Расставаясь, мы обменялись телефонами, и уже вечером того дня два раза звонили друг другу и каждый раз не меньше часа трепались, рассказывая, что интересного произошло с нами за эти прошедшие годы. А потом начали регулярно встречаться, и в течение двух с половиной месяцев ежевечерне неслись друг к другу на Пушкинскую площадь, чтобы, бродя потом по Бульварному кольцу или сидя в зале кинотеатра "Ударник", шептать друг другу слова о своей любви, сплетать пальцы и до онемения губ целоваться, слыша краем уха недовольное ворчание сидящих за спиной зрителей.
Расстались мы только в конце июня, когда, окончив девятый класс, она поехала на месяц отдохнуть к бабушке под Самару, пообещав, что к началу августа обязательно возвратится в Москву.
- Только дай мне слово, что ты не будешь тут без меня играть с другими девочками, - потребовала она, надувая губки, как в садике.
- Ни за что! - поклялся я, ударяя себя в грудь. - Но только и ты пообещай, что будешь ждать меня, если я вдруг переем мороженного и к твоему возвращению залягу недели на две в больницу.
- Да хоть на полгода! - бездумно уверила она, счастливо зажмуривая глаза и прижимаясь к моей груди. - Главное, что в начале августа я уже снова буду в Москве...
Однако, к началу августа в Москве уже не стало - меня.
...Случилось так, что ещё несколько месяцев назад я принял участие в одном международном конкурсе эссе, проводимом организацией "Образование без границ", и вот, в последних числах июля, мне вдруг пришло официальное письмо из оргкомита, в котором извещалось, что мое сочинение получило одобрение жюри, и в рамках обмена учащимися между странами мира мне предлагается продолжить дальнейшее обучение в одной из школ города Мельбурна.
Времени на размышления практически не оставалось, и предки мои были просто в шоке - как? меня на целый год посылают в Австралию? бесплатно жить в чужой семье и учиться в иностранной школе? да это наверняка или чей-то розыгрыш, или ошибка, мы ведь не Чубайсы, кому мы там нужны? и вообще надо все хорошо проверить, может, это хитрости работорговой мафии - выманивают таким образом людей за границу, а потом продают их там в рабство или же в гаремы?..
Они и вправду было дернулись наводить какие-то справки, начали куда-то звонить, созвали целый консилиум ничего не понимающих в этом родственников, сроду не выезжавших дальше Днепропетровска и Таллинна, а также каких-то полузабытых друзей "со связями", но в один из ближайших дней за нами заехала большая белая иномарка, и меня вместе со стариками пригласили в посольство Австралии на встречу с представителями "Образования без границ". Предкам там культурненько объяснили, что дрожать за свое чадо и мешать ему познавать окружающий мир - это признак ужасной нецивилизованности, после чего мне в ускоренном порядке оформили визу, выдали авиационный билет, какие-то небольшие деньги на дорогу и сертификаты на обслуживание в мельбурнских магазинах. Короче, не успел я и сам толком осознать все произошедшее, как самолет перенес меня через два океана, и я очутился в Южном полушарии, в аккуратном двухэтажном домике одного из зеленых районов Мельбурна. Пока я обживался в приютившей меня семье Грэвсов, адаптировался к англоязычной среде и изучал город, закончилось лето. Шумное, словно океанская волна на побережье, накатило на меня начало школьной жизни. Я вошел в новый класс, у меня появились новые преподаватели, новые предметы, новые школьные друзья и подруги - Остин, Брайен, Элис, Филип, Бэтси, Одри, Джейн...
Немного разобравшись в своих впечатлениях, я написал Ленке большое письмо, но ответа на него все не было и не было, и меня целиком захватили дела и заботы моей новой жизни. К тому же я снова вспомнил о своем увлечении журналистикой и засел за написание сразу двух очерков, которые по мере готовности и были один за другим отосланы в "Молодежную правду". Первый имел весьма длинное название: "Главная проблема австралийских школьников - где припарковать автомобиль", и в нем с некоторой долей преувеличения изображался материальный уровень жизни моих австралийских одноклассников, многие из которых действительно приезжали на занятия на своих собственных (или же родительских) автомобилях. Название второго было - "В мельбурнских пабах не говорят о бабах", и в нем я описывал увиденные мною в этом городе необычные пивнушки для клерков, которые открываются в семнадцать часов, когда народ вываливает из контор на улицу и жаждет промочить пересохшее за время службы горло, а ровно через час уже прекращают свою работу. Зная о столь кратком режиме работы пивбара, его посетители считают преступным тратить драгоценное время на какую бы то ни было болтовню, и поэтому молча, не обсуждая ни достоинств состоявшегося накануне футбольного матча, ни недостатков приехавшей неделю назад в гости да так до сих пор и не уехавшей тещи, целенаправленно накачивают себя темными или же светлыми сортами пива.
К моему удивлению, оба очерка были почти без купюр и правок поставлены в номер, и в середине зимы старики прислали мне с очередной почтой по экземпляру газеты с каждым из них.
К Восьмому Марта я послал Ленке ещё одно письмо. Мне и правда хотелось поделиться с нею увиденным здесь, написать, что я не забыл её и скучаю по ней, прочитать её ответные признания... Но она молчала. Можно было, конечно, позвонить по международному телефону, но тарифы были такими, что я даже боялся об этом и думать.
А там замаячили на горизонте весна и близкое окончание учебы, и я подумал, что скоро я уже и сам буду дома и объясню ей все при нашей встрече лично.
Но встреча эта опять не состоялась.
Когда, возвращаясь из аэропорта, куда меня приехали встречать сразу оба моих родителя, шофер спросил: "Куда?" - то я услышал, как, наклонившись к нему, отец назвал не привычный мне бульвар Яна Райниса, а совсем другой адрес: "3-я Фрунзенская", - и как-то загадочно обменялся взглядом с матерью. И вот мы приехали к большому светло-кирпичному дому со скамейками во дворе и высокими тополями под самые окна, отделенному от проезжей части густыми зарослями цветущих лип. Поднявшись на четвертый этаж и, отец вынул из кармана связку ключей и протянул их мне.
