– Хватит корчиться, – поморщился Ахин, глядя на свое изуродованное тело. – Это ведь неправда.

Как ни странно, но напоминание о нереальности происходящего подействовало. Однако одержимого захлестнула новая волна страданий, когда осколки вырвались наружу. Человеческий разум снова поддался иллюзии, утопив Ахина в безумном потоке боли.

– Лучше бы помог, – проворчал он, с трудом поднимая человека, практически полностью лишенного плоти.

– А мне это нужно? – поинтересовался темный дух, но тем не менее принял помощь Ахина.

– Это нужно всем нам. Мое желание едино, что бы его ни породило.

Одержимый наконец смог встать. Поправив на себе немного помятую одежду, которая только что была изорвана в лоскуты, он вышел из огромного алого пятна на стене. В ладони по-прежнему лежала погнутая дверная ручка, но от двери не осталось и следа – облако кроваво-металлических осколков сорвало ее с ржавых петель и перемололо в мелкую труху. Путь к чужому разуму открыт.

У людей связь со Светом не очень сильна, они не смогут как-либо навредить Ахину, даже если заметят присутствие темной сущности. Но опасность крылась в другом. Человек всегда был очень хрупким созданием, его эмоции и образ мыслей могли запросто превратить своего хозяина в раба безумия. И потому, проводив несчастное существо к этой грани, необходимо вовремя остановиться, чтобы самому не упасть следом за ним в пучину страха и отчаяния, что несет с собой сумасшествие.

Ахин не мог этого знать. Зато знал темный дух.

«Бред какой-то в голову лезет», – подумал одержимый, ступив на стену квартала фей.

Он обернулся. Митаил, крупный, неловкий и трусоватый парень, шел по хлипкому мостику намного медленнее. При этом в спину ему летели насмешки, а снизу, со стороны ворот, доносилась ругань бригадира.

– Пойду осмотрюсь, – сказал Ахин, вынув меч из ножен. – Не задерживайтесь особо. Что-то не нравится мне все это.

– Эй, постой, – дрожащим голосом попросил Митаил. – Подожди всех. И… помоги мне немного.

– Как? – одержимый усмехнулся, глядя на тучного товарища. – Хочешь, чтобы я за тебя прошел остаток пути? Сейчас, только подойду, посажу к себе на шею и…

– Не смешно, – просипел стражник, сделав еще один шаг. – Просто дай мне руку.

«Дай мне руку», – Ахин поймал нить, одним концом привязанную к этой фразе, а другим уходящую куда-то в давние воспоминания. Очень болезненные воспоминания.

– Дай мне руку! – кричала молодая женщина, пытающаяся выбраться из-под обвалившейся потолочной балки.

Вокруг полыхало пламя. Ахин хорошо помнил тот ужасный пожар, но ему казалось, что это было очень давно, лет пятнадцать или шестнадцать назад. Почему все повторяется вновь? Ему дан еще один шанс? Шанс что-то исправить. Но что?..

– Руку! Ивгет, скорее дай руку! – продолжала молить женщина, обращаясь к одержимому.

– Сейчас, мама. Я иду!

Он схватил ее за предплечье и потянул на себя. Женщина стонала и извивалась в попытках высвободиться из смертельной ловушки, но все было напрасно. Ахин тянул еще сильнее, давясь обжигающим легкие воздухом, его потные ладони скользили по покрытой копотью коже, глаза слезились, он уже почти ничего не мог разглядеть, кроме лица мамы.

– Хватит, – неожиданно сказала она и вырвала свою руку из хватки девятилетнего сына. – Ты молодец. А теперь беги. Беги отсюда.

В тесном помещении скопился едкий черный дым. Все вокруг трещало и падало, разбрасывая снопы искр. Огонь подбирался ближе и ближе, пожирая остатки надежды.

– Я не брошу тебя, – заплакал Ахин, упав на колени перед матерью.

Но время вышло. Спасения не будет. Все закончится так же, как тогда.

– Беги, Ивгет! Ну же! Беги, дом скоро обрушится!

Женщина закашлялась, вдохнув слишком много дыма.

«Нет. Мало… Нужно больше страха, больше страданий, больше отчаяния!» – подумал мальчик, не обратив внимания на то, что эта мысль не могла принадлежать ему. Сейчас он хотел только одного – спасти мать. А вынужден бежать.

И вопреки воспоминаниям, одержимый снова попытался вытащить ее из-под завала. Но пламя подобралось слишком близко.

Огонь давно уже жевал ноги молодой женщины, чего она не чувствовала из-за перебитого позвоночника. Однако вскоре загорелась одежда выше пояса, пламя охватило тело матери юного Ивгета и жадно набросилось на длинные волосы. Она завыла от невыносимой боли, а скованный ужасом мальчик смотрел на бьющуюся в огненной агонии мать и до хруста в пальцах сжимал ее руку.

Он отрицал реальность происходящего, перед глазами все плыло, сознание помутилось.

Ивгет – двадцатипятилетний человек, служащий в городской страже Камиена, а также одержимый, раб госпожи Элеро, и испуганный мальчишка, пытавшийся спасти свою мать из пожара. Ему стоило задаться вопросом: кто же он на самом деле? – и, быть может, наваждение исчезло бы. Но что-то внутри его головы настырно копалось в памяти, доставая с бездны желанного забвения наполовину стертые гравюры из красных оттенков пламени, перемешанных с черными тонами копоти и дыма. Чья-то жестокая воля обновляла краски, придавала реалистичность воспоминаниям, заставляла поверить в них…

Лицо матери. Ее сложно узнать из-за жутких ожогов, пустующих глазниц, прогоревших насквозь щек и лопающихся пузырей на ничтожных остатках плоти, но Ивгет знал, что это была она. Он видел, как из трещин в корке оплавленных волос сочилась кипящая сукровица, как огонь понемногу пожирал обугленное мясо, как вырывались языки пламени из прожженных в груди дыр и открытого в беззвучном вопле рта. Он видел все и даже то, чего не помнил, чего попросту не мог помнить, потому что этого никогда с ним не происходило.

– Мама… – Ахин опустил взгляд. Он до сих пор сжимал женскую руку, отломившуюся от трупа.

«Дай мне руку!» – напомнил одержимый, и Ивгет почувствовал, как все внутри него похолодело. И этот холод был от того мучительнее, что вокруг продолжало полыхать пламя кошмарных воспоминаний.

Вне себя от ужаса, молодой солдат вскочил на ноги и с криком бросился бежать из горящего дома, но на пороге наткнулся на Митаила. Девятилетний мальчик не узнал стражника, с которым спустя годы познакомится на службе, но он был уверен, что этот толстяк, с трудом пробирающийся по самодельному мосту на стену квартала фей с крыши соседнего дома, мог помочь ему вытащить маму из-под завала.

– Почему ты не помог мне?! – закричал Ахин. – Почему ты стоял и смотрел, как она умирает? Почему?!

– Что? Не ори на меня, – нахмурился Митаил. – Успокойся. Что на тебя нашло? Сейчас, подожди. Я почти дошел… только… тут скользко. Дай…

«Дай мне руку», – повторил Ахин, протянув Ивгету обугленную конечность его матери. Такого издевательства над рассудком человек уже не смог выдержать. Отбросив логику и здравый смысл, он предался безумному желанию отомстить. Кому и за что? Да какая разница…

Одержимый схватил Митаила за кольчужный воротник и швырнул товарища в огонь, где тот почему-то не сгорел, но зато разбился, неловко упав на брусчатку с большой высоты. Однако радость от возмездия была недолгой – на пороге показалось еще несколько Митаилов.

– Твари, – прорычал Ахин, шагнув навстречу стражникам. – Вы все это время были тут, но не помогли мне?! Вы виноваты в ее гибели!

Он шел по полу охваченного пламенем дома. Он шел по мосту-водостоку. Он шел, перестав различать прошлое и настоящее, реальность и иллюзии, себя и… другого себя. Игра с разумом окончилась не в его пользу, но она продолжалась даже после проигрыша. У безумия свои правила.

Недоуменно переглядывающиеся солдаты доставали мечи из ножен и что-то кричали приближающемуся Ивгету. Но он их не слышал из-за оглушительного грохота обрушивающегося дома, не видел за пеленой черного дыма, не понимал, оказавшись во власти темного духа. Вокруг что-то происходило, пламя перескакивало с массивных балок на мост из водостока, улица внизу то отдалялась, обретая черты Камиена, то приближалась, возводя горящие стены, отовсюду доносились голоса, но слов почему-то не разобрать.