— Где ты был?! О чем думал? Мы с матерью чуть с ума не сошли! Ночь на дворе, овцы в овчарне, а тебя нет. Хорошо, никто из людей герцога не поинтересовался, где же сын старосты? Они были слишком заняты собой и прошедшими событиями.

— Папа я…

— Да, я папа. А ты, самоуверенный и эгоистичный мальчик! Почему ты не подумал о нас? Не думаешь об отце, подумай о маме… Где ты был?

— Я должен был помочь Добружу, — тихо сказал Никос.

— Кому?! — не расслышал отец.

— Дракону! Его чуть не убили. Выстрелом из баллисты ему порвали крыло. Не мог же я бросить друга в беде.

— А если бы герцог и епископ застали тебя в пещере с раненым другом в обнимку?.. Ты хоть представляешь, что они сделали бы с тобой, а, заодно, и с нами! Вот Люше бы обрадовался. Ты этого хотел?

— Нет. Я видел, что отряд герцога повернул в деревню. А я с начала пригнал отару домой, а уж потом побежал к пещере.

— Это я понял, увидев овец. Но почему ты не предупредил нас?

— Дорога была каждая минута! Я и так вернулся почти на рассвете.

— Ты не нашел минутку, чтобы шепнуть мне или маме пару слов на ухо. Вместо этого мы не находили себе место несколько часов кряду, и при этом были вынуждены улыбаться герцогу и его людям, как будто ничего не случилось. Почему ты не предупредил, Никос? Или ты думал, что я проболтаюсь?! В городе из меня несколько дней выбивали сведения, но я твоего друга не выдал. Мне казалось, что я, как твой отец, заслуживаю доверия. Или ты думал, что мама проболтается? Ну конечно, она у нас такая болтушка!

— Нет, папа. Извини… Я просто не подумал. Я очень торопился. Я не знал, что вы будете так волноваться.

— А надо было знать! Надо было подумать. Ты уже взрослый… Ох, Никос, Никос. Вот когда у тебя у самого будут такие же непослушные дети, ты меня поймешь.

— Прости, пап.

— Ну, хорошо. Я только одного не могу понять, Никос. Скажи, пожалуйста, вот ты сбегал в горы к раненому другу. Тебе стало легче, когда ты увидел его беспомощность? Чем ты мог ему помочь? Сказать последнее прости, рискуя своей и нашей жизнью, рискуя свернуть себе шею на горной тропе в темноте? При этом, зная, что помочь ты ему уже не можешь.

— Могу! Я помог… Мы зашили ему крыло!

— Кто это «мы»? — опешил Коста.

— Я и мельник. Мишо заштопал крыло. Добруж снова может летать… Только это пока секрет. Нельзя никому говорить. Если герцог узнает…

— Никос, ты опять? Мы, кажется, с тобой договорились.

— Да, пап, извини.

— Значит, ты говоришь, твой друг снова может летать? — отец почесал затылок и усмехнулся. — Вот это сюрприз для Его светлости! До полуночи господа праздновали победу. И это несмотря на большое количество раненых. Я видел переполненные повозки. Один из рыцарей, по-моему, очень плох. Но герцога люди не волнуют. Ради собственного обогащения он, не задумываясь, пошлет на смерть весь отряд и даже самых преданных рыцарей. Кстати, герцогу даже выгодно, чтобы людей осталось поменьше. Меньше его золота перекочует в карман служак.

— Но почему тогда гвардейцы и рыцари преданы ему? Ради чего жертвуют своими жизнями? — недоумевал Никос.

— Ну, во-первых, им надо кормить семьи. За службу хорошо платят. А во-вторых, объявлена благородная цель — избавить людей от кровожадного дракона. Любой рыцарь живет ради подвигов и мечтает прославиться. А тут такой случай! Они его не упустят.

— Теперь, чтобы прославиться, им придется очень сильно постараться, — заметил Никос.

— А герцог и епископ считают, что дело уже сделано. Осталось только прийти и забрать сокровища. Когда они с рыцарями говорили об этом, мне стало даже жаль твоего друга. Он хоть и дракон, но защитил тебя и отару от альпийских волков. Бескорыстно помог нам, рискуя собственной жизнью. В конечном счете, он ни в чем виноват и не заслужил подобной участи. Так что твое известие обрадовало меня, сынок. Я полностью на стороне дракона. У меня, конечно, есть личная обида на герцога и епископа. Но главное не в этом. Люди, подобные Люше, герцогу и епископу, страдающие безудержной тягой к обогащению, подло наживающиеся на несчастьях других, к сожалению, очень редко меняются. В их глазах лихорадочный блеск алчности. Сердца их черствы, а души ржавчиной разъедает скаредность. Это гнилые люди. И нет лекарства от жадности. Эта болезнь лечится только радикально. И я очень хочу, чтобы твой дракон их хорошенько полечил.

— Я тоже.

— Ну, ладно. Иди, успокой маму и ложись. Выспаться не получится. Через час я тебя разбужу. Герцог не должен ничего заподозрить. Ни к чему ему знать, где ты провел ночь. Сегодня погоним овец вместе. И ты сможешь передохнуть, и мне так будет спокойнее. А потом, все-таки интересно, чем все это кончится.

Никос улыбнулся и побежал в дом.

Когда на востоке из-за гор показалось багровое, словно окровавленное солнце, Добруж, притаившийся за Выступом Гордецов, задремал. Сказывалось утомление боем, ранение и бессонная ночь. Ему снилось, что они вместе с Никосом летят над Изумрудной долиной. Чувство бескрайнего простора, свободы и беспричинной радости переполняло грудь. Они были вместе и были счастливы. Затем друзья приземлились на лугу у большого валуна, где первый раз встретились. И тут Добруж увидел родителей, в жаркий полдень утолявших жажду из ручья. Он хотел заговорить с ними, но стоило ему приблизиться, как отец-дракон поднял голову, улыбнулся, увидев сына, открыл пасть, чтобы что-то сказать, но вместо этого заржал, как конь:

— Иго-го!

Затем голову подняла мать-дракониха и тоже заржала:

— Иго-го!

Сон превращался в кошмар. Добруж в растерянности оглянулся на Никоса, но друг нахмурился и тоже заржал:

— Иго-го! Иго-го!!!

И тут Добруж проснулся. Из-за каменного выступа доносились приближающийся топот копыт, людские голоса, скрип повозок. Солнце стояло высоко. Он чуть не проспал! Еще несколько минут дремы, и он мог никогда не проснуться. И все из-за каких-то алчных людишек. Добруж разозлился. Сейчас он покончит со всем этим. Даже хорошо, что они, сами того не ведая, так близко подобрались к нему. Меньше шансов произвести выстрел из баллисты. Добруж вылетел из укрытия.

Его взору предстал поредевший отряд. Сегодня его возглавляли воевода Тордье и указывавший дорогу лавочник Люше. Далее ехал монсеньор герцог Жером Алурийский в сопровождении Бриссона и Жуаеза. Тяжелораненные Фуко и Шервиль не смогли сопровождать сюзерена. Следом шли гвардейцы. Далее ехали повозки.

Не теряя времени, Добруж стремительно полетел к повозке с баллистой. Епископ Липский Грегориус попытался развернуть свою «малышку» для выстрела, но не успел. Дракон буквально залил повозку пламенем. Длинное одеяние на епископе загорелось. Грегориус с криком упал на землю и стал кататься по ней, пытаясь погасить огонь. Жак с Эмилем бросились помогать его преосвященству. Но уже через минуту прокопченный и злой епископ в прожженном и дымящемся одеянии вскочил на ноги и закричал:

— Баллисту! Спасайте баллисту! Сбивайте пламя!

Жак с Эмилем бросились исполнять приказ, однако испуганные лошади, не чувствуя руки возницы, уже понеслись по лугу вместе с горящей повозкой в сторону деревни.

— Держите коней! Остановите повозку!!! — взвыл епископ.

Жак, Эмиль и оруженосцы бросились в погоню, но догнать испуганных лошадей им было не под силу. Сделать это могли только рыцари на резвых конях, но те защищали герцога, атакованного теперь Добружем.

— Берегитесь, монсеньор! — крикнул Бриссон. Благодаря ему, продемонстрировав завидную ловкость, герцог успел увернуться от когтей дракона, пригнувшись к седлу.

Добруж пролетел над самой его головой, задев хвостом белоснежный плюмаж шлема, но ухватить герцога когтями за плечи и вырвать из седла не удалось. Только шлем свалился с головы его светлости и покатился по земле. Со стороны могло показаться, что дракон оторвал регенту голову. Гвардейцы ахнули. Но, спустя мгновение герцог Алурийский выпрямился в седле, и его золотистые локоны рассыпались по плечам.