Поискал в вещах жены и нашёл гигиенические средства. Закинул испачканные простыни в стиральную машину, бельё и платье туда же. Перетряхнул маленький Настин рюкзачок. Обнаружил несколько книжек — два учебника, по алгебре и по химии, незнакомого издания, наверное, коммунарские, и что-то художественное, для девочек, про любовь — если судить по обложке. Автор незнаком.
Вытряхнул на кровать забавную мягкую игрушку, вроде пушистого хомячка, пухлощёкую куклу трогательно-советского вида, тонкий свитер с вывязанным на нём зайцем, носочки-трусики в отдельном тканевом мешочке. Выдал девочке бельё и прокладки. Надеюсь, учить пользоваться не надо. Я, по понятным причинам, не специалист. Платья запасного у неё нет — нарядил в Ленкину пижаму-кугуруми в виде енота. С ушками на капюшоне. Она Насте велика, но так даже трогательнее. Очень ми-ми-ми.
— Ну как, легче тебе?
— Да, спасибо, — ответила Настя, вытирая свои белые, как снег, волосы полотенцем. — Болит ещё, но уже не так сильно. И трясёт почему-то. То жарко, то холодно…
— Гормоны. Знаешь, что это такое?
— Да, нам рассказывали. Спасибо вам, я запаниковала.
— Не за что, дело житейское. Всё нормально теперь?
— Не знаю…. наверное, но…
— Что такое?
Девочка явно колебалась, стоит ли рассказывать. Мне, в общем, до чужих секретов дела нет, но, пока она на моем попечении, лучше бы знать, какие ещё неприятности из этого последуют. Что последуют — я почему-то ничуть не сомневаюсь.
— Со мной… что-то не так. Мне хочется… всякого. Странного.
— Огурцов с вареньем?
— Нет, — фыркнула она, — не огурцов. Мне хочется куда-то идти и что-то сделать. Но я не знаю, что именно и зачем. Хотя это кажется очень важным, и одновременно — я понятия не имею почему. Как будто я с ума сошла, понимаете?
— Скорее чувствую.
— Простите, это, наверное, из-за меня. И Эли теперь меня боится. Я не могу это контролировать, со мной что-то не так!
Её опять затрясло.
— Мне страшно!
Мне тоже стало не по себе. Очень некомфортно быть рядом с истерящим эмпатом.
— Давай будем считать, что это гормоны и это пройдёт, ладно? Я не знаю, как действует половое созревание на юных эмпаток, может, именно так. Надеюсь, скоро вернётся твой папахен и дальше это будет его проблемой.
— Вы ему не скажете? Ну, что я его… немного…
— Использовала? Заставила? Шантажировала ложным чувством вины? Манипулировала отцовскими чувствами? Проехалась на нём…
— Не надо! Я не… Простите, простите меня! — вот, опять слезы.
— А я-то чего? Мне тебя прощать не за что.
— Я больше так не буду! Я всё поняла!
Ну да, ну да. Так я и поверил. Вот прямо вижу перед собой женщину (ладно, будущую женщину), которая добровольно откажется манипулировать окружающими. Это из разряда розовых фей и какающих радугами единорогов. Но это, опять же, не моя проблема.
— Я не скажу. Он, вроде, с виду совершеннолетний, сам должен голову на плечах иметь. Но на твоём месте я бы хорошо подумал. Нечестность в отношениях не работает в долгую. Когда-нибудь аукнется.
— Я расскажу ему… потом.
Не верю ни единому слову. Но мне плевать. У меня своих заморочек хватает.
Отвёл наверх, уложил спать. И сам пошёл, дело к ночи.
Хотя умотался за день прилично, спал отвратительно — снилась какая-то тревожная муть, просыпался в поту с порывом куда-то бежать и ощущением, что забыл что-то важное и мне теперь за это что-то будет. Как будто дедлайн по работе провтыкал. Мерзкое ощущение. Но потом ко мне пришла сонная Эли, заползла подмышку, свернулась калачиком, устроилась головой на плече, и такая она оказалась уютная и приятная, что меня отпустило. Обнял её как котика и уснул. Эмпаты, оказывается, не только вредны, но и полезны.
А утром, аккурат после завтрака, когда я покормил свой контактный зоопарк молочной кашей и напоил чаем, заявилась та, кого я давно ждал — Ольга. Я сразу, как Артёма на УАЗике увидел, понял — этот визит неизбежен. Не знаю, что он там себе про неё думает, но я ещё тогда, когда мы на троллейбусе гоняли, подумал: не отпустит она его так просто. Не та порода. Он ей, может, и не нужен уже — но, что было её, то другим не отдаст. Первостатейная сука.
Настя с утра выглядела лучше, но только в физическом плане. Температуры нет, живот болит, но не сильно, аппетит хороший. А вот ментально от неё так и шибало. Всё утро ходил нервный и дёргался, самое то гостей встречать.
Гости дорогие припёрлись пешедралом, то есть, надо полагать, от Чёрной Цитадели шли. От тамошнего репера. Ольга, Андрей, и этот, забыл, как его. Еврей с пулемётом.
— Здрасьте, давно не виделись, — сказал я неласково, — чего надо?
— Где он, — с места полезла в залупу рыжая, — где этот козёл?
— Это вы, — говорю, — барышня, репером промахнулись. У меня тут не скотобаза и не выпас. Выход, если что, там.
И рукой махнул в сторону Цитадели. Типа она не в курсе.
— Так, — отчеканила Ольга, — шутки кончились. Мне нужна моя винтовка. Мне нужна машина с резонаторами. Мне нужны пропавшие дети. Мне нужен беглый дезертир, который всё это приволок сюда. И мне это нужно СЕЙЧАС!
Под конец сорвалась на крик. Глаза лютые. Всерьёз её разобрало.
— Иди в жопу, дура старая.
Развернулся и в башню ушёл. Спокойным таким шагом, как так и надо. Ворота закрыл за собой, а в них без штурмового тарана стучать без толку.
— Что там? — спросила Настя.
— Да так, явление рыжей бестии.
— Ольга! Я её боюсь, она…
— Наверх иди, сиди там тихо. И Эли прихвати.
Я же взял коммунарскую электроружбайку, залез изнутри на окно правого крыла и присел там так, чтобы меня снизу не видно было. Винтовку включил на всякий случай, хотя воевать не собираюсь. Хрен я её отдам. Ольга в прошлый раз мою заиграла, так что это компенсация.
— Ну и что теперь? — спросил недовольно еврей-с-пулемётом. — В осаду садиться? Так он там может год просидеть, если еды хватает.
— Зря ты буром попёрла, — добавил Андрей.
— А ты вообще заткнись, тебя не спросила!
Вот о чём я. Это не многомудрая глава внешней разведки сейчас внизу командует, а оскорблённая баба на говно исходит. И я это понимаю, и подчинённые это понимают, и даже она это каким-то краем понимает, но её несёт. Потому что пока отвергнувший её Артём уныло сидел в Коммуне и был в шаговой доступности, ей было на него как бы плевать. Всё равно в её власти, что хотела с ним, то и делала. А когда он взбрыкнул, повёл свою линию, да ещё и обрёл трёх юных красавиц в жёны — вот тут она клина и словила.
Впрочем, я её недооценил. Шипела, ругалась и ножкой топала она всего-то минут десять. Потом взяла себя в руки. Двери пару раз пнула, ногу отбила и успокоилась. Ох, не любит она меня сейчас! Но мне как бы и похуй. Я тоже к ней без восторга. У меня вообще телефон лежит в готовности. Смс-ка условная набрана, один тап — и уйдёт куда надо, сеть через гараж подключена. Отослать? Или не надо?
— Эй, как там, тебя, Зелёный! Я знаю, ты меня слышишь!
— Тебя глухой услышит, так орать-то.
Покрутила головой на звук. Я показался в проёме окна, винтовку не прячу. Они у меня тут как на ладони, а из этой штуки слепой ребёнок не промахнётся.
— Мне нужны…
— Моя одежда и мотоцикл, я уже понял. Пойди ещё дверь попинай и подумай.
— Причём тут мотоцикл? — спросила она у Андрея.
Тот только плечами пожал.
— Кино такое. Цитата, — коротко пояснил пулемётчик.
— Ладно, поняла. Извиняюсь, была неправа, больше не повторится. Нервы, погода, обстановка…
— Климакс… — добавил я тихо.
— Не нарывайся!
— А то что?
Ольга подошла и ещё пару раз пнула дверь. Помогло.
— Давай начнём сначала. Здравствуй, Зелёный. Если тебя не затруднит, не мог бы ты уделить нам немного своего времени?
— Весь внимание, барышня.
— Внутрь не пригласишь?
— Мне и отсюда прекрасно слышно.
— Боишься?
— Боюсь, — честно признался я. — Меня вообще легко напугать, я по жизни ссыкло. Вот, на холмике кресты в линеечку, видишь? В основном это люди, которых я испугался. Нам, трусам, надо как-то выживать, это вам, героям, всё легко даётся.
