читал лекции по баллистике в помещении ночного клуба, на стенах которого красовались цветные фотографии известных звезд стриптиза.
Проводя с молодой женой краткосрочный отпуск в Фили — так все филадельфийцы называют свой «Город братской любви», — Эрик заметил, что жизнь стала проще: никто не соблюдал этикет в отношении одежды: забыты смокинги и бальные платья, женщины стали носить брюки. Все много пили и просиживали вечера в барах и ночных клубах, мужчины и женщины легко сходились и расходились под лозунгом «Война все спишет», в магазинах стояли длинные очереди, в моду вошли астрологи, гадалки и хироманты, танцевали больше латиноамериканские танцы — конго и конгеру, бразильскую самбу, «тинэйджеры» отрывали сумасшедший джиттербаг и буги-вуги, на крышах медленно, но неуклонно вырастал лес телевизионных антенн. Всюду звучали военные песни вроде «Помни Перл-Харбор», «Ты балбошка, мистер япошка» и нецензурная «Харя дер фюрера».
В печати и по радио много говорили о падении нравов наряду с небывалым единением американского общества. Не вымершие еще сторонники сухого закона уверяли, что солдаты вермахта побеждали потому, что совершенно не потребляют шнапса, а французы-де проиграли войну спьяну. В целях поддержания морального климата нации техасская красавица Джо-Кэррол Деннисон, она же Мисс Америка, к огорчению бессчетных поклонников, объявила, что не выйдет замуж до полной победы над державами гитлеровской оси.
Читать Эрику совсем не оставалось времени. Пег жаловалась на почти полное исчезновение поэзии. Художественная литература сделала резкий и решительный поворот в сторону документального жанра: публику интересовали факты, а не вымысел, новая информация, а не душевные излияния выдуманных героев. Бестселлером номер один был новый роман Джона Стейнбека.
Эрику пришлось заехать к отцу в Вашингтон. Тот пригласил его в клуб армии и флота, заказал виски.
— В Вашингтоне, — жаловался генерал, — стало невозможно жить. Тут ходит такой анекдот: военный Вашингтон — это комбинация Москвы (острота квартирной проблемы), захолустной Уичиты (образ мыслей), Ноума на Аляске (золотая лихорадка) и ада (условия жизни). И еще рассказывают, что Гитлер направил в Вашингтон команду шпионов и диверсантов с целью подрыва основных военнобюрократических объектов. Через некоторое время шеф этого подполья радировал Гитлеру: «Задание оказалось невозможным: каждый раз, когда мы подрываем военно-бюрократический объект, мы узнаем, что у американцев имеется еще по крайней мере два таких же объекта с полным штатом и выполняющих ту же работу!» Что верно, то верно! Правительственный и военный аппарат разросся до невероятных размеров.
