Однако Пашка сына любил, прозрачных намёков не понимал и добрых советов не слушал… Вон, дремлет красавец, привалившись к боковому стеклу. Распустил губёшки…Богатырь!
На сердце Платона Данилыча потеплело.
А вот Максимка был мелок, тщедушен и как две капли воды походил на нелюбимую сношеньку. Потому и не горевали особо, когда однажды заявилась она к ним в дом и потребовала отдать сына, объявив, что ждут его совсем другие перспективы, недоступные в их заштатном городишке. За воротами сверкала серебристым глянцем новая иномарка.
Отпустили. Хорошо, Пашки в тот момент дома не было…
* * *
Катерина продрогла до костей. Мимо спешили люди, останавливались и отъезжали автобусы, но никому не было до неё дела. Совершенно!
Наверное, Катя так бы и замёрзла, но нестерпимо захотелось в туалет. По-маленькому. Прислушалась к себе и поняла: помереть вот так, в луже собственной мочи, она не готова. Словно вынырнув из глубины на поверхность, огляделась: метёт, темно и пусто, ни людей, ни машин. И всё же решила: лучше всего пристроиться среди молодой сосновой поросли через дорогу.
С трудом разогнула затёкшую спину, шаркая подошвами по обледеневшему асфальту, побрела к дороге и ступила на скользкий поребрик…
* * *
− А, чтоб тебя… − Платон Данилыч резко вывернул руль, уходя от столкновения: показалось, прямо из бурана метнулась под колёса неясная тень, и остановил машину.
− Паш! Пашка! Просыпайся!
− А!.. Что?.. Уже приехали? − заоглядывался тот.
Не отвечая, Платон Данилыч вылез из машины, обошёл её сзади. В красном свете габаритных огней рассмотрел лежащую на спине женщину, которая, тоненько поскуливая, сучила ногами. Кинулся на помощь, краем глаза отметив на свежем снегу отпечатки протекторов своей машины: слава Богу, не задел! Значит, просто поскользнулась!
* * *
− Девушка! Девушка! − Платон Данилыч слегка похлопал незнакомку по щекам.
− Пашка, да иди ты уже сюда! Доктор, блин! Помогай! Я беру за плечи, ты − за ноги.
Платон Данилыч приподнял девушку, капюшон свалился, ветер подхватил и заполоскал лёгкую прядь волос, красную в свете габаритов.
− Ёлкина? − Пашка с сомнением вглядывался в застывшее лицо.
Девушка приоткрыла глаза, глянула на Пашку безразлично.
− Катька Ёлкина! Ну, ни фига себе!
− Знакомая что ли?
− Дак учились вместе. Помнишь, в шестом классе у неё родители пропали − геологи. Бабка одна воспитывала. А пару лет назад и бабка померла.
Так, переговариваясь, они затолкали Катерину на заднее сидение и врубили отопление на полную мощь.
− Блин, скажи кому − не поверят! − крутил головой Пашка.
− Да чего уж тут необычного? Прикамск − город маленький. Ты вот скажи, что нам сейчас с ней делать? Кого вызывать, скорую или полицию?
− Не надо полицию, − прошелестела с заднего сидения Катька, − и скорую не надо. Я домой хочу… − и беззвучно заплакала.
− Ладно, едем домой, − с облегчением решил Платон Данилыч, − а то мать нас, поди, уж потеряла.
Катька удовлетворённо вздохнула и закрыла глаза…
* * *
На пороге дома их встретила Елена Павловна, миловидная улыбчивая женщина.
− Ой, а я вас знаю! − удивилась Катерина.
Женщина сверкнула ямочкой на щеке:
− Да меня весь Химкомбинат знает: я ж, почитай, всю жизнь в столовой работаю, как с училища пришла. На заведовании – только два года. А до этого и на раздаче стояла, и в столе заказов. А ты наша, комбинатовская?
− Мам, − да это ж Катька Ёлкина из нашего класса.
− Ну и ладненько! Давайте за стол.
* * *
Катерина словно вернулась в детство, в то беззаботное время, когда её родные и любимые были живы, и все они вместе – счастливы.
Никто ни о чём её не расспрашивал, Елена Павловна была предупредительна и ласкова: поила травками от простуды, потчевала мочёной брусникой и мёдом. Пашка, который работал фельдшером на скорой сутки через трое, сидел дома и развлекал её воспоминаниями о школьных дурачествах.
Через пару дней Катерина совсем оклемалась. Пора было собираться: не может же она бесконечно сидеть на шее этих милых, но, в сущности, совершенно посторонних людей. Да и Паше завтра на дежурство. Вот только возвращаться в свой пустой дом, к тюкам с барахлом и ко всему тому, что узнала она про Тимура, а, может, и к самому Тимуру, если он за эти дни вдруг заявился, не хотелось до тошноты, до дрожи в коленках. Катерина лихорадочно искала и не могла найти повод остаться…
* * *
В свою очередь, старшие Ракитины, ворочаясь бессонными ночами на широкой супружеской кровати, сначала каждый по отдельности, а потом совместно начали строить планы по устройству будущего единственного и любимого сыночки. Родители видели, как Пашка оживился и приободрился с появлением Катюши. Безвылазно сидел дома, с энтузиазмом рвался помогать отцу по хозяйству.
− Глядишь, и забудет эту воблу сушёную. Господи, сделай так, чтоб нашла эта зараза Женька в том Екатеринбурге свою судьбу, да отстала от нашего Павлика во веки веков! Аминь! − молилась Елена Павловна так, как сердце подсказывало, и крестилась на старую, ещё бабушкину, икону.
Пресвятая Богородица смотрела на Елену Павловну с сочувствием и пониманием…
* * *
Вечером третьего дня старших Ракитиных ждал старательно убранный дом и запах выпечки. Не решившись без спроса брать из холодильника дорогие продукты, Катерина надумала приготовить, что подешевле: капустный пирог да картофельные шаньги. Благо, бабуля научила!
Елена Павловна, расценив это как добрый знак, достала из ямки хрустящей квашеной капустки, кисленьких бочковых огурчиков, солёных рыжиков, настрогала мороженой нельмы, ароматного деревенского сала с чесноком, а Платон Данилыч водрузил в центр стола заветный графинчик с настоянным на кедровых орешках самогоном собственного производства.
Сначала выпили за присутствующих, потом за хозяйку и её золотые ручки, потом за здоровье дорогой гостьи, а потом разговор как-то сам собой перешёл на Катьку и Катькины дела.
Растроганная и расслабленная домашней наливочкой и доброжелательным вниманием, она рассказала всё: как бедовали с бабулей после гибели родителей − сотрудников геологической экспедиции; как после окончания школы устроилась фасовщицей на химкомбинат: бабуля сильно болела и хотела, чтобы внучка поскорей встала на ноги, не дай Бог что; как по субботам и воскресеньям помогала бабушке торговать на рынке домашними пирожками, таская их в двухведёрной пайве, закутанной в одеяло; как уже после смерти бабушки на том же рынке познакомилась с Тимуром…
Вот только про страшные Генкины слова, да про свои подозрения рассказывать не стала: постеснялась или побоялась.
При упоминании Тимура Елена Павловна посмотрела на мужа и выразительно двинула бровями. Некурящий Платон Данилович в ответ только сокрушённо вздохнул:
− Ну, что, Павка, пойдём покурим что ли…
Глава 8
Убирая со стола, Елена Павловна ругала себя распоследними словами: раскатала губу, дура старая! Из огня да в полымя! Нашла сыну невестушку − каждый в глаза плюнет и прав будет: рыночная подстилка! Щёки её полыхали жаром: ладно, Пашка − дурачок. С него какой спрос. Подобрал змейку себе на шейку. Но она-то − баба тёртая − пригрела в семье неведомо кого! Тоже мне, одноклассница! Завтра же чтобы духу этой одноклассницы в доме не было!
* * *
Ночью в супружеской кровати Платону Данилычу было сказано:
− Ты ЭТУ в дом привёз − тебе и увозить! Нет что ли вокруг девок нормальных? Приволок шушеру. Мало я слёз пролила с этой шалавой – Женькой? А тут еще круче: родит нам внучонка-татарчонка − позор на весь город…
− Лена, ну ты ж, вроде, в Бога веришь! Сироту обижать − грех…
− Нет, я её что, с голой жопой на мороз выгоняю? У неё, так-то, свой дом имеется! У нас в городе, знаешь, сколько сирых да убогих! Что, всех собирать будем?
