"Ясно, — сообразил Казик, — внешность настолько примечательная, что никогда не узнаешь, как человек выглядит на самом деле. И сколько ему лет — то ли двадцать, то ли семьдесят".

— В общем, подошел он, значит, к вам, и предложил заработать. Триста долларов!

— Н-да… — прицокнул языком Борисевич. — По сто долларов на сопливый нос — это вам не просто так. Это не цветочки с клумбы сорвать.

— Ну да! Не цветочки сорвать… Но и не убить! Мы б на такое никогда не подписались! — всполошился Артем. — Даже за миллион!

— А на что вы подписались? — "оттеснил" Казика Борисевич.

— Хиппарь этот показал фотографию мужика и сказал, что мужик — гад конченый, к малолеткам клеится, но хитро так… сцапать его никак не получается. Вот и надо его проучить. Он будет вечером домой возвращаться, и во дворе, там двор большой, надо мужику этому по балде треснуть. Не до смерти, нет! — вновь всполошился Артем. — А так… слегка… чтобы мозги вправить. Ну и по роже можно залепить… И дал нам сто долларов, вроде как аванс. И сказал, хиппарь то есть, что, если всё будет в порядке, завтра еще двести даст. А если не получится у нас, то деньги ему завтра вернуть должны.

— Эка у вас всё на доверии! — хмыкнул Борисевич.

— Ну да… на доверии… прям куда там… — изогнул губы презрительным "коромыслом" Артем. — Он сказал, что знает, где мы учимся, и если его кинуть попытаемся, он и его люди — он про каких-то своих людей ещё говорил — нас запросто отыщут.

— Где и когда вы должны завтра встретиться? — Вадим посмотрел на часы.

— Там же, в Первомайском сквере, где мы обычно тусуемся. Около краеведческого музея. В двенадцать дня.

— Значит, так, — сказал Борисевич. — Хиппарь знает, где ты с приятелями учишься, а мы знаем, как твой паспорт выглядит. Правильно? — кивнул он Зубову.

— У него паспорт с собой. Наверное, в библиотеку собирался записаться, — осклабился Зубов, — книжку про преступление и наказание почитать. И сто баксов в кармане лежали, — добавил равнодушно. — Паспорт дал, не упираясь. А баксы чуть не зубами держал.

— Они не только мои! Это пацанов деньги тоже!

— Расслабься! — приказал Борисевич. — Не тронем мы твои деньги, и даже сверху еще стольничек набросим — тебе лично. Но делать будешь, как велим. Завтра придёшь в сквер в назначенное время и отдашь хиппарю доллары. Скажешь честно, что не получилось, случайный мужик помешал. А больше ничего говорить не станешь. И своим дружкам тоже. Дружкам скажешь, что мужик за тобой погнался, но ты вырвался и смылся.

— И всё? — не поверил Артем.

— Не совсем. Вести себя будешь естественно, потренируйся у зеркала. Кого бы или что бы ни увидел, внимания обращать не станешь. Тот хиппарь ничего не должен заподозрить. Иначе — извини. Жди неприятностей. И еще. Нас ты знать не знаешь и никому ни слова не скажешь. Уразумел?

— Ага, — моргнул пацан.

— Мы сейчас уйдем, а тебя вот этот дядечка к родителям доставит. И считай, что тебе повезло. По крайней мере, на данный момент.

ГЛАВА 24

— Я вас, Аркадий Михайлович, довезу до дома и поеду за Еланцевой. — Вадим вставил ключ в замок зажигания, но заводить мотор не стал. Устремил задумчивый взгляд в лобовое стекло и заговорил, адресуясь вроде как этому самому стеклу: — Странная история… Кривая какая-то. Сначала байкеры нападают на Еланцеву. Вполне взрослые мужики, это совершенно точно. Что они с ней хотели утворить? Теперь напали на Феклистова. На сей раз какое-то пацанье, которое наняла непонятная личность с целью просто крепко пугануть. Опять-таки зачем? Весь этот бред по поводу сексуальных домогательств — придумка чистейшая, на детей рассчитанная. Но ведь кому-то она понадобилась? "Жучок" в салоне — это понятно, это логично. А нападение на Еланцеву, с которой всё что угодно могли сотворить, не отходя от унитаза, — нелогично. И все эти страшилки для Феклистова тоже непонятно с какого дуба обрушились. Чего его пугать? Он и так перепуганный.

— Если позволите, — вкрадчиво заметил Казик, — я бы с вами кое-какими своими мыслями поделился.

— Поделитесь, — согласился Вадим, всё также вперившись взглядом в черноту за стеклом. Эта чернота как-то умиротворяла и… расслабляла. Как будто прикрыл веки и от всего и всех отгородился. И сейчас уснёшь. И будешь видеть спокойные добрые сны.

Он устал. Он очень устал за эти дни. А ещё надо забирать Еланцеву, что-то ей объяснять и о чём-то говорить. И Феклистова успокаивать, что уж совсем невмоготу. Лучше бы Феклистов наглотался снотворного, а Еланцева не задавала вопросов. А ещё лучше, чтобы пригласила к себе домой и сварила крепкий кофе. Он вдруг представил себя на Ритиной кухне с нормальной (не наперсточной, как в доме у Грибанова) чашкой кофе и почувствовал, как внутри разлилось что-то горячее, но не обжигающее, и на душе стало уютно, словно в холодный день под пуховым одеялом.

"Закрути с этой бабой роман!" — настаивал начальник, а Вадим жёстко отбивался. Не вслух, но про себя, твердо уверенный, что Рите нечего делать в его жизни, где вполне мирно устроились Тамара и Оленька. Чудные женщины, прекрасные любовницы… Вот бы сейчас домой и… на сон грядущий. Он представил себя с Тамарой, он представил себя с Оленькой… и не испытал ровным счётом ничего. Ну ничегошеньки, если не считать тупого безразличия.

Наверное, это от усталости. А ведь ещё предстоит продумать план на завтра, и в первую очередь прикинуть, как выловить того хиппаря. Всё отнюдь не просто. Если хиппарь всего лишь сводит с Феклистовым свои личные счёты, то вполне может понадеяться на пацанов. В конце концов, проверить исход операции с кирпичом — не проблема, достаточно позвонить Феклистову и убедиться в его тяжелом состоянии. А если счёты куда более серьёзные и заказчик опытный, то он мог проследить и за Феклистовым, и за этими тремя дурачками, а в итоге увидеть, что нападение кончилось ничем и даже хуже: одного из пацанов сцапали и куда-то отволокли. Тогда заказчик-хиппарь на встречу завтра не явится, и придётся соображать, что с этим делать. И стоит ли вообще что-то делать, потому как совсем неочевидно, что это имеет отношение к прямой работе начальника службы безопасности, который должен ловить не обидчиков портняжек, а похитителей Карины Грибановой.

— Так что у вас за мысли? — Вадим вдруг сообразил, что Казик молчит, тихонько посапывая рядом. Задремал, что ли?

— Я так думаю, что нападение на Маргариту Викторовну не имеет никакого отношения к нападению на Вениамина, — с бодрой готовностью откликнулся Аркадий Михайлович. — На мой взгляд, совершенно разные почерки. С Маргаритой Викторовной были взрослые мужчины, готовые тут же вскочить на свой мотоцикл и умчаться. С Вениамином — подростки, которым заплатили за элементарное хулиганство… Я не спрашиваю: зачем вообще понадобилось нападать на Маргариту Викторовну и Вениамина? Я спрашиваю: почему такие разные манеры?

— А вы не спрашиваете: при чём здесь Карина Грибанова?

— Спрашиваю. Но у меня нет ответа. Хотя… — Казик вдруг покрутил головой, повёл носом и стал похож на встрепенувшегося попугая. — Я совсем не исключаю, что и Маргариту Викторовну, и Вениамина решили припугнуть. Маргариту Викторовну сразу после похищения девочки, а Вениамина — после того как вы обнаружили в его кабинете "жучок". Вы ведь "жучок" изъяли? Значит, те, кто его установил, поняли, что прослушивающее устройство обнаружено.

— Но вы же сами сказали про разные почерки, — напомнил Борисевич.

— Да, — вздохнул Аркадий Михайлович, — и это меня сильно смущает.

— А если я вам предложу совершенно банальный вариант: одни и те же люди намеренно изменили этот самый почерк — вы смущаться будете не так сильно?

— А зачем они его специально меняли? Эти люди — наивные люди? Они считают, что никто не уловит связи между нападением на Маргариту Викторовну и Вениамина?

— Мы с вами запутались, — сказал Борисевич и завёл мотор. — У нас нет вразумительных версий. Ни по поводу этих нападений, ни по поводу того, кому понадобилось звонить на телевидение.