По сравнению с ним и с Паттоном — грозой Европейского театра военных действий — Ходжес был тихоней-скромником, не изображал из себя Наполеона или Вашингтона, не пыжился, не орал, не ругался, а воевал вполне прилично, хотя провалил экзамены на первом курсе военной академии Вест-Пойнта. Ко времени Арденнской битвы он считался уже одним из лучших генералов, а армию его называли «рабочей лошадью» Европейского театра военных действий.

Эта армия касалась своим левым флангом немецкого города Аахена на севере, в двадцати милях от Спа, насчитывая три корпуса: 7-й — слева, 5-й — в центре и 8-й — справа. Армия занимала сто миль по фронту. Ходжес сообщил Гэйвину, что 7-й корпус ведет напряженные бои, но успешно отражает атаки неприятеля, а 5-й и 8-й корпуса в беспорядке отступают, поскольку именно по ним пришелся главный удар нового немецкого наступления. 106-я дивизия 5-го корпуса попала в критическое положение. Два полка его полностью отрезаны и окружены. Начальник штаба Ходжеса генерал-майор Уильям Кин предлагал выбросить им все необходимое на парашютах. Но мешала погода. Полки затерялись меж лесистых арденнских холмов. Почему-то никто не представлял себе, где они находятся. Видно, ударил их немец крепко.

Кин предложил послать 101-ю дивизию в Бастонь — город стратегического значения, которым непременно попытаются завладеть крауты, чтобы развить дальше свое наступление. Кстати, штаб 8-го корпуса находится как раз в Бастони. 82ю надо, пожалуй, направить в район Вербомонта севернее Бастони, в двенадцати милях от Спа. На том и порешили.

Совещание было прервано срочным донесением из Ставло — городка в восьми милях от Спа. Сообщали, что под городом появились танки противника, взорван мост. Как выяснилось потом, это молодчики Скорцени, переодетые в американскую форму, снабженные всем, вплоть до опознавательных жетонов, снятых с убитых, поднимали панику путем ложных слухов и донесений.

Ходжес и его штаб были в шоке. Они не могли понять, как удалось гитлеровцам, которых они гнали в хвост и гриву из Нормандии через Западную Европу, которые бежали, бросая оружие и технику, вдруг стать вновь грозной и могучей силой, способной нанести столь мощный удар по победоносным американским и британским войскам.

И вот теперь, в эти кошмарные дни и ночи, стали американцы все чаще вспоминать о русских. Теперь вся надежда на героев Сталинграда! Ведь у них самая могучая на свете армия.

Так считал и генерал Гэйвин.

Он примчался на «джипе» в Бастонь. В штабе 8-го корпуса царила неразбериха. Генерал Трой Мидлтон отдал штабу корпуса приказ о немедленной эвакуации из Бастони. Необозримое имущество штаба в спешке грузили на грузовики автоколонны, выстроившейся на улице, перед зданием городской школы, где находился штаб. Все были охвачены эвакуационной лихорадкой. Мидлтон ничего толком не знал об обстановке на фронте. Да и был ли вообще фронт?

Подоспел генерал Антони Маколиф. Гэйвин приказал ему войти со 101-й воздушнодесантной дивизией в Бастонь и занять там круговую оборону.

Местами доходило до рукопашной — в ход шли штыки и ножи, саперные лопатки и здоровенные американские кулаки. Конечно, драки эти совсем не походили на потасовки в голливудских фильмах, где кулак героя всегда точно попадает в подбородок злодея. Драки, увы, красивы только на киноэкране. Это была некрасивая драка, рукопашный бой не на жизнь, а на смерть. Дрались на улицах и в домах, поджигали танки «молотовскими коктейлями» — бутылками с бензином или с горючей смесью, которыми так успешно пользовались русские в начале войны.

Туман по-прежнему исключал помощь войскам со стороны военно-воздушных сил. Но вот появился просвет в тучах: «Ура, сейчас прилетят наши орлы!» Но прилетели немецкие «Ю-87».

Они пикировали на американские мотоколонны с замораживающим душу воем. Этот вой был специально придуман для всех врагов рейха генерал-фельдмаршалом люфтваффе бароном фон Рихтгофеном, кузеном первого аса кайзера — барона Манфреда фон Рихтгофена. Тот в 1937 году командовал легионом «Кондор» в Испании, где он помог победе каудильо Франко. Чтобы нагнать побольше страху на противника, были изобретены сирены на крыльях, которым дали библейское название «иерихонские трубы». Эти трубы ревели и выли над Сталинградом, но там, как известно, победа осталась не за бароном фон Рихтгофеном.

— Где же наши? Где же наши?! — поглядывали американцы с надеждой на небо.

Берлинская радиостанция «Дейчландзендер» снова, как в 1940 году, передавала победные марши и обещания подарить фюреру Антверпен к светлому празднику Рождества Христова. Кстати, о забытом боге стали все чаще вспоминать в Берлине…

Эрик со своими пушкарями дрался на подступах к Сен-Виту, примерно в одной миле от города. Из города сообщали: командир 106-й дивизии генерал-майор Джонс, признав свое поражение, передал командование обороной города бригадному генералу Брюсу Кларку, командиру примчавшейся к нему на помощь 7-й пехотной дивизии.

Всегда сдержанный Эрик, любивший мужественную невозмутимость и хладнокровие, которые отличали и его отца, схватился за голову:

— Какой позор! Какой позор! Его судить надо! Он предал наших «львов».

В тот день, отбивая атаки эсэсовских танков, первый лейтенант Эрик Фишер Худ потерял две гаубицы. К вечеру у него осталось лишь орудие номер четыре из его батареи. Им удалось подбить «пантеру» — выкрашенное в белый цвет шестидесятитонное чудовище. На его счастье, у этого зверя было не 88миллиметровое орудие, а всего лишь 75-миллиметровое. Сначала «пантера» загорелась, а потом в ее чреве взорвались снаряды, и все шестьдесят ее тонн взлетели на воздух.

Мантейфель рвался к Бастони. Туда же в открытых транспортерах мчалась и 101-я американская парашютная дивизия. У десантников, изрядно помятых своими извечными соперниками — летчиками воздушно-десантного корпуса генерал-майора Метью Риджуэя, — саднили синяки и шишки, в головах шумело французское вино, а на губах еще не остыли щедро оплаченные поцелуи, купленные в лучших домах Реймса.

Ординарцу Эрика удалось взять обгорелые документы у танкистов, убитых в «пантере». Оказалось, что на направлении Сен-Вита, кроме «Лейб-штандарта», действовали известные эсэсовские танковые дивизии из армии СС Дитриха — «Дас Рейх», «Гогенштауфен», дивизия «Великая Германия».

Церкви в Бельгии, Голландии, Франции, Люксембурге были забиты прихожанами. Боши идут! Да, совсем как в роковом 40-м!

К наступлению темноты у Эрика Худа оставалось всего двенадцать человек. В ночи ярким светом горел магний немецких осветительных ракет.

Около полуночи командующий 5-й танковой армией генерал фон Мантейфель, остановившийся в захваченном его армией городке Шенберге, включил радиоприемник, чтобы послушать перед сном Берлин. Столица рейха ликовала, как встарь. Снова, как в годы блистательных успехов вермахта, трубили фанфары, гремели триумфальные речи: «Стремительный крах всей организованной обороны союзных войск значительно облегчает наши задачи… Мы все спрашивали себя: почему молчит фюрер? Может быть, он заболел? Теперь мы можем вам рассказать, что фюрер находится в полном здравии, но он готовил это новое наступление вплоть до мельчайших деталей. Его молчание себя окупило. Враг потрясен!» Барон был доволен успехом своей армии. Какого страха нагнал на всех этих заносчивых американских генералов он, фон Мантейфель, самый маленький генерал вермахта. Американцы смеялись над ним, сравнивая с доктором Геббельсом: оба — недомерки ростом сто пятьдесят сантиметров ровно, мальчики с пальчик! Он, фон Мантейфель, потомок рода, славного своими полководцами, правнук Мантейфеля, который правил освобожденным в 1870 году Эльзасом, покажет этим великанам: Гэйвину, Ходжесу, самому Рузвельту!.. «Мы должны заставить противника поднять руки вверх, — звучало в эфире. — Они должны осознать, что война ими проиграна!..»

Генерал вздохнул, снял миниатюрный мундир с большим Рыцарским крестом. Эксчемпион Германии по конному спорту, он хорошо знал, что рано торжествовать победу после успеха на первом хите, — ведь можно и на последнем препятствии сломать себе шею.