У нас в XXI веке бытует странное выражение: «Обречен(а) на успех». Обреченным можно быть только на неуспех! Так вот, Дональд Маклэйн был, по-моему, обречен на неуспех, на страдания. Почему?

Да потому, что не обладал ни одним из тех качеств, которыми должен обладать разведчик… К примеру, умением жить двойной жизнью — в Китае быть китайцем, во Франции — французом, оставаясь в то же время самим собой. Приспосабливаться к обстоятельствам, не тащить с собой в другую жизнь своих близких. А самое главное, подобно каскадеру, подсознательно стремиться к экстремальным ситуациям, к опасности, к риску…

Что касается любви к риску, то, думаю, обладатели этого качества шли в знаменитую британскую разведку, а не в Министерство иностранных дел.

А уж о двойной жизни говорить нечего — Дональд не только привез в Россию жену и детей, но и ухитрился выписать из Англии свой старый диван, дедовские чашки (склеенные) и чайник из того же сервиза. На маленькой дачке он истово ухаживал за чахлыми кустиками крыжовника. Известна любовь англичан к загородным домам!

Слабый английский писатель Олдридж, в свое время бесконечно издаваемый в СССР, поскольку был коммунистом, как-то сказал: «Если на осла посадить британского лорда, то и у него будет дурацкий вид».

Когда-то эта фраза очень мне нравилась, но, познакомившись с Маклэйном, я перестала ее повторять.

Несмотря на непривычные условия жизни и на невыносимый быт, Дональд не выглядел смешным.

Даже учитывая, что он оказался в роли эмигранта. А побывав дважды в Америке у сына и воочию увидев эмигрантское существование многих русских, я поняла, какой это трудный экзамен для каждого человека.

Дональд, мне кажется, выбрал единственно правильный путь: если ты, даже не по своей воле, оказался на чужбине, то обязан с самого начала принять правила чужой игры, жить так же, как живут окружающие, делить с ними и радости и печали. А (если речь идет о русских эмигрантах на Западе) не общаться только с теми, с кем можно поговорить: «А помнишь, у Елисеева…», «А помнишь, когда мы были в ЦДРИ…».

Маклэйн сразу же стал учить трудный для любого иностранца русский язык и немедленно включился сперва в жизнь журнала «Международная жизнь», <i потом и в жизнь института. Уже с самого начала он нашел себе в журнале преданного друга Д. Меламида, моего мужа, хороших знакомых А. Галкина, Г. Беспалова, Колтыпина.

Дональд обожал гулять по улицам. Муж — ненавидел. Если можно было проехать остановку, он с удовольствием выстаивал, ждал переполненный троллейбус (автобус, трамвай), только бы не идти пешком.

Дональд, как я уже говорила, был баскетбольного роста; муж, наоборот, — небольшого. Очень странная пара. Но эта пара вышагивала часами — им никогда не надоедало беседовать друг с другом, — они обсуждали политические новости в мире, будущую европейскую интеграцию, возможность которой в СССР тогда не желали признавать. И многое-многое другое, чего я не понимала. Как и большинство моих друзей, я больше интересовалась маленьким мирком московских интеллигентов, а Дональд и муж жили совсем в ином огромном мире.

Но не все из ранних воспоминаний о Маклэйне так лучезарны. Вот, к примеру, такой эпизод: однажды он явился к нам на Цветной бульвар без звонка, без предупреждения, как-то странно поздоровался со мной и тут же уединился с мужем. Минут через десять муж оделся и ушел с гостем. Потом он сказал мне, что Дональд был в запое и его надо было отвезти домой. Да, в первые годы жизни в Москве Дональд пил.

Почему-то считается, что пьют только русские. Странное заблуждение.

Не могу сказать, пил ли Маклэйн, живя в Англии. Но можно предположить, что немалую роль сыграли и тот шок, который он перенес, и те обстоятельства, в которых очутился. Все это, впрочем, предположения. Одно могу утверждать с полным основанием: он, единственный из всех пьющих людей, которых я знала (а их было много), кто действительно «завязал». Дж. Блейк в своей книге «Иного выбора нет»¹⁵³ утверждает, что за 14 лет их знакомства Дональд ни разу не выпил. Но Дональд не был бы Дональдом, если бы в компании у себя дома или у друзей демонстрировал «сухой закон», пусть даже для себя самого. Нет, он наливал бокал сухого вина и время от времени подносил его ко рту, может быть и отпивал глоток или два.

На тему преодоленных пороков у нас с ним произошел однажды памятный разговор, было это где-то уже в середине 70-х.

По мнению Дональда, никто никогда не излечивается от своих дурных наклонностей, пороков, заблуждений. Дурные наклонности и пороки становятся как бы второй натурой человека.

Я с жаром спорила.

Признаюсь, для меня это не был абстрактный вопрос, я все надеялась, что муж перестанет заводить романы. Как ни странно, его конфидентом был Дональд. Разумеется, я Дональда ни о чем не спрашивала, а он ни о чем не рассказывал. Единственный более или менее прозрачный разговор был именно этот.

Итак, я уверяла, что люди меняются, а Дональд только скептически улыбался. И вдруг я сказала:

— Не сердись, что я тебе напомню о прошлом… Но ты ведь пил. И уже двадцать лет как бросил. Почему же другие не могут побороть свои пороки?

Дональд задумался, а потом медленно ответил:

— У меня не было другого выбора.

Я постеснялась спросить, почему у других пьяниц был другой выбор, а у Маклэйна выбора не было. Но, в общем, поняла: он отвечал за семью. Без него в совершенно чужой стране она погибла бы. Так он, по крайней мере, считал. Хотя дети оказались в СССР еще маленькими, им было куда легче и выучить язык, и привыкнуть к другому образу жизни.

Но у Дональда было гипертрофированное чувство ответственности за все, в том числе и за свою семью.

Наверное, чувство ответственности (ох, как оно мне импонирует!) — тоже одна из примет интеллигентного человека.

Могу сказать, что в ИМЭМО Дональда просто обожали. Обожали за скромность, справедливость, отзывчивость. Особенно люди, непосредственно связанные с ним: аспиранты, которым он помогал писать и защищать диссертации, младшие научные сотрудники, перед которыми не задирал нос.

Но и начальство отдавало ему должное, посылая его «записки» в самые высокие инстанции. Любили его и собратья по лыжам — сотрудники отдела, которые удивлялись, как быстро освоил Дональд этот вид спорта, а главное, как спокойно он относится к советским турбазам, где мужчины спали в одной комнате, а душ и остальные удобства — не дай бог врагу.

И все-таки здесь надо дать слово Джорджу Блейку, человеку аналогичной судьбы: он тоже был разведчиком, его тоже разоблачили и приговорили к 44 годам тюрьмы, и он был наиболее тесно связан с Дональдом.

Правда, Блейк (Георгий Иванович Бехтер) приехал в Москву в 60-х годах, то есть гораздо позже Маклэйна. Но именно Бехтер — Блейк сумел прекрасно вписаться в жизнь советского общества. Думаю, что он, образец здравого смысла, очень помог Дональду в последние годы жизни. А когда Дональд заболел, выхлопотал ему «кремлевку» и регулярно, а если надо, то и ежедневно посещал его в этой больнице — у него была «Волга», которая ездила безотказно. И, наконец, Блейк говорил с Дональдом на его родном английском.

Процитирую книгу Блейка «Иного выбора нет» (очень хочется переименовать ее в «Иного выбора не было»). Книга очень интересная, ибо Блейк был подлинным разведчиком, а не просто коммунистом, которого заставили заниматься разведкой.

Однако, прежде чем цитировать, замечу, что этот труд Блейка вышел в 1991 году, стало быть, писался он еще раньше. И не думаю, что умный Блейк, если бы готовил книгу к изданию сейчас, так часто подчеркивал бы коммунистические воззрения Дональда.

Хотя кто может понять этих господ левых, коммунистов западного толка? В данном случае я имею в виду самого Маклэйна.

Итак, вот что написал о Дональде Маклэйне его ближайший друг: «В отличие от Кима Филби и Гая Берджисса (два члена “кембриджской пятерки” тоже оказавшиеся в Москве. — Л.Ч.), он старался стать членом советского общества и помочь построить коммунизм. Со свойственной ему энергией он овладел русским языком и ко времени нашего знакомства писал и говорил по-русски без ошибок. Дональд вступил в КПСС и активно участвовал в работе партийной организации Института мировой экономики и международных отношений, где он работал. Он являлся ведущим экспертом по вопросам британской внешней политики и защитил докторскую диссертацию по теме “Британская внешняя политика после Суэцкого кризиса”¹⁵⁴, изданную потом в Англии в виде книги. Одним из его самых серьезных достижений было то, что он сумел убедить советское правительство, крайне неохотно принявшее эту точку зрения, в необходимости считаться с Европейским сообществом как с третьей мировой силой, обладающей экономическим могуществом. Кроме того, Дональд был членом ученого совета института, присутствовал при защите диссертаций и присуждении ученых степеней.