Соседка жила одна и всегда улыбалась: каждое утро она стояла перед окном с чашкой кофе и была так счастлива, как будто ей разрешили работать по воскресеньям. Конечно, о таком рабочие могли только мечтать.
Что-то в этой женщине смущало и временами даже пугало Эмму. Что-то с ней точно было не так, но сейчас сослуживицы только улыбались друг другу, как ни в чём не бывало. Их утренние гляделки уже стали традицией.
Начинался понедельник, и Эмма не могла дождаться выхода на работу. Она бы пошла туда прямо сейчас, но автобус всегда приходил строго по расписанию и нарушать привычный ход вещей Эмма не собиралась. Воскресенье, предназначенное для «бытовых коммуникаций», она провела в кресле с книгой в руках и котом на коленях и с радостью заменила бы это бесполезное времяпрепровождение на ещё один полноценный рабочий день. Только во время работы она чувствовала себя по-настоящему нужной.
Эмме было тридцать шесть лет, и двадцать из них она проработала, сменив уже несколько сотен рабочих зон. Она почти не помнила своё детство, только изредка видела бессвязные отрывки из прошлого во снах. Яркий искусственный свет, серые стены, группы детей – всё это ей ни о чём не говорило и нисколько её не волновало. Её миссией была работа, а не размышления о том, что уже никогда не вернуть.
Она приоткрыла форточку, и по-летнему тёплое утро проникло внутрь, из-за чего в халате стало жарко. Эмма скинула его на пол, оставшись в одном нижнем белье, и потянулась. Надо было дать этому дню ещё один шанс.
Робот-пылесос принял упавший халат за знак свыше и недовольно загудел по комнате. Дом постепенно оживал, но Том упорно продолжал делать вид, что всё ещё спал, спрятав голову под подушку. Только чудом за всю свою жизнь он ни разу не проспал.
Эмма успела сделать утреннюю гимнастику и принять душ, прежде чем Том зашевелился. Целую минуту он силился преодолеть притяжение кровати, а потом машинально поднялся и пошёл в ванную, не сказав ни слова. Даже кот к тому моменту понял, что с утра с хозяином номер два лучше не контактировать, но Эмму безучастие мужа всё равно задело.
В ванной зашумела вода, и дом проснулся окончательно. От былой праздности не осталось и следа. Продрогнув после душа, Эмма снова надела халат и пошла на кухню в сопровождении кота, оставив верного робота в гордом одиночестве.
Стоило Эмме переступить порог, как кулер начал наполнять стакан водой. Приборы в их доме свою работу всегда выполняли безукоризненно. Она сделала маленький глоток и поморщилась: вода была ледяной и имела металлический привкус. Такое случалось пару раз в месяц из-за автоматической замены фильтра, но Эмма решила, что весь мир сегодня объединился против неё. Настроение было в конец испорчено. Свой второй шанс этот день потратил впустую.
Она тяжело вздохнула и включила кофемашину, которая тотчас же принялась за работу. В это время на сковородке затрещало растительное масло, и тарелка с яйцами начала движение к плите.
– Угу, опять забыла поменять меню на неделю, – такое уже случалось раньше, но сейчас Эмма восприняла это особенно злобно. – Конечно, мой любимый омлет, – она привыкла говорить с окружавшими её предметами: лучших слушателей она пока не встречала.
Кот, две недели безропотно поедавший одни и те же рыбные консервы, в этот момент посмотрел на неё осуждающе.
Том вышел из ванной, когда на столе всё уже было готово. Он не был похож на самого себя пятнадцать минут назад – сейчас он стоял посреди кухни с улыбкой на лице и выглядел свежим и помолодевшим. Утренний душ оказывал на него волшебный эффект. Мужчина с удовольствием выпил воду, которую Эмма оставила на столе, а потом поцеловал жену в щёку с таким видом, как будто отдавал долг, отчего её губы на секунду искривились. К счастью, никто, кроме кота, этого не заметил.
За завтраком они опять говорили о работе, и Эмме казалось, что эта пытка никогда не закончится. В частности, поэтому она и не любила первые приёмы пищи. Лучше бы просто сидели молча.
Когда тарелка Тома опустела, Эмма только начала ковыряться вилкой в своей, безуспешно пытаясь найти там что-либо, кроме яиц. Муж посмотрел на неё с надеждой, и она, не колеблясь, отдала ему свой омлет.
Теперь ей придется ждать до обеденного перерыва, но даже порция холодного супа, которую им обычно выдавали, казалась лучшим вариантом, чем ненавистный омлет. Если бы только она составила меню сама…
Когда и вторая тарелка опустела, экран на стене показал 7:54, и Том в спешке поднялся из-за стола: единственный мужской автобус уходил на пятнадцать минут раньше женского и пропустить его означало не попасть на работу совсем. Эмма всегда удивлялась умению мужа так быстро одеваться, вот и сейчас, не успела она заполнить посудомоечную машину, как он уже стоял в дверях полностью одетый. В жёлтом комбинезоне, такой же жёлтой куртке и жёлтом противогазе, поднятом на лоб.
Том стоял перед открытой дверью и смотрел на жену, ожидая чего-то. Драгоценное время утекало в никуда, но он всё не двигался с места и ждал, как верный пёс. Эмма, наконец, догадалась подойти и поцеловать его в гладко выбритую щеку, после чего ей захотелось умыться. Довольный Том поцеловал её в ответ и побежал к автобусу, а она только молча захлопнула за ним дверь, даже не помахав на прощание. Что-то внутри неё треснуло.
Эмма оставила кота на кухне доедать консерву и пошла в гардеробную, чтобы заранее одеться в рабочее. Она натянула свою жёлтую униформу, которая отличалась от мужской только размером, и посмотрела в зеркало. Каждый день она видела себя в этой форме и всё равно каждый раз с завидной внимательностью разглядывала все мельчайшие детали одежды. Этот мягкий жёлтый оттенок, казалось, хранил какую-то тайну, сути которой Эмма никак не могла познать.
Она прикоснулась к противогазу, и тот в очередной раз сдвинул уродливый парик на затылок. Эмма выругалась. Ей впервые не хотелось выходить из дома.
Все пятнадцать минут, которые оставались у неё в запасе, она провела в узком коридоре, стоя у зеркала, и всё всматривалась в своё отражение, как будто то вот-вот должно было выпрыгнуть из-за стекла и сказать ей что-то очень важное.
Эмма не понимала, что было не так, но что-то определённо было не так. Форма будто выцвела, жёлтый из яркого стал болезненно бледным. Или ей только казалось?
Маленький экран загорелся у неё за спиной и показал 8:14, вытащив Эмму из мира фантазий. Старые переживания резко вернулись: опоздание было страшнее смерти. Эмма спохватилась и выбежала из дома, так и не поправив парик. Дверь она на ходу закрыла на два оборота, хотя смысла это не имело – все соседи всё равно уезжали на работу вместе с ней, и район оставался во власти ветра.
Эмма появилась на улице с закрытыми глазами: боялась открыть их и не увидеть автобус и потому оттягивала этот момент до последнего. Она готова была даже бежать за автобусом, лишь бы попасть на работу, но тот почему-то всё ещё стоял перед её домом, когда она, наконец, решилась открыть глаза, почему-то дожидался её дольше положенного. Эмма вздохнула с облегчением: успела. Какая-то рабочая наклонилась и поправляла ботинки прямо в дверях, не давая тем закрыться. Конечно, это была Ребекка. Кто ещё это мог быть? Благодаря ей Эмма успела запрыгнуть в автобус перед самым его отъездом. На долю секунды ей показалось, что соседка устроила эту сценку специально, чтобы автобус не уехал без неё, но это, конечно, было лишь плодом её воображения.
Пока Эмма шла к своему месту в автобусе, её пульс постепенно приходил в норму, а дыхание становилось размереннее с каждым шагом. Сослуживицы приветливо улыбались ей, и Эмма наконец вспомнила, что была не одна в этом мире. Новый рабочий день – новый повод для радости. Про Ребекку она забыла почти сразу.
В автобусе играла классическая музыка, что-то лёгкое, солнечное и радостное. Эти звуки были призваны настроить рабочих на нужный лад, укоренить в их головах первичные ассоциации. Работа и радость, работа и счастье, работа и свет.
