Мысли в голове лихорадочно сменяли друг друга. По всему телу разлилось тепло, а на лицо невольно натянулась улыбка. Интересно!.. Разве она не поклялась себе, что оставила надежды на Левона в прошлом? Но почему сердце так сильно билось? Почему на душе стало так радостно, как не было давно?..

Молодая женщина не спеша подняла халат с пола и обнаружила под ним аккуратно сложенный лист бумаги. Сердце упало в пятки, и, почти не дыша, она подобрала загадочное послание. Неужели оно пролежало в кармане целый месяц?

«Почтенная Саломея Георгиевна,

Я предпочёл написать Вам, потому что не силён в словесных излияниях, но зато благодаря брату-журналисту кое-что смыслю в письме. Заранее прошу простить меня, если врачебный почерк покоробит Вас, сударыня. К сожалению, моё ремесло оставляет на характере своего приверженца больше следов, чем того хотел бы сам приверженец. Но давайте… о хорошем.

Не буду скрывать: то признание, которое Вы сделали мне в сестринской комнате, прозвучало весьма неожиданно из Ваших уст. К чему лукавить? Вы и сами знаете, что красивы и богаты и можете поймать в свои сети любого мужчину, который пришёлся бы Вам по вкусу. Однако почему-то Вы остановили свой выбор на мне – скромном лекаре и вдовце, который не видит в этой жизни ничего, кроме своей дочери и врачебного долга, – и продолжаете в этом упорствовать. Как так получилось? Долгое время я терялся в догадках. И вот спустя время мне всё-таки открылась… вернее, вспомнилась правда.

Мы с Сатеник прибыли в Ахалкалаки осенью прошлого года. Мой двоюродный брат по отцу, которого Вы, наверняка, знаете, как Ваграма Артуровича Арамянца, издателя и редактора нашумевшего «Кавказского мыслителя», встречал нас в тот ноябрьский день на перроне. По своей гостеприимной натуре он предложил нам прогуляться по городу, как только мы оставили чемоданы у него дома и подкрепились с дороги. Должен признаться, что мы больше не живём у него, но на первых парах Ваграм Артурович оказывал нам огромную поддержку.

Он повёл нас в городской парк и накупил Сатеник сладостей, чего я не одобрял, но отговорить заботливого дядю от столь опрометчивого поступка так и не смог. Пока они возились с лавочником, я со скучающим видом оглядывал толпу и вдруг увидел женщину дивной красоты, которая шла к нам навстречу по аллее.

Я подумал, что никогда не встречал такой красивой женщины ни среди армянок, ни среди грузинок. Вас сопровождали двое влюблённых, шедших под ручку, и только теперь я понимаю, что это были Ваша средняя сестра и её муж. Вы двигались так плавно и грациозно, словно совсем не касались земли, а голову держали так высоко, что я невольно сравнил Вас с царицей Тамарой. Я никогда не был влюбчив, и всё же я засмотрелся на Вас. Но Вы… гордо прошли мимо. Вы даже не взглянули на меня, и тогда я подумал, что заслужил Божью кару за свою чрезмерную мечтательность.

Потом Вы всё же остановились в нескольких метрах от нас и Ваграма Артуровича и, пока Сатеник поедала чурчхеллу, я всё ещё смотрел в Вашу сторону. Становилось прохладно, и Игорь Симонович любовно закутал Вашу сестру в пальто, поправил ей шарф на шее, достал из кармана рукавички, и вы не сдвинулись с места, пока Валентина Георгиевна их не надела. Как Вы смотрели на них в ту минуту!.. В Ваших глазах сквозила неизгладимая мука бренного мира. Вы страдали, я видел это, и внезапно осознал, что, несмотря на всю Вашу красоту, Вы не познали любви. Вы не любили по-настоящему, пусть в Вас и влюблялись десятками, и Ваша душа до сих пор нестерпимо об этом мечтает.

Что же!.. Я всего лишь хирург – не психиатр – и не привык копаться в людских душах. Скорее уж в их телах! Но Вас, сударыня, я раскусил. Проведя в Ахалкалаки несколько месяцев, я много слышал про Ваш неудачный первый брак и про смерть Вашего брата на дуэли с Вашим мужем и лишь уверился в своих заключениях в самую первую нашу встречу. Что Вы прикажете мне делать с этим знанием и Вашим откровением в сестринской?.. Это вопрос скорее к Вам, а не ко мне.

Я никогда не мог похвастаться уступчивым нравом, – увы, в силу профессии и возраста, меня сложно впечатлить. Вы красивы, я не спорю, но также и довольно спесивы и чересчур любите менять маски на людях. Чтобы я мог дать Вам то, чего Вы хотите, мне понадобится время. Я ничего Вам не обещаю и оставляю за собой право уйти в любой момент. Однако, если Вы готовы, то я не стану Вас разубеждать.

Искренне Ваш,

Левон Арамянц».

Саломея крепче сжала в руках лист и тихонечко всхлипнула. Своим письмом Левон заставил её плакать, но эти слезы не были горькими. Как раз наоборот!.. Ещё никто и никогда настолько глубоко не касался её души, никто не выворачивал её наизнанку так искусно, не пробирался сквозь нескончаемую череду масок. Как ему это удалось?.. Она не могла ответить на этот вопрос. И всё же… уверенность к ней вернулась.

«Такого мужчину упускать нельзя, – подумала она про себя, убрав непослушный локон волос за ухо. – Только бы он не подумал, что я сдалась, потому что не появлялась весь месяц!».

Удостоверившись, что глаза не казались набухшими от слёз, Саломея оставила платья Тины лежать там, где она их разложила, и, крайне воодушевленная, сбежала вниз по лестнице. На расспросы Нино она не ответила и лишь улыбнулась так загадочно, что младшая сестра тихонечко хихикнула.

– Надеюсь, лавочник не обманул меня, и эти абрикосы действительно армянские!

Пробуя сладкие фрукты на вкус, молодая грузинка сплюнула косточку на ладонь и, спрятав её в карман, гордо расправила плечи. Корзинка с абрикосами, которые она купила на рынке, прежде чем вернуться в больницу, то и дело била по ноге. Ну ничего!.. Если Левон не впечатлится, их всегда можно раздать детишкам.

Саломея миновала длинный коридор, пахнувший спиртом, и пропустила вперёд несколько сестер милосердия с каталками. Кто-то узнал и удивился её возвращению, кто-то нет. Это не имело значения. Главное, чтобы самый важный человек оценил этот поступок!..

Самый важный человек совершал довольно запоздалый утренний обход, и, застав его при деле, вдова Пето Гочаевича замерла в дверях. В письме он признался, что тогда, в парке, залюбовался ею. Так вот, это теперь без зазрения совести делала она!.. Опершись о дверной косяк, она рассматривала его высокую внушительную фигуру, открытый лоб и острые скулы и почти не дышала. Он серьёзно и увлечённо разговаривал с пациентами и не замечал её какое-то время, но затем за его спиной выросла Сатеник и с визгом повисла у старой приятельницы на шее.

– Вы пришли! Я очень скучала, – обрадовалась девочка, крепко сжимая её в объятьях. Тогда Левон всё-таки обернулся к ним и неподдельно удивился её присутствию.

– Конечно, пришла, – возмутилась Саломея, и, опустившись на корточки, щёлкнула малышку по носу. – Вы думали, что от меня так просто отделаться, милочка? Скушай абрикос, уважь меня. Я уже их помыла.

Послушная девчушка уважила и, сунув руку в корзинку, достала оттуда несколько спелых абрикосов. Левон наблюдал за ними со стороны и не мешал их общению. Только смотрел очень уж пристально!..

– Я специально купила армянские. С твоей Родины!

– Точь-в-точь, как дома, – с набитым ртом подтвердила Сатеник. – Я думала, вы не вернётесь после того, как папа…

– Сатеник. – Хайрик вмешался, как только услышал свое имя. Незваная гостья поднялась на ноги. – Ты не знаешь, что в таких случаях надо говорить «спасибо»?

– Спасибо!.. – во весь рот улыбнулась дочка и проворно обернулась к отцу. – Саломея Георгиевна хорошая, правда?

Левон откашлялся в кулак, чтобы заполнить образовавшуюся паузу, но своего молчания не нарушил.

– На здоровье, – с готовностью отозвалась Саломея и протянула абрикос господину Арамянцу. – Вы не хотите, Левон Ашотович? И правда очень вкусные!

Он хмыкнул – но гораздо добрее, чем тогда, в сестринской, – и отослал Сатеник прочь.

– Не хотите – как хотите. Детишкам больше достанется.