Королева не знала ни о какой Черной руке. Она мирно похрапывала, лежа на спине. Бедная милая Драга. Он приготовил ей подарок – большую брошь от ее любимого Van Cleef & Arpels, сделанную в форме бабочки и украшенную сапфирами и бриллиантами. Правда, из-за этого пришлось урезать некоторые средства, в том числе и на содержание больниц. А при посещении госпиталя в Нише, вполне благообразного, с чистыми простынями и пальмами в кадках, на вопрос о финансах пришлось приободрить сестер милосердия, сказав им что-то вроде «финансов не будет, но вы не падайте духом». Сестры милосердия аплодировали в верноподданническом порыве. Зато как рада будет завтра Драга!

Главное – дожить до завтра. Король вернулся к себе в кабинет, прилег на оттоманку и проглотил последнюю пастилку. Пути назад не было. У него оставался последний шанс спасти Караджорджу и, следовательно, себя, и он не собирался его упускать. Перед тем, как потолок, люстра и портьеры уже привычно поплыли у него перед глазами, король еще подумал, что надо бы все-таки ко дню рождения королевы исполнить ее просьбу насчет братцев Луньевиц: присвоить одному из них генеральский чин, а другому отдать подряды на военные поставки. И кто сказал, что они будут хуже, чем его военные, и украдут больше, чем министры – даром, что ли, они всю жизнь торговали мебелью в захолустном Горном Милановаце?

И да – надо было отозвать послов из России, где вечно что-то замышляли. Братец Ники не зря уклонялся от приема короля Александра с супругой. Это пусть всякая чернь, вечно нищие селяне, лакающие сливовицу и жующие свинину, верят, что «на небе – Бог, а на земле – Россия». Любому мало-мальски образованному человеку понятно, что есть лишь один ориентир – Европа. Вне ее жизни нет. На этой светлой мысли сознание оставило короля.

Очнулся он уже в знакомом месте, на траве, под ярко-голубым небом Шумадии[17]. Рядом стоял бык и, как ему и положено, мычал. Вокруг жужжали пчелы. Король рассмеялся. Ему вдруг пришло в голову, что «бык» по-гречески – «апис». Но «апис» – это еще и «пчела» на латыни. Так вот причем тут бык и пчелы! Местные прорицатели – не такие уж мошенники и дармоеды, они просто не научились как следует работать с клиентом и подавать себя. Надо будет при встрече поинтересоваться у того старца, что все-таки он имел в виду? Однако же время не ждало.

До Копорина король Александр добрался быстро, как только мог. Разыскать нищего у ворот монастыря тоже не составляло труда – вот он, сидит и трясется весь, лицо перекошено. Увы, с таким вот материалом приходилось работать, ничего получше не сыскалось. Но повторять свои ошибки король на сей раз не собирался. После пламенной патриотической речи нищего он сразу взял пресловутого «быка» за рога:

– Стало мне известно, что на вождя нашего Караджорджу сегодня ночью будет покушение…

– Да как же…

– Нашлись предатели, они всегда находятся.

– Да кто же…

– Князь Вуица…

– Так вот оно как… А уверен ли…

– Точные сведения.

– Но как он решился? Он же кум Вождю. Как можно пойти на такое? Что ему Милош посулил за это?

– Что посулил, не знаю. Ведаю только, что обещал Вуица Милошу голову Караджорджи, а Милош собирается послать ее султану…

– Ох ты ж… Вот ведь не было в Сербии случая, чтобы брат не предал брата… А Милош-то, Милош! Иуда!

– Не время предаваться унынию, – подытожил король. – Мы должны предотвратить эту беду! Мы с тобой поедем сегодня в Радованье и предупредим вождя обо всем.

– Да! Именно так! Я был с Караджорджей в деле под Иванковацем, там мы знатно нагрели турок. А где, ты думаешь, я получил эти шрамы? С тех пор я должник его. Только, мил человек, я тебе буду обузой, ты без меня быстрее доедешь.

– Это только с одной стороны быстрее. А с другой… Я ж ведь из Франции, здесь давно не был, многое позабыл…

– А, то-то смотрю я, странный ты какой-то, будто и не наш вовсе. По-сербски говоришь складно, хотя у нас так не говорят.

– Я долго жил в эмиграции…

– От турок небось спасался?

– От них. И от предателей Обреновичей.

Король вынужден был, скрепя сердце, слегка приврать, чтобы расположить к себе этого убогого, оказавшегося к тому же ветераном первого восстания. Тот, судя по всему, поверил.

– Хорошо ты все придумал, уважаемый, только я до Радованья неделю идти буду – и то не дойду.

– А мы наймем повозку.

– Эт другое дело. Только для этого денежка потребна.

– Денежка есть.

Король поискал по карманам. Опять, опять забыл он взять с собой деньги! Пришлось вновь снимать орден.

– Вот, этого нам с лихвой хватит.

Нищий очумело воззрился на орденскую звезду.

– Ну и чудная звезда, – сказал он. – Сроду такой не видал.

– Это французский орден. А теперь нам надо в Велику Плану, продать его. Монашки там как, подсобят?

– А куда денутся? Скоро должны уже выехать. Они всегда берут меня. Но вот тебя возьмут ли?

– За меня не беспокойся. Просто делай вид, что меня нет. Так мы вызовем меньше подозрений, а то тут небось на дорогах шныряют засланцы Вуицы.

– И то, – нищий почесал свое грязное ухо.

Они устроились на телеге, в которую запряжена была старая кляча. Управляла всем этим престарелая монахиня, усевшаяся на козлах чуть ли не по-турецки и курившая трубку. На болтовню и дергания нищего она не обращала никакого внимания – как видно, привыкла уже. Не быстро, но они все-таки добрались до Великой Планы. На одной из улочек, ведущей на центральную площадь, в приземистом домишке располагалась меняльная лавка Соломона. Их путь лежал туда.

В лавке было полутемно. Соломон сидел за столом из старого, потемневшего от времени дерева и, как ему и положено, что-то скрупулезно подсчитывал. Скорее всего, доходы. Король, конечно же, сразу узнал его. Это был тот самый жадный раби, который решил нажиться на дурковатом нищем и стал жертвой бандитов князя Вуицы. Зная это, король хотел было развернуться и пойти прочь, но этому воспрепятствовали три обстоятельства: во-первых, другого менялы в здесь поблизости могло и не быть; во-вторых, если он и был, то до него тоже еще надо было добраться, и, наконец, в-третьих, с точки зрения короля все эти потомки Моисея были одинаковы. «Кстати, – подумал он, – надо бы не забыть изгнать всех этих представителей библейского народа если не из страны, то хотя бы из банков и промышленности. Господина Маркса на них нет».

На вошедшего раби посмотрел с недоверием. Король его прекрасно понимал, он бы тоже с недоверием отнесся к зашедшему к нему в кабинет нищему с перекошенным, дергающимся лицом.

– Не подаю, – сказал Соломон спокойно.

– Да ты, жид, не это… Я за другим пришел.

Раби оторвался от своих расчетов и уставился на нищего.

– Я вот эту штуку продать хочу. Сколько дашь за нее?

В ладони нищего блеснула орденская звезда, усыпанная бриллиантами. Блеск этот заиграл в глазах хозяина лавки не хуже, чем у бандитов на дороге в Радованье. Казалось, что вся убогая комнатка наполнилась этим блеском и преобразилась в сказочную пещеру с сокровищами. Соломон шумно сглотнул:

– Нууу, уважаемый… мне таки надо взять вещь в руки, рассмотреть ее.

Соломон получил звезду, вооружился лупой и пристально всматривался в бриллианты. Бриллианты, надо полагать, с не меньшим интересом глядели на него.

– Две сотни дукатов, – последовал ответ.

Нищий расплылся в блаженной улыбке, но король ткнул его в бок:

– Мало! Требуй больше!

– Мало!

– Две с половиной сотни.

Нищий несогласно мотнул немытой головой.

– Три сотни. Уважаемый… Эээ, не знаю, как вас звать, это уже таки грабеж на большой дороге. Больше за него никто не даст.

«Показал бы я тебе, что такое грабеж на большой дороге!» – подумал король. Он и не собирался сдаваться, с этими библейскими надо построже. Нищий опять был подпихнут в бок:

– Орден стоит все пять сотен!

– Орден стоит все пять! – заорал нищий. – Или даешь пятьсот дукатов, или мы идем в другую лавку.