Она сунула что-то ему под бок. Хольти протянул руку и нащупал кожаные ножны на узком, в полторы пяди длиной, ноже. Из ножен торчал только самый конец костяной рукояти.

– Спрячь в рукав.

– Как ты это пронесла? – удивился Хольти. – Они же просматривали короб.

Его самого телохранители Эйрика обыскали, и он, предвидя это, никакого оружия с собой не взял и рассчитывал при необходимости стянуть что-нибудь у спящих в теплом покое.

– Я привязала его на пояс под хангерок.

На худощавой Ингвёр широкий хангерок ниспадал свободно, и привязанного на пояс поверх платья было не видно.

– А если бы тебя обыскали?

– Я бы сказала, что это для защиты моей чести! Хуже, если они нашли бы жезл… – одним дыханием добавила она.

– У тебя и он с собой?

– Я не могла его не взять. Вдруг придется применить мое умение? Спе-диса без жезла меня не услышит.

Они лежали на сене и шептались, тесно прижавшись друг к другу; если бы чей-то взор мог их увидеть здесь, то не усомнился бы, что их связывает любовное влечение.

– Вот он.

Ингвёр взяла руку Хольти и положила к себе на живот. Он сразу нащупал под платьем бронзовый жезл, подвешенный к поясу поверх рубахи – Ингвёр носила его так все это время, никогда не снимая платья.

Теряя власть над собой, Хольти попытался ее обнять, но Ингвёр отстранилась.

– Сегодня на заре! – шепнула она и, поднявшись, отошла от него.

На заре свершится то, ради чего они пробрались сюда, в Кунгсгорд. Оба были полны отваги, все их мысли сосредтоточились на том решительном мгновении, когда у Эйрика будет отнята его защита и удача.

И ни один из них не задался вопросом, а что будет потом с ними самими…

Снефрид шла по деревянным мосткам, проложенным через двор от погреба к хозяйскому дому. За минувшие дни она уже привыкла ходить здесь по утрам. Несмотря на ранний час, на сердце у нее было весело. Она сама себе удивлялась: другая на ее месте называла бы себя несчастнейшей женщиной на свете, достойной товаркой для тех, что утешали Гудрун над мертвым телом Сигурда, перечисляя свои невероятные несчастья и бесчисленные потери, но Снефрид совершенно не хотелось сесть на их скамью. Да, у нее щемило сердце при мысли об отце и Хравнхильд, и даже Рандвере, но назад в свою прежнюю жизнь ее не тянуло. Жезл вёльвы сделал ее другой женщиной, она чувствовала, что в прежней оболочке ей уже было бы тесно и скучно. Выбравшись из отцовской усадьбы в большой мир, она словно выросла и сама.

Позади Снефрид шел Лунан, тащивший здоровенное деревянное блюдо с копченой рыбой – Снефрид велела забрать из погреба и отнести на стол, пора было накрывать к завтраку дружины. Эйрик тоже скоро выйдет. Он остался в постели, когда Снефрид встала, но он уже не спал – ничего подобного… Снефрид подавила улыбку, прикрыла рот, делая вид, что прячет зевок. Незачем челяди во дворе видеть, в каком хорошем настроении она выходит из спального чулана.

Навстречу ей шел тот человек… Это раб красотки Сигню, вспомнила Снефрид. В эти дни он несколько раз попадался ей на глаза, но внимания не привлекал: исполнял поручения своей юной госпожи, спал в той же кладовой на полу. Эйрик велел было Йомару расспросить его о делах в Уппсале, но раб оказался настолько бестолков, что, видно, мог только баранов пасти.

Увидев Снефрид, он посторонился, уступая ей дорогу на дощатых мостках, и вежливо поклонился. На его заспанном лице появилась размытая льстивая улыбка. Однако Снефрид кольнуло тревожное предчувствие: она успела мельком поймать его взгляд, и взгляд этот не был ни сонным, ни льстивым. Он был сосредточенным и оценивающим. Она вздрогнула: точно такие же глаза были у Вегарда Тихого Волка, когда он обернулся к ней в то жуткое утро во дворе – с ударным ножом в руке, стоя над скорчившимся телом Рандвера. Проживи она сто лет, не сможет этого забыть.

Снефрид запнулась, сбилась с шага. Она не пойдет дальше, пока он не уберется с дороги! Но раб не уходил: он стоял возле мостков, склонив голову, опустив глаза и сложив руки на животе – левая поверх правой. Всем видом он показывал, что ждет, пропуская госпожу, но Снефрид так же не желала проходить мимо него, как мимо свернувшейся у тропы гадюки.

Да что она о нем знает? Он – раб родичей старого Бьёрна, и это может означать, что они запустили в дом врага…

Лунан, не успев остановиться, слегка ткнул ее в спину краем блюда. Снефрид сделала еще шаг, вдохнула, собираясь приказать чужому рабу убираться прочь с дороги, но тут он сам взглянул на нее. Теперь она явственно различила сосредоточенный и хищный взгляд. Снефрид шарахнулась, уже не заботясь, что о ней подумают, – даже раньше, чем увидела, как в руке его блеснул длинный узкий клинок, вынутый из левого рукава.

Это движение ее и спасло. Вместо того чтобы вонзиться под грудь, куда раб направлял нож, лезвие скользнуло по ребрам, рассекая платье и кожу на боку. Вскрикнув, Снефрид обеими руками вцепилась в запястье убийцы и закричала во все горло. Тот пытался высвободить руку, чтобы ударить еще раз.

Борьба их растянулась на несколько бесконечных мгновений. Ужас придал Снефрид сил, но молодой крепкий мужчина заведомо был сильнее, и она ощущала, что ей его не удержать; каждое мгновение, пока длилась их борьба, она воспринимала как свою победу – вот еще миг прошел, а она все еще жива!

Вдруг на голову ей обрушился удар, и она повалилась на землю – это раб, видя, что не вырвет правую руку из мертвой хватки жертвы, ударил ее левой. Но его запястье она так и не выпустила и невольно дернула, заставив его склониться вслед за нею. Еще рывок – и он вывернул запястье из ее онемевших пальцев. Теперь она беззащитна, сейчас он всадит клинок сверху прямо в ее горло или в грудь.

Раздался глухой звук удара, но Снефрид ничего не ощутила. Зато убийца охнул и пошатнулся.

Лунан, шедший за госпожой, при внезапном нападении было растерялся и окаменел на месте. Слишком быстро все произошло, да и госпожа, всегда такая уравновешенная и приветливая, вмиг обернулась вопящей троллихой и вступила в неистовую борьбу с чужим мужчиной. Но когда раб приезжей лекарки – об этом чудном явлении и среди рабов было много разговоров – ударил госпожу по голове и повалил на землю, Лунан очнулся. Да ее же пытаются убить!

Оружия у него не было, да и не умел он с ним обращаться. Зато в руках у него было большое дубовое блюдо. Скинув рыбу наземь, Лунан перехватил блюдо поудобнее и со всей силы врезал злодею по голове. Невысокий и жилистый, Лунан был достаточно силен, чтобы удар вышел ощутимым. Настолько, что само блюдо, уже не новое, треснуло на всю длину.

Полулежа на земле, Снефрид увидела, как убийца покачнулся, склонился под ударом, потом схватился за голову. Из-под пальцев хлынула кровь. Он шатался, силясь устоять на ногах.

В это время у него за спиной мелькнуло движение; Снефрид не успел увидеть, кто там, но тут же убийца повалился на мостки лицом вниз – мало что не ей на колени. Хлынула потоком кровь из разрубленной шеи, марая ее подол, у Снефрид перехватило дыхание и она резко замолчала – и только тут осознала, что все это время вопила не переставая.

У нее на глазах какой-то бородач опустил окровавленный меч. Кажется, она уже видела эти продолговатые глаза под ровными черными бровями, жесткие скулы, впалые щеки; сейчас это лицо было искажено яростью и от этого, словно от широкой улыбки, на правой щеке образовалось заметное углубление. Но в эти мгновения Снефрид не могла вспомнить даже собственное имя.

– Госпожа! – Возле нее упал на колени Лунан, весь дрожа. – Ты живая?

– Не бойся, госпожа! – Свирепый бородач отдал окровавленный меч кому-то позади себя и бережно поднял Снефрид на руки. – Это я, Лейви Рокот. Я твой друг. Не бойся, с этим гадом уже все. Сейчас я тебя отнесу в дом. Сильно болит?

Эйрик лежал, подумывая, не пора ли и ему вставать, как его чуткий слух различил за дощатой перегородкой, в гриде, непривычную суету. Беготня, крики. Но едва он поднял голову, как дверь спального чулана рывком распахнулась и перед ним предстал полуголый Альрек – с возбужденным видом и вытаращенными глазами.