«Вот выйду, и поедем к Нино, – шумно дышала княжна, поднимаясь по бесчисленным ступенькам на восьмой этаж в типографию, – а маме скажу, что мы заболтались и никуда в итоге не поехали».

И комар носа не подточит!.. Очень гордая собой, девушка остановилась на последней ступеньке и с трудом отдышалась, но так и не успела дёрнуть ручки на двери с колокольчиком: шаловливая девчушка семи лет выбежала из типографии с весёлым смехом и чуть не сбила Софико с ног.

– Вай, балик джан!19– засуетился Ваграм, которого девочка держала за руку. – Куда ты бежала?

Заметив в дверях княжну, и он, и девочка мгновенно посерьёзнели, и пока та улыбалась от всей души, смущённо топтались на месте.

– Прошу простить нас, ваше сиятельство, – оправдывался издатель, притягивая к себе нарушительницу спокойствия. – Это дочка моего брата, Сатеник. Приглядываю за ней, пока он работает. В больнице её отец один за всё отвечает!..

Софико вспомнила рассказы Тины о том, как та ездила в Ахалкалаки на приём к новому врачу, и без особых усилий сложила дважды два. Приезжего лекаря генацвале описала, как грубого и неотёсанного мужлана, но мог ли столь неприятный тип иметь что-то общее с добрым и скромным редактором «Кавказского мыслителя»? Его карие глаза так ласково, хоть и требовательно смотрели на племянницу, а белоснежная улыбка казалась такой искренней, что в это верилось с трудом.

– Ваш брат… Левон Ашотович? – изумилась Софико, заведенная в тупик подобными размышлениями. – Сменщик Матвея Иосифовича?

– Хопар!20 – вдруг позвала Сатеник, так и не позволив ему ответить. – Ес ахчик ова?21

Ваграм позволил себе смешинку в уголках губ, когда заметил полное замешательство на лице Софико, но за несдержанность племянницу всё-таки отругал.

– Тебя не учили, что надо молчать, когда взрослые разговаривают? – попенял он ей пальцем. Сати покорно стихла, а её дядя, наконец, обернулся к гостье. – Да, двоюродный. Я помогаю ему по мере сил, ведь сидеть с девочкой, кроме меня, некому. Видит Бог, с ней нелегко!..

Девушка понимающе кивнула и, почувствовав к чернявой малышке симпатию, с нежностью дернула её за щёки. Сати откликнулась с готовностью и, позабыв на время свои горести, расплылась в счастливой улыбке.

– Ты говоришь по-русски? – спросила княжна безобразницу, когда взаимный мир между ними закрепился.

– Конечно, – без труда нашлась дочь Левона, а Софико с облегчением выдохнула. Будет ещё одна причина бывать в издательстве чаще!.. Наверняка, Сати скучала по папе днём, и ей не помешала бы компания. И как девочка ещё не разнесла типографию до самого основания?

– Она может и не такое, – к месту заметил Ваграм, когда они уговорили девчушку уйти с лестничной клетки и посадили за книжку в углу. Никак не хотела расставаться с новой подругой!.. – Бывает порой жутко навязчивой и не слушается. Но, надеюсь, мы не сильно вас утомили? Я очень рад видеть вас, Софико Константиновна!

Её сиятельство призналась, что и сама соскучилась по «Мыслителю» и его атмосфере, и обязательно пришла бы сюда раньше, если бы могла. Он понимающе кивнул и, раскрыв по-джентельменски дверь, с готовностью пропустил вперёд.

Софико ценила «Кавказского мыслителя» за то, как свободно и глубоко в этих стенах дышалось. Этому во многом способствовал его основатель, много трудов вложивший в то, чтобы газета жила и процветала. За это его называли до кончиков ушей интеллигентом и отчаянным мечтателем. Ваграм был идеалистом. Он несколько лет прожил в Париже у родственников и не понаслышке знал, что такое европейский образ мыслей. Его семья была богата и сделала всё для обустройства сына в Европе. Однако, окончив учебу заграницей, он вернулся на родной, но ограниченный Кавказ и начал развивать здесь идеи, которые пока что приживались со скрипом. «Никандро Беридзе» в её лице не понимал, почему господин Арамянц, так хорошо обустроившийся во Франции – там он помогал своему дяде с юридической конторой – предпочёл бросить процветающее дело стряпчего ради небольшой типографии в маленьком городе. Она и сама мечтала сбежать из закостенелого кавказского общества, а он чудом отсюда вырвался, но так и не воспользовался шансом?! Да если бы её нога хотя бы раз ступила на итальянскую или французскую землю, никто бы не заставил её оттуда уехать!.. Ах, если бы она только смогла уговорить Шалико взять её в Европу с собой…

– Мне до сих пор очень интересно, чему посвящена ваша статья. Я теряюсь в догадках, – произнес Ваграм, шутя, когда они прошли вглубь типографии к главному письменному столу у окна. Рабочее место Никандро располагалось чуть поодаль. Сати, пусть и читала книгу, всё время косилась на него, как на запретный плод.

– О семьях, где супруги разной веры, и один сменил её ради другого, – без обиняков призналась Софико, распаляясь от собственных слов. – Глядя на мою сестру, я не могу их одобрять. Такие браки заведомо неравны. Один из супругов практически всегда своим авторитетом давит на другого. К сожалению, это в принципе довольно частая ситуация здесь, на Кавказе.

Она смотрела на него, не таясь, и говорила всё, что хотелось. Ваграм Артурович так хорошо её понимал!.. В его обществе прекрасно думалось, а на душе царило такое успокоение, как если бы в ушах шумел морской прибой.

Молодой человек не рассердился и, всё так же смеясь, оперся спиной на письменный стол. Девушка прошлась по комнате к своему уголку и, проведя рукой по столу, тяжело вздохнула. Успел покрыться пылью! Как давно она здесь не бывала?

Сати в итоге не устояла перед соблазном и, отложив книгу, закружилась вокруг рабочего места Софико. Заметив одобрение хозяйки, она залезла маленьким носиком в ящики и перебрала кое-какую корреспонденцию. Этого хопар уже не вынес.

– Сатеник!.. – прикрикнул на племянницу Ваграм и нахмурил лоб. – Инчес анум, ахчик джан?22

– Но ты ведь никогда не разрешаешь мне сюда лазать, – ничуть не смутилась малышка. – Мне же интересно!..

Её сиятельство вмешалась быстрее, чем Ваграм обрушил бы на Сати свой гнев, обняла её и, поцеловав в тёмную макушку, посоветовала ей вернуться к книге.

– Снова извиняюсь за неё. Я предупреждал, что она бывает невыносимой. Как, временами, и все дети, – сказал он со вздохом. Девочка, надув губы, засеменила к своему креслу. Софико прислушалась, опустившись на своё место.

– Но вернёмся к теме разговора. Я верно понял, что вы бы не хотели выходить замуж, княжна?

– Я не хотела бы, чтобы муж меня ограничивал, но, поскольку на Кавказе это почти невозможно, я буду избегать замужества, – скептично заключила девушка, но в её голосе не сквозило враждебности. Они лишь обменивались мнениями, не переходя на личности. – А против брака как явления я не имею ничего «против». Только… почему слабый пол у нас рассматривают только в качестве жён?

– Вы рассуждаете слишком рационально для своего возраста, но что мне в вас нравится, вы никого не боитесь, – отвечал он без запинки. – Так что же с вами случилось теперь? Вам, что же, совсем не хочется рискнуть?

– Не хочется рискнуть? Отчего же? Если бы я была чересчур рациональна, как вы говорите, то не стала бы писать под псевдонимом.

– Всё верно. Но в то, что могут быть исключения, вы тоже не верите. Точнее, не верите в свои силы. Зачем же вы тогда пишите, Софико Константиновна?

Этот вопрос застал Софико врасплох хотя бы потому, что она сама вряд ли знала на него ответ. Она писала потому, что ей хотелось писать, потому что она любила это дело, благодаря которому сама себя больше уважала. Отнимите у неё печать, она бы обязательно нашла себе другое занятие, но не поддалась бы обществу, желавшему свести всю жизнь женщин к мужу и детям. Уж лучше утопиться!..

– Я пишу, потому что мне это нравится, – пожала она плечами, поднимаясь с места. Она приметила, как тепло он улыбался, наблюдая за ней. – Мне приятно думать, что я приношу пользу нашему обществу. И, тем не менее, мне безумно хочется узнать Европу!..