Следующей ночью Вегард был готов и ждал. Настала полночь, и возле помоста появился Хаки – так же стоял, закутанный в плащ.

«Я вижу тебя, брат! – мысленно сказал ему Вегард. – С чем ты пришел?»

Хаки попятился. Вегард осторожно поднялся, сошел с помоста и шагнул за ним. Хаки оказался возле двери, маня за собой.

«Я иду!» – откликнулся Вегард и неслышно прошел по палате, мимо помоста со спящими людьми, мимо очага. Вот и дверь. Хаки коснулся ее и исчез, пройдя насквозь. Вегард взялся за дверь… и проснулся.

Он лежал на своем месте на помосте. Никого лишнего в покое не было.

Первым его порывом было на заре снова пуститься к Хравнхильд. Но он не спешил. Чутье подсказывало: его неудачи не случайны, и нет смысла бегать за три роздыха, чтобы ничего не найти. За едой он завел речь об этом: был у ворожеи дважды, ни разу не застал…

– Уж не прячется ли она от тебя? – хмыкнул Кальв. – Уж больно вид у тебя решительный, может, женщина испугалась? У нее ведь дома почти никого, старая собака да Кари, старый глухой дурень. Ему лет пять назад в драке проломили голову, другой бы умер, но Хравнхильд выходила его, только он оглох, что твой пень.

– Да она-то не из пугливых, – возразила хозяйка, Йорейд. – Может, с козами занималась, вот и не было ее дома.

– Она не боязливая, это верно, – пробурчала старуха Боргхильд, мать Кальва. – Сказывали люди, она в молодых годах на медведях верхом скакала…

– Как так? – удивились домочадцы.

– Не знаю, сама не видела, а был такой разговор. Ты, удалец, ходишь к ней, так остерегись – как бы она и тебя не оседлала.

– Триди не такой простак, он не даст себя оседать! – засмеялся Кальв.

– Но отвести глаза она может, – заметила хозяйка. – Тогда ее не увидеть, если не привести с собой особого человека, ясновидца, и не посмотреть из-под его подмышки.

– Да кто же у нас такой? – стал припоминать Кальв. – Не знаешь, Халль?

– С тех пор как старого Грейпа взяли тролли, я про других ясновидцев в наших краях не слыхал, – качнул головой кузнец.

– А ты попробуй так, – посоветовала Вегарду Боргхильд, – как придешь туда, видишь – никого, ты повернись задом, нагнись и посмотри между ног.

– Да нет же, матушка! – возразила Йорейд. – Так смотрят, когда хотят порчу навести! И удается это только женщинам!

– Им для этого еще надо платье задрать себе на голову, – добавил Халль, – вот тогда они все как есть видят! Я однажды, еще молодой был, видел, как старуха Лауга колдовала, чтобы наслать икоту на всех в Горячей Горке: она вот так пятилась к хутору, закинул все подолы себе на голову, и зыркала назад между ног, и вид у нее был презлющий! Я тогда и говорю: эк ее тролли раскорячили!

– Чем же она видела? – удивился еще один работник. – Задницей, что ли?

– Да вот тем самым местом и видела, из какого…

– Молчи! – под смех работников замахала на кузнеца возмущенная хозяйка. – Не смей такие гадости говорить у меня за столом!

– А икоту-то она наслала?

– Да я б такое увидел, икал бы потом всю жизнь!

Вокруг хохотали, а Вегард лишь слегка двинул краем рта, прикидываясь, будто улыбается. Было ясно, что дело здесь не простое, и не случайно Хравнхильд от него прячется. Она что-то знает, но не хочет ему сказать.

На третью ночь Хаки снова пришел. Постоял у помоста и поманил за собой. В этот раз Вегард даже сумел открыть дверь наружу, прежде чем проснулся.

«Ах ты старая ведьма! – думал он, глядя в темноту. – Но пусть возьмут меня тролли, если я уйду отсюда, ничего не узнав! Скорее я тебе задеру подол на голову и заставлю зыркать между ног, чем ты собьешь меня со следа!»

Настала самая прекрасная пора года: робкая ночь заглядывала в мир ненадолго и снова уступала место свету, солнце сияло над долинами, золотило дальние леса. Большие и малые озера, отражая верхнюю синеву, сами казались воротами в небо. Лесные цветы склонялись над серыми и бурыми камнями, будто девы альвов, ошалевшие от жажды любви, припадают с поцелуями к лицам дремлющих троллей.

Но все это было не для Снефрид. За два с лишним месяца Асбранд так и не оправился после того дня, как по дороге с весеннего тинга попал под дождь. У него постоянно держался легкий жар, мучил кашель с мокротой, дышать было все тяжелее. Несколько раз шла горлом кровь. Он так ослабел и исхудал, что почти не вставал с постели. Два раза Снефрид привозила к нему Хравнхильд – было не время вспоминать обиды двадцатилетней давности. Но отвары и целящие руны, приготовленные руками всеведущей тетки, помогали мало. Асбранд жаловался, что у него будто камень в груди. «Так и есть, – заметила Хравнхильд, осмотрев его. – Он же двадцать с лишним лет глотал каменную пыль, пока резал руны. Вон у него и собрался в груди камень величиной с кулак». Она обещала, что каждый день будет подниматься на Хравнов курган и петь целящие заклинания в помощь Асбранду. Порой, когда он кашлял так, что чуть не разрывалось сердце, Снефрид думала, что только благодаря этим заклинаниям он и жив еще. Когда ему бывало получше, она сама ездила к Хравнхильд и пела эти заклинания вместе с нею.

– Тебе нужен свой «целящий жезл», – сказала ей однажды Хравнхильд. – Если мы сделаем его и наполним силой Фрейи, ты сможешь заклинать так же хорошо, как я. В следующий раз надень зеленое платье и привези с собой пряслень твоей матери. Вы же его не потеряли? У нее должен быть янтарный. Мать подарила нам, когда мы подрастали: мне хрустальный, а ей янтарный.

– Он у меня есть, – Снефрид кивнула. – Я его берегу.

– Приезжай, когда настанет день Фрейи[24].

В следующий день Фрейи Снефрид приехала рано утром. На ней был зеленый хангерок и даже зеленый чепчик, а к застежке на груди она подвесила на ремешке янтарный пряслень матери.

Встретив племянницу перед своим домом, Хравнхильд одобрительно осмотрела ее и задержала взгляд на пряслене. Снефрид видела, как в голубых глазах тетки мелькнуло некое чувство – тоска и сожаление. Наверное, она скучала по своей единственной сестре, с которой они вместе росли, но пути их разошлись слишком рано, а потом норны и вовсе оборвали нить Виглинд.

– Идем, – Хравнхильд вздохнула и поманила Снефрид за собой.

Сначала они пошли к озеру, где на границах ельника по берегам росло несколько берез. Выбрав подходящую, Хравнхильд велела Снефрид срезать ветку длиной с локоть и толщиной с ее большой палец на руке. Чтобы добраться до такой, Снефрид пришлось сначала залезть на большой валун, а оттуда перебраться на широкую ветку и немного пройти по ней. Проделывая все это, она вспомнила детство – лет пятнадцать назад они лазили по деревьям вдвоем с Ульваром, – развеселилась и даже смеялась, осторожно пробираясь к толстому стволу. Смеяться Хравнхильд не запрещала.

Раздобыв ветку, Снефрид обрезала ее на нужную длину и очистила от сучков и листьев. Еще дома отец показал ей одиннадцать рун, называемых «белыми», простые и более сложные, составные; они отгоняют зло, насланное дурным человеком при помощи «черных», то есть вредоносных рун.

«Первая – руна Ас, что значит – Древний Гаут, владыка Асгарда, защитник жизни, – говорил Асбранд, показывая углем на доске начертание руны. – Если врагами наведена порча, или украдено здоровье, или насланы злые дверги, эта руна отвратит зло и восстановит утраченную силу. Это руна Соул – она подкрепляет силы стариков огненным сиянием солнца…»

Пока они делали жезл, Хравнхильд кое-что рассказала о тех годах, пока они с Виглинд были молоденькими девушками. Асбранд, такой же молодой парень, часто приезжал к ним, а Хравн, тогда мужчина в расцвете сил, учил их всех «черным» и «белым» рунам, и ворожбе, и заклятьям, и гаданию.

– Но только твой отец и впрямь перенимал науку, как и я, а Виго только и надо было, что сидеть рядом с Асбрандом и бросать на него томные взгляды, – не без ехидства добавила Хравнхильд. – Я тогда думала, что он тоже ездит ради нее и ничему не научится, но он все же оказался чуть потолковее.