После переноса проходит десять дней. Приходит Гульнара с отрицательным ХГЧ. Ревет. Я выдохнула. Показываю конверт.
– Не реви. Радуйся, что не беременна. Смотри, какие тут дела. – Я ожидаю испуг, панику. Да что угодно.
– А что это такое? – Глаза наивные, двадцать первый век на дворе…
– Ну как что? ВИЧ, СПИД. Слышала такое?
– Нет… Не слышала…
– Как не слышала?! – Объясняю, не понимает. Вот совсем не понимает, реально ни разу не слышала. Пишу направление обоим на обследование. Очень надеюсь, что дуракам везет, и анализ все-таки ошибочный, ведь лежит же в карте отрицательный результат того же анализа, сданного накануне в другой клинике.
Через две недели нахожу ее в WhatsApp – переживаю же – пишу ей, спрашиваю, что с результатами. Отвечает, что сама анализ получила, все хорошо, муж еще не получил. Ну, думаю, слава богу. Успокоилась, убрала из списка ежедневных тревог: есть у меня в голове такой список, постоянно пополняемый, к сожалению. Проходит еще некоторое время, и вдруг сообщение от Гульнары:
– У мужа все подтвердилось. Что теперь будете делать с нашими эмбрионами?
– Какими эмбрионами? – пишу в ответ.
– Было пять, перенесли одного, куда четыре дели?
– …
Нет слов… Форрест Гамп.
Все будет хорошо!
Недавно думала о том, правильно ли делаю, предлагая пациентке одновременно переносить свой эмбрион и эмбрион, полученный из донорской яйцеклетки. Предлагая подобное, я, как правило, в первую очередь руководствуюсь собственным восприятием. То есть всегда представляю, что бы я чувствовала, если это коснулось меня. Понятно, что такие ситуации возникают не от хорошей жизни. Если уж зашла речь о донорских клетках, значит свои – плохи… И тем не менее, женщины подчас бьются до последнего за собственные ооциты. И это, конечно, понятно…
Однако далеко не всегда в конце пути нас ждет победа. Моя любимая индийская пословица гласит: «В конце концов, все будет хорошо. А если пока не хорошо, значит это не конец». Но одно дело теория, а другое практика. Когда за плечами не одна, не две и даже не пять программ – а это и нервы, и слезы, и напрасные надежды, и рушащиеся семьи, и потраченные деньги – а результата все нет и нет, пациентки, в конце концов, принимают руку помощи в виде яйцеклеток женщины-донора. Но это очень тяжелое решение. Очень…
Облегчить такую ситуацию можно вот таким двойным переносом двух разных эмбрионов – одного отличного, донорского, второго, пусть и плохонького, но своего. Я бы при таком решении надеялась на то, что приживутся оба, ну а если один – то вдруг свой! Ну, может ему помощь была нужна, или соревнование. Ну, вдруг!
Я иногда спрашиваю пациенток, которые забеременели в результате такой программы: «Проверять будете? Ведь сейчас легко сделать ДНК-анализ». Ни разу не получила утвердительный ответ. Говорят: «Зачем? Мой ребенок! И все тут!»
Ко мне как-то раз пришла пациентка, назовем ее Татьяна. Программа ЭКО+ИКСИ+ТЕЗА, то есть нарушен выход сперматозоидов, и их приходится доставать с помощью операции. Программа сложная. Первый и второй раз получилось неудачно, вероятно повлияло качество эмбрионов. В третий протокол супруги решили половину ооцитов оплодотворить сперматозоидами мужа, а оставшиеся – сперматозоидами донора. В этот раз эмбрионы получились отличные – что с мужем, что с донором. Кстати, не раз замечала – у клеточек начинается какое-то соревнование, и качество неожиданно выигрывает. Я даже представить не могу, почему такие вещи случаются, но факт есть факт – случаются…
Так вот, вернемся к нашей Татьяне. Эмбрионы отличные – и с донором, что понятно, но и с мужем тоже, что удивительно. Таня настаивает на переносе двух, причем разных. Отговариваю. Очень отговариваю. Татьяна непреклонна. Ну что ж, хозяин – барин. Переношу два. Как вы уже догадались – беременность двойней. В положенный срок два богатыря по 3500 каждый. Дети и мама здоровы.
Спустя годы Татьяна пришла ко мне на прием. Я, не удержавшись, спросила.
– ДНК-экспертизу делали?
– Зачем! – Хохочет. – Паша же вылитый муж, а Петя – на меня похож. Любим обоих одинаково, никакой разницы!!!
Так что – в конце концов – ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!
Очень тяжелая история
Расскажу еще одну историю. Очень тяжелую и пока без хэппи-энда. Подробности того, как она жила до встречи со мной, я не знаю, но очень ярко могу представить переживания бедной женщины.
Итак, Светлана. Светлая женщина, и не только потому, что имя такое, она действительно светлая. Статная, высокая, такая русская красавица. Так сложилось, что с первым мужем разошлась, но от первого брака у нее остался ребенок. Вышла второй раз замуж, но детей долго не было. Решили выяснить причину, прошли обследование, в результате которого нашли причину – гидросальпинкс, то есть жидкость в трубах. При таком диагнозе трубы необходимо удалить. Сделали двустороннюю тубэктомию и поняли, что теперь только ЭКО.
Первый же протокол оказался удачным, вот только перенесли аж три эмбриона (тогда так можно было), и все прижились. Светлана была и счастлива, и напугана одновременно. Женщина верующая, о редукции – возможности убрать одного или двоих из тройни – даже думать не стала. К сожалению, на двадцать шестой неделе случились преждевременные роды, женщина потеряла всех троих.
Пережив боль утраты, стала бороться дальше. Прошла через десять (!) ЭКО. Вдумайтесь только! Не криопереносов, а полноценных программ ЭКО! К сожалению, на заморозку никогда ничего не оставалось. Последние две программы – в нашей клинике, у меня. Я не знаю, где она брала силы. Про средства просто молчу.
И вот, наконец, удача! Перенесли два отличных эмбриона, и один прижился. Счастью не было предела. Можно было бы и почивать на лаврах, но нет, Светлана не расслаблялась, постоянно наблюдалась в женской консультации, чуть что – ложилась на сохранение. Молилась на беременность. Тряслась за ребенка. В тридцать недель, пройдя очередной УЗИ-скрининг, обнаружила, что шейка начала сокращаться, пришлось срочно лечь в клинику и сделать ушивание шейки. Затем уже находилась в роддоме до самых родов. Роды, точнее кесарево сечение, провели в тридцать шесть недель, родился красивый мальчишка, весом в 3100. Показали его мамочке и унесли, сказав, что кислородом надо подышать. Потом, правда, принесли в отделение реанимации, где она лежала после кесарева, – такую операцию многим женщинам делали. Покормить не дали, но на руках подержала, сфотографировать успела…
Вот пишу, а у самой слезы на глазах. В общем, на следующий день врачи сообщили Светлане, что ее малыш умер. Она потом уже мне рассказала, что врач, который сообщил о смерти ее ненаглядного, такого долгожданного ребенка, первым делом накинулся на нее со словами: «А ты, мамаша, курить не пробовала бросить? Пить не пробовала бросить?» Нелепая и жуткая попытка переложить ответственность за смерть новорожденного на мать. Светлана очень стойко держалась: когда рассказывала мне и фотографию сына показывала, даже слезинки не проронила. А как дошла до этих слов – не сдержалась, зарыдала.
Как будто мало ей горя… Причину смерти ребенка она до сих пор не знает, врачам не верит. Это и понятно… Я – врач и, как все люди этой профессии, вижу много горя и прекрасно понимаю, что каждый раз с каждым пациентом получить инфаркт миокарда невозможно – сердце черствеет. Но вот ТАК – НЕЛЬЗЯ! Да даже если бы курила и пила! Хотя о чем я… Боюсь ввести вас в заблуждение, но повторюсь – Светлана молилась на беременность, ведь она уже пережила страшную потерю, и после этого столько лет не получалось забеременеть.
Не знаю, как завершить повествование, меня раздирают противоречивые чувства: и сострадание, и злость. Причем злость дикая. Рискую показаться пошлой, но приведу известную фразу: Бог создал болезни, но Бог создал и врачей! Профессия врача божественная! И если ты не смог стать врачом от Бога – уходи из профессии.
