РЕВОЛЮЦИЯ 1848-49 ГГ
К середине 1840-х годов средний класс принял социальные и политические цели первых германских движений за свободу. На кон для революционеров была поставлена непосредственная роль в формировании государства через открытые выборы, а также работа в судах, на гражданской службе и в армии. Для этих целей требовались несколько жизненно важных прав: всеобщее голосование мужского населения, свобода слова, прессы, вероисповедания, свобода на труд и учреждение суда присяжных.
Хотя требования варьировались от протеста к протесту, основные печали и желания революционеров оставались четкими и ясными. Они находили красноречивое выражение в немецко-английском путеводителе середины девятнадцатого века для только что прибывших эмигрантов, которые покинули родину после 1848 года. Этот путеводитель подготовил германский пастор-эмигрант, поселившийся в Бостоне. Путеводитель получился лестным для Нового Света, поскольку в нем проклинался Старый Свет и обещалось «большое благословение» эмигрантам, которые добрались до берегов Северной Америки. Тем не менее, он также четко передавал послание Европы о власти и порядке среди свободы и равенства:
«Немецкий эмигрант… приезжает в страну, свободную от… деспотизма… привилегированных порядков и монополий… невыносимых налогов [и] сдерживания в вопросах веры и сознания. Можно путешествовать… и селиться там, где пожелаешь. Не требуется никакого паспорта, никакая полиция не вмешивается в его дела и не препятствует его перемещениям…
Ничто не может быть… более опасным и пагубным, чем предрассудки монархий, которые [утверждают], что некоторые рождаются князьями и аристократами… в то время как другие рождаются подданными, и из этого [положения] ни они сами, ни их потомство не могут подняться. [Это] очень ошибочные точки зрения на естественное равенство людей и от них нужно избавиться навсегда… Здесь единственными источниками почестей являются верность и достижения. Богатые находятся в том же положении, что и бедные; ученый не выше самого скромного механика; и ни одному немцу не нужно стыдиться своей работы…
[Здесь] богатство и владение недвижимостью не дают ни малейшего политического права их владельцу над правом самого бедного гражданина. [Также здесь нет] аристократии, привилегированных орденов [и] постоянных армий, чтобы ослаблять физическую и нравственную силу людей, [или] тучи общественных функционеров, чтобы в безделье поглощать хлеб бедных. Кроме всего прочего, здесь нет князей и коррумпированных судов, представляющих так называемое «божественное право рождения». В такой стране таланты, энергия и настойчивость человека… имеют гораздо больше возможностей для проявления, чем при монархии…
Несмотря на то, что трудящийся заслуживает своей награды… мы очень сильно не одобряем тех, кто, нарушая закон, пытается поддерживать слишком бесцеремонное дерзкое право. Если требования рабочего класса хорошо обоснованы, то легальные средства… находятся в распоряжении людей для обеспечения их прав… Свобода слова и печати, всеобщее право на голосование и неограниченное право вступать в союзы и объединения [отменяет] все предпосылки для насильственной оппозиции закону… Сами люди [являются] и правителем, и кабиной для голосования, и судами, и законодательными органами, а Капитолий в Вашингтоне [служит]… ареной, где бескровное соперничество происходит во имя общественного блага»{388}.
После 1846 года аграрные и экономические кризисы обеспечили больше предпосылок для революции. По всей Германии местные парламенты давили на правителей, требуя собрать национальный парламент и написать национальную конституцию, в то время как рабочие и студенты вышли на улицы с требованием политической реформы. В марте 1848 года эти объединенные силы вынудили князя Меттерниха бежать в Лондон и прогнали австрийского императора Фердинанда из Вены{389}.
В Берлине прусский король Фридрих Вильгельм IV с горечью наблюдал, как льется кровь у него на дворцовой лужайке. Он запоздало и в отчаянии предложил конституционные уступки революционерам, но был лишь посажен под домашний арест и увидел, как его правительство оказывается в цепких либеральных руках. По указанию мятежников он одобрил майские выборы нового национального парламента. В эти месяцы будущий германский канцлер Отто фон Бисмарк сделал свой политический дебют, решительно выступив на стороне особ королевской крови{390}.
18 мая 1848 года национальный парламент встретился в церкви Святого Павла во Франкфурте, чтобы решить вопрос отношения к монархии, определить основные права германского народа и определить государства-участников новой Германской Империи. Эти дебаты продолжались во Франкфурте до мая 1849 года, после чего погасли, не успев разгореться, среди остатков парламента в Штутгарте в июне{391}. Делегаты прибыли со всех районов Германии и представляли срез общества среднего класса и профессий. Имелось 649 мест, хотя фактически было избрано меньше депутатов. За одним исключением, на одной сессии появлялось не более 450 человек. Подавляющее большинство составляли образованные гражданские служащие и ученые, более 600 имели университетские дипломы, 80 процентов из них — по правоведению, — и все были обязаны государству своей работой{392}.
Эти факторы могут объяснить перемежающиеся смелость и нерешительность Собрания. В дополнение к въевшейся германской вере как в свободу личности, так и государственную власть, у делегатов также имелись личные причины не перебарщивать. Отражая ту эпоху, количество представителей от других классов было минимальным. Беднейшая часть среднего класса едва ли вообще была представлена, и среди делегатов не оказалось ни одного посланца рабочего класса. Тем не менее, если либеральная, образованная Германия и доминировала во Франкфуртском Национальном Собрании, то депутаты не забыли ни про социальное, ни про политическое благополучие всего населения в законах, за которые голосовали.
Объявляя себя суверенным голосом германского народа, с политической властью, превосходящей власть любого государства-участника, Собрание стало временной центральной властью, или официальным национальным правительством. Оно взяло на себя командование армией и право определять политику страны в отношении войны и мира. Собрание намеревалось править в тандеме с временным имперским регентом, или исполнительным лицом, обладавшим властью командовать армией и назначать государственных министров от имени Собрания. Несмотря на очень высокий титул и уступку исполнительной власти, регент фактически являлся низшим партнером в новой конституционной монархии.
Изначально политической целью была самая крупная из возможных германская конфедерация, включая говорящие на немецком языке австрийские земли, под правлением регента из Габсбургов. Эту честь отдали эрцгерцогу Иоганну австрийскому. Но до того как Австрия сможет присоединиться и вести «большую Германию», Собрание потребовало от нее отделить негерманские земли Австро-Венгерской Империи, что австрийцы отказались сделать. Даже если бы они и хотели, все еще имелись веские основания для противостояния большей Германской конфедерации. Хотя она и обещала большее жилище, с семьюдесятью миллионами немцев, насколько плотно может быть заселен этот шатер? Больше всего Собрание хотело добиться неприступного и неуязвимого германского государства, а этому препятствовало присутствие Австрии, дающее о себе знать. Со своей негерманской Империей или без нее, предводительство австрийских Габсбургов означало продолжающееся австро-прусское соперничество за гегемонию. Недавняя история этого соперничества уже привела к разделу и бедствиям. В марте 1849 года большинство делегатов Собрания высказались за меньшую и более сплоченную Германию под прусскими Гогенцоллернами в лице Фридриха Вильгельма IV{393}.
Как и в случае предыдущих германских союзов и конфедераций, успех зависел от признания великими европейскими державами. А оно наступало медленно и робко, если вообще происходило. Эти державы не желали видеть Германию объединенной, как и усиление ее военной и экономической мощи. Только Соединенные Штаты Америки признали Собрание официальным правительством Германии. Даже более обескураживающим и приводящим в уныние было молчание крупнейших германских держав — Австрии, Пруссии, Баварии и Ганновера. Ни одна из которых не желала признавать имперскую конституцию, как стоящую над их собственными{394}. Многие главы государств Германии считали, что Франкфуртское Национальное Собрание — это, скорее, Вавилонская башня, чем какой-либо призывный клич к нации. Крупные германские государства, с большой поддержкой населения отвергли взятие на себя Собранием высшей военной власти. Поэтому даже когда новое национальное правительство готовилось занимать места, его самые сильные составляющие считали что это «пароход без пара», имеющий малую вероятность пережить беспокойные европейские воды, а значит, его лучше оставить в сухом доке… Что и было обеспечено весной 1849 года.
