– Классический.

– Книжного формата.

– Ээ…

Пухлая ручка выкидывает один за другим пальцы, отчитывая три секунды, и французский маникюр выбывает. Мои шансы на успех увеличиваются с тридцати трех до пятидесяти процентов, парень не выглядит серьезным соперником, и внезапно только сейчас в горле начинает биться волнение.

– Крутой.

– Карманный.

– Крепкий.

– Каждодневный.

– Клетчатый.

– Крупный.

– Коммерческий.

– Календарь… содержащий.

Отмашка. Больше права на ошибку у меня нет, но…

– Коричневый.

– Песочный, – поправляю я.

… я ее совершаю.

И проигрываю.

Не верится. Я не могла проиграть, я была уверена в победе, этот парень мне не конкурент, он не мог урвать первое место прямо у меня из-под носа, не сейчас, когда я в этой победе уже уверилась. Я… не могла проиграть. Ведь проигрыш означал бы, что я потеряла – тридцать, двадцать, двадцать, – семьдесят минут. Я украла у самой себя час и десять, те самые час и десять, за которые так билась еще вчера и которые считала прорвой времени для творчества. Будь я чуть внимательнее, не отвлекайся на ненужные вещи и ненужных людей, я бы могла преуспеть. Моя ошибка. Нельзя расслабляться, необходимо контролировать собственный разум, заставить его подчиниться, чтобы не смел подводить. Если мое внимание так легко рассеять, на что я могу рассчитывать впредь? Ни на что. Нельзя отвлекаться.

Я вклиниваюсь в толпу. Отчего-то подрагивают пальцы. Видимо, это находит выход нервное напряжение. Что делать дальше? Остаться здесь или ехать в “Леди Мэриен”? Началось восхваление спонсоров и представление линий продукции, возможно, позже вновь будут конкурсы, но я не могу остаться лишь для того, чтобы это проверить. Я итак потеряла час десять.

Вновь раздается телефонный звонок. Это все тот же незнакомый номер. Вызов уже второй, звонит не по ошибке. Перерыв между вызовами составляет едва ли десять минут, значит, кому-то нужно срочно со мной переговорить. Может, это по работе? У колледжа тысяча и один телефонный номер, и не все они сохранены в моих контактах, вполне возможно, что звонят из бухгалтерии или воспитательной части. В моих же интересах ответить прямо сейчас. Пальцы уже тянутся к кнопке ответа, когда меня окликают сзади.

– Вот, – это тот плосколицый, что увел у меня победу. – Мне кажется, тебе он нужнее.

Я смотрю на протянутую руку, не зная, что сказать. Ежедневник развернут ко мне обратной стороной, глубокие линии на его обложке сходятся и расходятся, как у апельсиновой дольки, с которой сняли тонкую пленку кожицы. Между страниц свисает легкий язычок бледно-голубой ленты. Углы… Углы достойны отдельного описания. Углы – это отдельный элемент, который показывает отношение творца к творению. Если они слишком плотные, значит, поленился обрезать лишний материал, если слишком тонкие – пожадничал, острые и необточенные – не думает о последующей судьбе предмета. С таких со временем облезет покрытие, будь то кожа или бумага. Ровно покрытые снаружи, но не симметричные изнутри – не волнуется об общем впечатлении. Здесь еще много нюансов, но эти углы… Эти углы были идеальны.

И не меньше неожиданного подарка меня смущает тот факт, что он победил честно.

Во мне борются два чувства, и победившее вырывается изо рта карканьем, мало похожим на человеческий голос.

– Спасибо, но ты его заслужил.

Он тушуется.

– Да зачем он мне? Я даже не знаю, что там писать. Я просто так вышел, не думал, что выиграю.

– Но выиграл. Он твой. Спасибо за предложение.

И все-таки… И все-таки, несмотря на разочарование, я рада, что это он.

До следующего торгового центра ехать не менее двадцати минут. Они уже включены в расчет, это вторые двадцать в цепочке часа десяти, поэтому жалеть их повторно смысла нет. Хотя стоило ухищряться сберегать с пять секунд, чтобы потом потерять целый час. Тем не менее… Тем не менее у меня два пропущенных. Нажимаю на кнопку ответного вызова – недоступно. Проверяю обновления – тишина. Впереди еще двадцать минут дороги, и у меня нет ничего нового, чтобы забить голову и отвлечься, поэтому недавний инцидент подкрадывается сзади и начинает душить, обволакивая собой мое сознание и не давая вырваться.

Я бы солгала, если б сказала, что ни на одно мгновенье, ни на самый краткий миг у меня не возникло идеи взять ежедневник и выставить его собственным призом, но уже секунду спустя я с презрением отмела эту затею, как недостойную и пустую. Зачем тогда вообще участвовать в “Золотой Рыбке”? Зачем было тратить столько часов на поиски, дорогу, участие, если можно было с самого начала купить любую безделушку и выставить ее своим призом? Никто не станет проверять, никто не возразит – кроме собственной совести. Если я сжульничаю, само участие в “Золотой Рыбке” станет бессмысленным. Она направлена на то, чтобы участники развивались, совершенствовались, меняли свою жизнь; это их и моя цель, ради этого мы готовы бежать за солнцем и искать конец радуги, и обход правил, искажение самой сути, самого смысла существования приложения – преступление против надежд, которые мы возлагаем на “Золотую Рыбку”. Я все силы бросила на этот конкурс, и я буду за него биться, какой б бесполезной тратой времени он мне не казался.

Я программирую себя на эту мысль, когда прохожу под аркой из воздушных шариков, прокручиваю ее, когда слушаю вступление, повторяю ее как мантру, пока ведущая рекламирует бренд и переходит, наконец, к желанной части. Мне нужен этот приз, мне нужна эта победа.

Я ввязываюсь – иного слова не подобрать – в первый же конкурс. Я заставляю себя не думать о проигрыше, не думать о провале, потому что они означали бы крах всему. Если не выиграю, потеряю еще больше драгоценного времени, и ушедших часов уже не наверстать. Увы, в нашем измерении время движется лишь в одном направлении, вспять его не повернуть, один и тот же момент не пережить дважды, и, к сожалению, я оказалась настолько глупа, что не осознавала этого раньше. За моей спиной – прорва пустых, бесполезных, безрезультативных минут, часов, дней, недель, месяцев, не скрашенные ни пищей для ума, ни физической работой для тела; и сейчас, когда я, наконец, это вижу, меня тошнит от собственной никчемности. Я не могу так больше продолжать, не имею права сводить на нет подаренную мне жизнь.

Толстый парень передо мной – у него светлое, улыбчивое лицо, и мой взгляд проходит мимо него, как нож сквозь масло, не завязнув и не залипнув, – изображает робота, ковано двигаясь под Селен Дион. Танец тростника достается мальчику под песню «Я – домовой». Он не знает, как танцевать танец тростника, он не знает даже, что такое тростник, поэтому это же самое задание достается следующему человеку – худощавому мужчине в ковбойской шляпе. Мужчина с энтузиазмом, хотя и немного нескладно колышется на воображаемом ветру – но это движения аэромэна, а не тростника. Выглядит натужно, и я отворачиваюсь. Я должна изобразить балерину под звуки тяжелого рока. Первое мое стремление – отказаться, послать весь мир к черту и отправить Старику пару-другую страниц отборного крепкого мата, – гордость еще не окончательно покинула душу, – но я сдерживаюсь. Мне нужна эта победа.

Мои руки растут из положенного места, пальцы неплохо справляются с тонкой работой. Я могу нарисовать приличный портрет; если потренируюсь, могу справиться с пейзажем. Мне нравится работать с деталями, в чем бы они не проявлялись – прожилки на рисованных листьях или рюши на игрушечных платьицах. Могу что-то сшить – одежду, несложную, но вполне пригодную для ношения, аксессуары, куклы. Куклы – особенно. Могу украсить или изменить что-то уже готовое – подрубить края брюк или украсить кружевом сумку. Я знаю, с которой стороны взяться за спицы, я связала себе свитер, когда училась в школе. Могу собрать какую-нибудь мелочь наподобие браслета или изготовить подвеску для цепочки. Могу крючком выложить салфетку. Пусть усидчивость не мой конек, и последнему сделанному мной изделию больше пяти лет, при должном усердии я могу продолжить в том же направлении.