"Где я? - хотелось спросить мне. - Что это за город?"
И чья-то невидимая рука, подняв со дна кусок мелового камня, начертала на черной базальтовой стене: "АТЛАНТИДА".
Словно молния пронзила мысль. Атлантида! Древняя Меропида Теопомпа! Атлантида Платона! Материк, существование которого оспаривали Ориген, Профирий, Ямблих, Мальтбрён, Гумбольдт, относя историю его исчезновения в область легенд! Но его существование признавали Посидоний, Плиний, Тертуллиан, Бюффон... И вот она лежала перед моими глазами со всеми свидетельствами постигшей её катастрофы! Так вот он, этот исчезнувший материк, о котором известно было лишь то, что он находился вне Европы, вне Азии, вне Ливии, по ту сторону Геркулесовых столбов, и что жило там могущественное племя атлантов, с которыми древние греки вели свои первые войны. Атланты обитали на материке, который был больше Африки и Азии, вместе взятых. Власть их распространялась даже на Египет. Но прошли века, потопы и землетрясения обрушились на нашу планету, и Атлантида была стерта с лица земли. Только вершины её самых высоких гор - Мадейры, а также Азорские и Канарские острова да острова Зеленого Мыса видны и поныне...
Все это прозвучало в моем сознании с такой отчетливой ясностью, словно бы кто-то незримый прочитал мне эти строки над самым моим ухом или же вложил мне эту информацию прямо в мозг.
Долго ли длился этот сон, я не знаю, но когда я наконец окончательно открыл глаза, то увидел сидящего на табурете рядом с моей постелью молодого светловолосого парня, словно бы озаренного изнутри каким-то электрическим сиянием, то и дело растягивавшим его губы в улыбке, который, заметив, что я очнулся, ещё более радостно встрепенулся и со совсем уж счастливой улыбкой подался мне навстречу.
- Ну? Как ты?
- Ничего, - прошептал я, чувствуя, что мои губы пересохли, как оставленное на ночь на столе пирожное и, помогая себе объясниться жестом руки, попросил: - Пить.
- Сейчас, браток, одну секунду! - он вскочил с места и через мгновение подал мне целую кружку воды, которую я тут же, не отрываясь, выпил, так что аж голова закружилась, как когда-то в гостинице от спирта.
- Порядок? - не стряхивая с лица свою чудесную улыбку, с надеждой спросил он.
- Нормально.
- Ну, слава Тебе, Господи! - радостно осенил он себя крестом. - А то я уже боюсь Лячину на глаза попадаться!
- Лячину? - вздрогнул я. - Геннадию Петровичу?
- Д-да, так зовут нашего командира....
- А тебя?
- Меня? Дмитрий... То есть - Дмитрий Романович Колесников. Капитан-лейтенант, командир турбинного отсека.
- Седьмого?
- Ну да.
- А ваша лодка? Она называется...
- "Курск". Или - К-141, если по номеру.
- Да, да, верно... К-141. Хотя... То, что вы все уже в Раю, это мне понятно, вы ведь все - герои. Но я-то - заслуживаю совсем другого места! Почему же я оказался здесь, вместе с вами?..
- Ну-у, - замялся Колесников, явно в затруднении от необходимости подыскивания слов для объяснения. - Это... Это пока ещё не Рай, и ты, к счастью, живой и находишься не на небесах, а на действующей подводной лодке. И она тоже называется "Курск", понимаешь?
- Но она же погибла! Со всем экипажем! Или я сошел с ума?
- Да нет. Все верно, к сожалению. Погибла. Одна... А другая, с точно таким же названием...
Он вынул из кармана платок и вытер им выступивший от напряжения пот на лбу.
- Ты извини, пожалуйста, но я не могу тебе всего рассказать, это государственная тайна. Поговори об этом при встрече с нашим командиром.
- С Лячиным? - не без саркастического оттенка уточнил я.
- Да, - твердым голосом подтвердил он. - С Геннадием Петровичем.
- Ну хорошо, - прошептал я и закрыл глаза, чувствуя, как в голове сгущается холодная пугающая темнота. Да и, наверное, было бы странно, если бы от подобного не поехала крыша. Колесников, "Курск", капитан Лячин... Может быть, я все ещё нахожусь в бреду, и все это - только продолжение бесконечной поэмы рыжеволосого поэта Уродского?..
По-видимому, я на какое-то время снова то ли заснул, то ли потерял сознание, потому что, когда опять открыл глаза, рядом с моей кроватью сидел уже не капитан-лейтенант Колесников, а тот, кого он называл командиром "Курска" Геннадием Петровичем Лячиным. Это был крупный, прямо-таки богатырски сложенный мужчина лет пятидесяти - пятидесяти пяти на вид (хотя большинство подводников, насколько я уже мог судить, выглядело обычно лет на пять - десять старше своего настоящего возраста), с большими залысинами у лба и грустными серыми глазами.
- Ну, привет, - улыбнулся он. - Заставил ты нас поволноваться, ничего не скажешь! Почти четверо суток без сознания. И при этом все какие-то стихи бормотал... Кого это ты штудировал?
- Бродского... Иосифа.
- Он что - действительно такой гениальный поэт, как о том говорят?
- Да как вам сказать... Я думаю, что даже у самого никудышного автора можно найти несколько строчек, которые соответствуют или твоему внутреннему состоянию, или данному моменту истории.
- Например? - вскинул брови каперанг.
- Из Бродского? Ну вот хотя бы такое четверостишие. Я как раз недавно наткнулся на него в "Избранном":
"...Мне - бифштекс по-режиссерски".
"...Бурлаки в Североморске
тянут крейсер бечевой,
исхудав от лучевой..."
- Кх-гм! - подозрительно сощурив глаза, прокашлялся собеседник. - И чем же это соответствует текущему моменту?
- Ну-у... Вспыхнувшим сегодня вниманием к Североморску. А также характеристикой уровня состояния нашего флота... Наверное. Тут ведь все затушевано иронией.
- Не надо смеяться над нашим флотом. У него вполне соответствующий уровень, и я надеюсь, что скоро ты сможешь в этом и сам убедиться.
- Вы меня специально для этого и увезли с собой?
- Получается, что так. Зачем-то же Бог да послал тебя на нашу голову.
- Если о чьей-то голове и можно говорить, то скорее о моей, - потрогал я стягивающую мой лоб повязку.
- Да, да, извини. Это Колесников перестарался...
- Колесникова месяц назад похоронили. Вдова осталась.
- Я знаю об этом. И Олю знаю. И настоящего Лячина. Но так пока надо, поверь мне...
Я видел, что он крепко мучит себя, решая, посвящать или не посвящать меня в эту странную игру. Но и мне было тоже непросто принять её правила без объяснения сути.
