18 января 1945 года янки деблокировали Бастонь. Первое сообщение об этом оказалось преждевременным. Коридор прорыва был не шире трехсот ярдов.
— Бастонь — это катастрофа для Гитлера! — уверенно заявил Паттон репортерам. — Мы бы уже погнали назад краутов, если бы солдаты Монти не обросли мхом в болотах! Надо вернуть Омара Брэдли! С Омаром мы бы были в Аахене и Бонне!
Вечером Бастонь бомбили «юнкерсы». В одном загоне для немецких военнопленных около сотни краутов пытались совершить побег. Американцев это потрясло: сидели бы смирно, дожидались бы скорого конца войны, питались бы вдоволь свиной тушенкой. Так нет же — предпочли «останавливать пули». К счастью, никому из них не удалось удрать в свой обреченный фатерланд.
К востоку от реки Маас командир 2-й танковой дивизии генерал-майор Эрнест Хармон наблюдал, как английские «тайфуны» расстреливали ракетами немецкие танки. «Маленький Паттон» так развоевался, что сгоряча стал палить по «тиграм» из своих перламутровых пугачей.
В Берлине фюрер требовал, чтобы войска продолжали наступление, и объяснял все неудачи неточным выполнением армией его приказов. Он не хотел верить, что американскую оборону нельзя взломать с помощью испытанного «панцирблица», и приказал ввести в бой три новые дивизии и двадцать пять тысяч солдат и офицеров из резерва.
В Лондоне Черчилль получил сообщение «Ультры» об отказе Гитлера прекратить наступление по просьбе своих генералов.
Под вечер снова прилетели грузные «галифаксы» с трехцветными кокардами королевских ВВС на крыльях, чтобы сбросить бомбы на догоравший Сен-Вит.
Командир 1-го полка дивизии СС «Лейб-штандарт Адольф Гитлер» Пайпер докладывал командиру дивизии СС-оберфюреру Монке:
— Я не выполнил задание исключительно из-за нехватки горючего. Тыловые крысы нас предали! Я вывел из окружения почти восемьсот солдат и офицеров «кампфгруппы»…
Он не стал вдаваться в подробности: еще в сочельник, спасая собственную шкуру, Пайпер с группой офицеров, прихватив с собой остатки горючего, на нескольких машинах помчался к своим на восток. Так отличился палач Мальмеди, один из «героев» СС, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.
Зепп Дитрих, получив рапорт Пайпера, ругал его последними словами: Пайпер опозорил СС, «Лейб-штандарт», всю 6-ю танковую армию СС, навлек на всех гнев фюрера! Расстреливать — это каждый умеет.
27 ДЕКАБРЯ 1944 ГОДА
82-я воздушно-десантная дивизия продолжала отбивать немецкие атаки. Генерал Гэйвин рапортовал, что его джи-ай без особого труда отражают наскоки слабо подготовленной, неопытной 62-й фольксгренадерской ополченческой дивизии. Сильнее был напор 9-й дивизии СС «Гогенштауфен» и особенно ее боевых танковогренадерских полков, совершавших отчаянную попытку форсировать реку Сальм в районе Сальмшато и Вельсальма. 508-му полку 82-й дивизии пришлось отойти с большими потерями и закрепиться в Эрриа.
Гэйвина возмущали пресса и радио, которые пели дифирамбы Паттону. «Можно подумать, что судьба битвы на Дуге решалась в Бастони и что победителем был Паттон!» — ворчал он.
Из газеты «Вашингтон Пост»
28 ДЕКАБРЯ 1944 ГОДА
«Американский народ нуждается в авторитетном разъяснении относительно наступления фон Рундштедта, как оно произошло и каковы силы и возможности противника. Однако военное министерство не дало таких разъяснений. В результате наблюдается полная разноголосица, каждый высказывает свое личное мнение о том, что происходит в Арденнах, и в конечном итоге еще больше увеличивает сумятицу».
…Вернутся Модель и Дитрих в Мейероде или не вернутся — вот что больше всего волновало Виктора. Но 27 и 28 декабря он напрасно ходил к «почтовому ящику» — никаких сообщений от Алоиза не было, а идти в Мейероде он не решался. Не за себя боялся — за семьи Алоиза и Жана.
Шел густой снег, скрывавший следы партизан. Стало холоднее.
Виктора неудержимо влекло на восточную дорогу за Мейероде. А что, если организовать на ней засаду в расчете на возвращение Моделя? Однако на успех надеяться было трудно — их машины идут с большой охраной и вокруг снуют патрули с миноискателями. Нечего и мечтать о мине с «дергалкой».
Их отряд разбил несколько грузовиков в соседнем лесу, обрушив на них из засады мощный огонь БАРов и базук.
Паттон упорно расширял коридор в Бастонь, самый важный узел дорог в Арденнах.
Гитлер на совещании 28 декабря добивался от генерал-фельдмаршала Бласковица нового наступления на фронте группы армий «Г». Гитлер еще надеялся на перелом в свою пользу. Ни Рундштедт, ни другие фельдмаршалы и генералы не осмеливались сказать главное: верховный главнокомандующий опять явно переоценивает возможности вермахта и совершенно не учитывает первостепенное значение неминуемого наступления Красной Армии на Восточном фронте. Советские войска уже окружили в Будапеште большую группировку германских войск. Не оправдывались расчеты Гитлера на раскол в лагере союзников, хотя между ними и были серьезные трения и разногласия — между американцами, британцами и французами. Но не было опасных разногласий, а тем более раскола между Советским Союзом и западными союзниками.
Гитлер говорил в течение нескольких часов: — Наше наступление в Арденнах не привело к тому решающему успеху, которого можно было ожидать. Все же оно преобразило общую обстановку, что невозможно было две недели тому назад. Противнику пришлось отказаться от всех своих наступательных планов… Ему пришлось бросить в бой измотанные части. Его оперативные планы полностью нарушены. Для него это тяжкий психологический момент… Спешу добавить, господа, что… вам не следует заключить из этого, что я допускаю даже на миг проигрыш этой войны… Я никогда не знал и не знаю слова «капитуляция»… Для меня в сегодняшнем положении нет ничего нового. Я бывал и в худших положениях… Никогда в жизни я не сдавался… Я говорю это вам, чтобы вы поняли, почему я иду к своей цели с таким фанатизмом и почему ничто меня не остановит, пока чаша весов не склонится в нашу пользу.
Виктор с живым интересом слушал в землянке рассказы Эрика о военной Америке, о которой он ничего или почти ничего не знал, потому что в военное время советские газеты и журналы, сильно сократившие свой выпуск из-за нехватки бумаги, почти все внимание уделяли событиям на своем фронте, а о союзниках, понятно, писали мало. А жизнь шла своим чередом, складываясь из хорошего и плохого, и нигде так не были остры контрасты, как в Америке, где военный бум еще сильнее обострил социальные противоречия.
Вся жизнь была подчинена военному производству. Оно достигло необычайного уровня, покрыв все прежние рекорды. Национальный доход поднялся на одну треть, превысив пик докризисного 1929 года. Хотя инфляция вздула цены на целых двадцать процентов, реальная заработная плата подскочила на тридцать. Но классовый мир не наступил: постоянно вспыхивали забастовки оборонных предприятий против рвачей-подрядчиков. Порой правительство посылало против забастовщиков солдат с пулеметами и слезоточивым газом, лишало рабочих брони. Забастовок стало на пятьдесят процентов больше, хотя коммунисты теперь выступали против забастовок. Но шахтеры не перестали бастовать, борясь за закон об охране труда, заявляя, что в американских шахтах, судя по количеству несчастных случаев, втрое опаснее, чем в шахтах Англии, вчетверо опаснее, чем в шахтах Франции, и в шесть раз опаснее, чем в шахтах Голландии и Бельгии.
В воздухе задолго до Перл-Харбора пахло порохом, а промышленные магнаты США продолжали, вопреки повсеместным протестам, снабжать стратегическим сырьем Японию даже в больших размерах, чем Англию. Группа Эрика в Принстоне тоже требовала, чтобы Америка прекратила поставлять Гитлеру и его союзникам нефть и металлолом. Изоляционисты во главе с Гербертом Гувером всячески пытались задобрить микадо, предлагая закрыть глаза на захватнические действия в Китае, поделить с ними олово и каучук в Юго-Восточной Азии. Даже Уолтер Липпман подпевал Гуверу, доказывая, что Америка не сможет выиграть войну на двух фронтах — против Японии и Германии.
