Едва подумав, что обещанная минута затянулась на все десять, я заметил официантку, с двумя бумажными кофейными стаканчиками, которые через мгновение оказались на моём столике:

— Ваш кофе готов!

Вообще бумажные они только по названию, а так в них внутри тонкая плёнка, чтобы бумага не размокла. Из пластика, конечно-же, что не очень экологично, ведь такие стаканчики не сдать на переработку, а пластик, хоть и в небольшом количестве, не разлагается. Но я уверен, что справлюсь за нас двоих.

— Спасибо, — поблагодарил я, аккуратно взяв горячие стаканы в руки и направившись вверх по лестнице. Главное — не споткнуться, иначе придётся ждать ещё минуту, ну или все десять, а организм требует кофеин здесь и сейчас.

Я поднялся на шестой этаж и тихо открыл дверь, однако необходимости в осторожности не было. Фэйт уже проснулась и сейчас просто сидела на небольшом диванчике в гостиной, которая, справедливости ради, также являлась и прихожей. Её хрупкая фигура в утренних лучах солнца, проникавших сквозь открытые жалюзи, казалась беззащитной и приковывала взгляд. Непослушные кудряшки спадали ей на лицо, а изысканно-тонкие черты не выражали только спокойствие. Однако живые ореховые глаза смотрели на меня с интересом.

— Рад вас видеть. — Я попытался изобразить шутливый полупоклон, несмотря на стаканы с кофе в руках.

— Так ты, кролик, который никого не боится, не сбежал? — игриво спросила девушка, сдвинув брови в притворном удивлении. Уголки её губ предательски поползли наверх.

— А ты не пыталась спрятаться так, что только лапки торчат наружу? — ответил я, поставив кофе на полку для ключей и прочей мелочи слева от входа.

— Если б спряталась, то меня мог бы найти кто-нибудь другой, — наигранно проворчала Фэйт, состроив обиженное личико.

— Ну, я тогда возьму барабан и начну бить в него, а когда меня спросят в чем дело, закричу: «война идёт!»

— Ха-ха-ха! — озорно рассмеялась девушка, продолжив меня подначивать. — Не знала, что ты не только смотришь кино и читаешь газеты, но ещё и увлекаешься детскими сказками.

— Сказка — ложь, да в ней намёк. Добрым молодцам урок, — легко парировал я.

— Ладно, ладно, — Фэйт, улыбаясь, развела руки в стороны, — сдаюсь. Приготовить тебе завтрак? Как раз успею до работы.

— Во-первых, солнце моё, — начал перечислять я, — ты сегодня в дневную смену, значит, в девять нужно быть в баре, а сейчас без двадцати. Во-вторых, мы вчера разогрели и съели последнюю порцию лазаньи, а оставлять что-то, кроме полуфабрикатов, в моём холодильнике чревато для этого самого чего-то. В-третьих, ко…

— Всё, всё, всё, — протараторила моя гостья и, грациозно поднявшись с дивана, порхнула ко мне в объятия, — Не бурчите, ваше императорское величество, я сейчас возьму кофе и побегу.

Через несколько мгновений она отстранилась, нежно поцеловала меня в губы, и, взяв стакан с кофе, вышла из моей квартиры. Несмотря на нежное послевкусие, легкая грусть затуманила мне разум. Мы знакомы меньше полугода и никогда не делились подробностями своего прошлого. Знаю, что Фэйт родилась в Могадишо, столице Сомали, закончила там национальный университет и перебралась к брату в Найроби пару лет назад. Она любит кофе, зарубежную литературу, карибский зук и, кажется, меня. Жаль, что я танцую только вальс.

— В-третьих, кофе-то остывает, — с лёгкой грустью в голосе произнёс я в опустевшую квартиру.

Глава 11

Я застыл на том же месте спиной к выходу из прихожей не в силах пошевелиться. Одиночество невозможно победить или спугнуть самому, оно сковывает тело и туманит разум, заставляя человека испытывать неестественный животный страх.

Сердце начало учащенно биться, с силой ударяясь в рёбра, а во рту пересохло.

У кого-то это боязнь смерти в пустой комнате, без близких и любимых, без последних секунд внутреннего спокойствия, что всё было не зря, что ты жил, а не существовал. Другие не могут находиться вне центра внимания окружающих, когда мир перестает вертеться вокруг них, их жизнь вдруг теряет смысл и они гаснут.

Кожу буквально облепил холодный пот, дыхание стало резким и прерывистым, мышцы рук начали дрожать.

Я всегда думал, что боятся только слабые люди, не способные преодолеть свой маленький, дивно выстроенный в собственном сознании мир иллюзий и надежд. Который, сталкиваясь с реальностью, рассыпался в прах. Всегда и беспрекословно.

Пульс в висках участился до барабанной дроби, кулаки начали судорожно сжиматься и разжиматься, а колени подогнулись, не выдерживая резко потяжелевшего тела.

В новой жизни я мог бы считаться спасенным божественным провидением, ведь очутился в здоровом теле. Почки оказались на месте, руки не украшали шрамы от постоянных уколов игл, безразличное ожидание сменилось неизвестностью. Однако, очнувшись в кровати, в окружении совершенно незнакомых мне людей, я не забыл, что было до того, как потерял сознание в капсуле.

Я помнил, но меня, моё эго, моё я, никто не знал. Не наступившее будущее стало прошлым, и я испугался. В первый раз с детства по-настоящему ощутил страх. Боялся до дрожи, до пустоты в груди, до немого крика, навсегда оставшегося в груди. Я был не вовсе мертвый, не совсем живой. Время сжалось до субъективного, а дни, проведённые в постели, показались мгновением.

Тогда, я смог очнуться лишь через три дня, а первым, что услышал, был тихий испуганный девичий голосок: «С…свят?». Моим мостиком к реальности стала невысокая хрупкая девочка с двумя косичками тёмных волос и глазами загнанного оленёнка, которая, заметив, что я в сознании, мелко задрожала, развернулась и выскочила из комнаты.

Я усилием воли вернул сознание из воспоминаний о прошлом в настоящее и рванул к двери в спальную, но после двух шагов потерял равновесие и упал на колени. На четвереньках смог добраться до двери и толчком правой руки открыл её. Воздух, мне нужно на балкон.

— Ха-ха. аха-ха. ха! — разразился я хриплым рваным смехом, не узнавая свой собственный голос. Он будто раздавался со стороны и принадлежал не мне.

Еще одно усилие, и я оказался у балкона. Повезло, дверь была открыта. Дрожа от нехватки воздуха и напряжения, я обессиленно перевалился через порог, а спина больно встретилась с теплым полом балкона. Рот открывался и закрывался сам собой, позволяя свежему утреннему воздуху проникать в легкие.

Через десяток выдохов я смог ухватиться за отголосок мысли и с трудом произнес:

— Кажется, полегчало.

Я едва смог подняться и на негнущихся ногах, всё ещё мелко дрожа всем телом, медленно поковылял к шкафу-купе. Открыл левую створку, взял чистую футболку, переоделся и без сил рухнул на кровать. Если бы я верил в Бога, то, пожалуй, помолился бы ему, ну или ей. Вот бы сейчас не валяться на кровати, как тюфяк, а почитать что-нибудь. Ну хоть бы о богах, но вот незадача, единственный интересный роман про богов писателя-фантаста начала двадцать первого века не увидел жизнь в этом мире. Жаль.

Последний раз паническая атака случилась у меня два года назад в поместье Львовых, когда я обедал с новыми родственниками. В Имперской академии, конечно, кормили как на убой, так как молодым курсантам после тяжелых тренировок и занятий по обязательным предметам требовалась прорва энергии. Тем не менее, сестра обеды прогуливала, предпочитая библиотеку или сад, а Антон, мой «старший брат», всегда отказывался по причине усталости или занятости «делами рода». Поэтому ел я в компании лишь главы нашей ветви.

В Имперской военной академии отпускали домой на месяц летом и на неделю зимой. Зимние каникулы я предпочитал проводить за физической подготовкой и дополнительными занятиями в библиотеке академии, навещая дом лишь на Новый Год и первое число. Летом же, как и положено, на всё время приезжал в поместье в Солнечногорске, которое так и не стало для меня домом.

Сначала, совершенно неожиданно, это почётное место заняла военная академия. В основном благодаря характеру и закалке Игната Васильевича Образцова, который, несмотря на рыжую шевелюру, носит странное прозвище «Синий». Он всегда вёл уроки, не повышая голоса и не угрожая наказаниями курсантам, но на истории, как военной, так и общей, всегда царила идеальная дисциплина. Почему? Игнат Васильевич, несмотря на свой возраст в сорок с хвостиком, обладал богатырским телосложением. Рост под два метра и приблизительно такая же ширина плеч и размер кулака. Он их при мне, кстати, никогда не применял.