Был только один человек, прошедший строгий кастинг у Барина – улыбчивый и безотказный таджик Фахриддин. По сути, Фах был таджикским партизаном, попавшим к Барину в плен. Он пахал с утра до ночи с усердием рабочего муравья и не мог преодолеть барьер очерченного Барином круга. Его регистрация давно окочурилась. Господа милицейские, приезжающие в дачный поселок в поисках диверсантов, регулярно загоняли Фахриддина в подвал. Вернее, он сам замуровывал себя в подполье с запасом доброго вина.

Поскольку Фах был мусульманином, хозяин считал, что это безопасно, а это было важно: вино было ключом в портал капризов и прихотей.

Фах кормил всех родственников в раскаленном азиатском городке, и деньги, густо залитые «потом и слезами», были ему нужны до зарезу. Каждые полчаса Барин звонил по скайпу проверить, что именно работник сделал в имении.

– Как дела, Фахриддин? – спрашивали проезжающие мимо усадьбы соседи.

– Нормально, – отзывался Фах.

– Отделяешь горох от фасоли? – интересовались соседи из окна джипа.

Фахриддин лишь очаровательно улыбался, безмолвно опираясь на генеральное орудие производства – лопату.

Хозяин же истомно бродил по дому с бутылкой вина, которая, как волшебный кувшинчик в сказках братьев Гримм, не заканчивалась никогда. Однажды доктора приватно сообщили Барину, что пора завязывать с крепкими напитками. Ему было рекомендовано пить только бокал вина в день. Поскольку Барин сам устанавливал все ГОСТы, бокал в его жизни принял вид дегустационного, размером с доброе ведро. Бокал устраивал Барина по всем координатам и параметрам. Старый морской хищник старался никогда не расставаться с двумя дорогими вещами: с этим «бокалом» и с бедолагой Фахриддином. Вино приятно согревало внутренние органы, включая и без того горячую голову, Фахриддин же был в имении не просто разнорабочим. Он был поваром, сантехником, медбратом, официантом и «элитной гувернанткой со знанием иностранного языка». Даже годовалый внук Барина понимал ситуацию. Первым словом в жизни беспристрастного малыша было имя того, кто менял ему памперсы – «Фахиди».

В период задушевной дружбы с Филей Барин приглашал соседа на банные банкеты. Вечер они проводили по строго неизменному плану. Среди опустевших бутылок Барин вдруг вздрагивал и душераздирающе орал: «Фахридди-и-и-ин!».

Удивленный Филя каждый раз поднимал мутный взгляд и произносил единственную фразу: «На хрен он тебе нужен?».

Фах обязан был встать как лист перед травой. Этот разговорный пинг-понг проходил за вечер несколько циклов и заканчивался полным изнеможением всех сторон. Через пару лет Фах так устал от Барина, что принял решение сдаться властям. Депортацию, которой он радовался до слез, бедный Фахриддин воспринял как медаль за доблестный труд!

Вечером пришедший на банную тусу Филя между прочим спросил таджика: «Ну что, Фах? Кирдык бледнолицым?».

Услышав эти слова, Барин поднял упитанный кулак.

– Трепещите, демоны! Процесс экзорцизма начался!» – уверенно пообещал он.

И обещание исполнил, напоследок вдоволь напившись таджикской крови. Он заставил Фаха играть роль «черного копателя» в авантюрной игре, которая поставила жирную точку на каких-либо интеллектуальных устремлениях и латентно обозначила новую психологическую жертву. Звали жертву Кирилл, и она была единственным сыном Барина. Характер сына от отцовского отличался. Кирилл был порывист и ласков, как апрельский ветерок, и на первых порах стал добровольным соавтором папенькиной игры. Но папенька был строптив и непредсказуем, и однажды «капкан с грохотом захлопнулся».

Каждый выходной Барин, его сын Кирилл и Афганыч выстраивались «свиньей» и прочесывали местные кущи в поисках клада. Они брели с металлоискателем по лесу и чутко прислушивались к малейшему шороху. За ними с лопатой наготове крался на цыпочках Фахриддин. Как только раздавалось заветное «дзинь», Фах бросался на обозначенную точку и яростно копал.

Клад был настолько мизерабельным, что в полную силу утеха никак не удавалась. Барин начал подозревать в провале конечное звено забавы – Фаха. Он пристально приглядывался к компании в поисках «импортозамещения».

– Кирюх, помоги-ка ему! – сидя на пне, однажды вдруг задумчиво произнес Барин.

Острая догадка пригвоздила Кирилла к лесной тропинке, но было поздно. Паровоз уже снес Анну Каренину.

Барин ловко выстроил дальнейшую хозяйственную программу. Что-что, а уж строить он точно умел! Чаще всего «враждебные вихри» барских настроений веяли над всеми, кто когда-либо на него работал, и заканчивались либо побегом, либо увольнением. Кроме «ампутированных» бригад всех мастей, Фаха и других «лентяев», в конце концов строгой процедуры не выдержала и единственная работавшая у него женщина – садовница Татьяна. Таня тоже имела гордость. Она, не раз страдавшая в местных транспортных авариях, эту – эмоциональную – не сдюжила. Ее провинциальный мирок не сумел прорасти в барскую виртуальную реальность, а попросту – бешеное Танино терпение на хрен лопнуло.

Буря грянула внезапно. Таня посадила цветы не по ранжиру. Разброд в цветочных рядах заставил Барина взвиться огненным столбом и испепелить Танино самолюбие. Кульминации драмы садовница ждать не стала: она молча сорвала с головы бандану, швырнула тяпку и выдворилась за калитку. Отойдя на безопасную дистанцию, Таня с негодованием обернулась. Позади, словно солдатский строй, остался стоять вымуштрованный штакетник.

– Не-е-т, ети его мать! – сердито прокричала Таня в сторону барского забора. – Пусть ест свою дораду без нас!

И она навсегда ушла с барского участка, переваливаясь как утка.

Татьяна родилась и выросла в соседнем городке и подрабатывала на участках садовницей. Она сильно напоминала садовое чучело: выцветшие глаза и ярко-рыжие наэлектризованные волосы, встававшие дыбом с мешковатого туловища. В народе это называлось «химией».

Раз в неделю Таня прихрамывая тащилась к хозблоку для смены гардероба. Она надевала большие хромовые сапоги, повязывала голову выцветшей банданой и была очень похожа на одноногого пирата. Правда, без попугая на плече.

Тане было далеко за шестьдесят, но ей самой было на это наплевать. Задора в ней было лет на шешнадцать. Всю свою разнорабочую жизнь Таня мечтала стать ландшафтным дизайнером. Свой дизайн она, подобно ужасу, наводила на чужих садовых участках. После этих бонусных акций с ней беспощадно расставались, но энергетический запас садовницы имел неистребимый источник. Он бил из-под вскопанной земли. Через малый промежуток Танина бандана появлялась на новых участках и вскоре стала главным украшением цветущих садов.

Ключевым в работе садовницы было слово «Челябинск». Любая былинка, выползшая на белый свет, выписывалась ею из этой загадочной, судя по всему, необычайно плодородной местности. Справедливости ради следует заметить, что с Челябинском у местной земли был какой-то латентный конфликт, о котором Татьяна даже не догадывалась. Она упорно тыкала анорексичную растительность в почву, где та уныло доживала свои дни.

– Вот Неля! Много чего закопала я в чужих садах, – задумчиво делилась Таня с хозяйкой, разглядывая цветочные заросли на яркой картинке журнала «Шесть соток».

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.