Он махал до тех пор, пока ему не показалось, что он сейчас как в Схипхоле — машет кому-то, кого уже нет.

Медленно, едва волоча ноги, он вернулся на парковку. Нужно было найти машину.

Он нашел автомобиль, сел за руль и увидел, что у него под ногтями все еще были черные полоски от забившейся земли. Он же все выходные провозился в саду. Можно сказать, прожил в болоте.

Хофмейстер уже хотел заводить машину, но тут заметил на панели айпод Тирзы. Он схватил его и чуть было не выскочил из машины, чтобы бежать в зал вылета, но тут подумал, что его все равно не пропустит таможня.

Он просидел некоторое время совершенно потерянно с этой маленькой вещицей в руках. Зарядка тоже была здесь. Он решил позвонить Тирзе, вдруг айпод можно выслать в хостел, где она остановится. В любом случае он хотел сказать ей, чтобы она не переживала, что ее айпод не потерялся. Она ведь так к нему привязана. Но Тирза не отвечала. Вызов переключился на автоответчик, и Хофмейстер услышал ее голос: «Привет! Это Тирза. Меня сейчас нет. Пожалуйста, скажите мне что-нибудь хорошее».

Он засунул в уши наушники и стал слушать ее музыку. Время от времени включалась знакомая ему песня. Сестер Эндрюс она тоже записала. Для него. Ради него. Он мурлыкал в такт мелодии.

Потом он завел мотор и со скоростью сто восемьдесят километров в час помчался по автобану в сторону Амстердама.

Недалеко от Оберхаузена он остановился на заправке. Он не выдержал.

Как в трансе он прошел до туалета. Все кабинки были заняты. Ему пришлось прождать не меньше пяти минут, пока хотя бы одна из них не освободилась. Он забежал в нее, и его вырвало. Крупук, вино, опять крупук.

Рядом с какими-то дальнобойщиками он смущенно привел себя в порядок перед зеркалом. Это не очень помогло. Он вернулся к машине.

Он сел за руль и опять взял в руки айпод. Он смотрел на него и думал об Африке. Они уже часа два были в воздухе. Где они сейчас? Наверное, над югом Италии.

Ни о чем не думая, он покрутил в руках айпод, а потом заволновался, хорошо ли он запер дом. Он повернул айпод и увидел, что на обратной стороне что-то нацарапано.

Ему пришлось сильно приглядеться, чтобы разобрать буквы в тусклом свете.

«Царица солнца». Вот что там было. Два слова. Царица солнца.

Он положил айпод на сиденье и выскочил из машины.

Он снова пошел в туалет, нет, он побежал со всех ног.

Его опять вырвало. Вывернуло наизнанку.

Наклонившись над унитазом, не в силах даже пошевелиться, он бормотал: «Царица солнца. Царица солнца». От этих слов ему стало спокойнее. Пока существовали эти слова, существовал весь мир.

Он вернулся в машину и спрятал айпод и подзарядку в портфель.

Несколько минут он просидел неподвижно. Может, четверть часа. Пока кто-то не постучал ему в окошко. Он резко выпрямился. Да-да, здесь нельзя спать, здесь не разрешается спать, он знает.

Хофмейстер посмотрел на часы.

Они уже пролетели Италию. Ливия, вот где они сейчас. Они уже над Африкой.

— Я победил слезы, — сказал Хофмейстер лобовому стеклу.

2

В половине первого он вернулся на улицу Ван Эйгхена. Он забрал из машины только сумку с вещами. Инструменты он собирался перенести в сарай завтра. Он осторожно открыл входную дверь в надежде, что его супруга уже спит.

Но она сидела в гостиной за столом с газетой и бокалом вина. Он посмотрел на нее.

Она проигнорировала его появление или не услышала, как он вошел. Он простоял несколько минут с сумкой в руках.

— Что ты делаешь? — спросил он наконец.

Она оторвалась от газеты.

— Тут криптограмма, — сказала она. — Весь день решаю. Очень сложная. — Она постучала по руке ручкой. — Что случилось? — спросила она. Но в голосе у нее не было беспокойства. Скорее она была сердита.

Он поставил сумку и подошел ближе. Во рту до сих пор был привкус рвоты.

— О чем ты? Что должно было случиться?

— Ну, у тебя такой вид. Ты весь такой… такой… как же это сказать, потрепанный, что ли.

Он сел за стол и потер руками лицо.

— Там жуткая непогода. А я много возился в саду. Столько всего надо было сделать. Нужно чаще туда ездить. Я так все запустил. Сухие ветки, сорняки, опять сухие ветки, новые сорняки.

— От тебя воняет, — сказала она.

— Чем?

Он потянулся к бутылке вина, но тут заметил, что она пустая. Он бы с удовольствием пропустил сейчас стаканчик, но не открывать же новую бутылку посреди ночи.

— Да ничем. Просто воняет. Как все прошло? Ты их проводил?

Он кивнул, почти с облегчением, как будто наконец осознал, что он проводил своего ребенка в путешествие. Что он помахал ей на прощание, как это делают все родители, когда их дети надолго куда-то улетают из дома. Как будто он только сейчас понял, зачем он оказался здесь. Он приехал домой, вот что он тут делал. Он приехал домой.

— Да, все хорошо, — сказал он. — Все было так быстро. Сама знаешь, как это бывает. В аэропорту. Все торопятся.

Он поднялся из-за стола и спиной почувствовал, как она смотрит ему вслед. Он знал, что она его рассматривает, пытается понять, почему он такой грязный и растрепанный. Но это занимало ее совсем недолго. И не так чтобы всерьез. Ей надо было решать головоломку. Да и насколько сильно можно интересоваться другим человеком, особенно когда ты так хорошо его знаешь? И так долго. Так ужасно долго. Полжизни.

В спальне он разделся. Принял душ. Вытерся полотенцем, достал маленькие маникюрные ножницы и тщательно вычистил из-под ногтей грязь. Получилось не совсем идеально. Он надел чистые трусы и побрызгал подмышки дезодорантом.

В трусах он спустился. Сам не зная зачем. Можно было, например, полить цветы. Что-нибудь простое и повседневное, этого было бы достаточно. Простые действия успокаивают. Большего ему сейчас было не надо, большего он и не искал.

Его супруга все еще сидела за столом со своей криптограммой.

Он сел на диван с другой стороны комнаты. Вообще-то он хотел включить музыку, но был не в силах даже пошевелиться.

— Ты никуда не выходила? — спросил он.

— Выходила. В сад. Минут на пятнадцать, — сказала она, не отрываясь от газеты. — А куда мне идти? В такую погоду.

Хофмейстер уставился себе на ноги. Нужно было подстричь ногти.

— Я принял душ, — сообщил он.

— Молодец.

Он все-таки нашел в себе силы подняться и подошел к ней.

— Я помылся. От меня больше не воняет.

— Ну и молодец, — громко повторила она.

Хофмейстер остался стоять у стола в одних трусах. Он не любил криптограммы. У него не хватало на них терпения. Он считал, что криптограммы придумали для людей, которые несерьезно относятся к языку.

Ему как будто чего-то захотелось, но он сам не понял, чего именно. Он знал только, что это доказательство того, что ты жив, — если тебе чего-то хочется. Это было не желание, это было бы чересчур романтично, не страсть, это было бы слишком кровожадно. Необходимость. Необходимость поговорить с супругой. Слышать ее голос. Голос матери его детей.

— Ты знала, что я… Что я и наша домработница? — спросил он.

— Домработница и ты? Какая? Та, старая?

— Новая. Та, что из Ганы. Ты знала, что мы с ней, что она и я… Что у нас кое-что было? Я тебе рассказывал?

Она покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Такого я не знала. Ты мне не рассказывал. А это важно? Мне вообще надо это знать? Или ты собираешься сообщить что-то новое по этому поводу? — В голосе слышалась легкая ирония.

— Нет, это не важно. Я просто подумал, нужно тебе рассказать.

Она положила ручку.

— Та девица из Ганы? — Она посмотрела на него с недоверием. И с удивлением.

Он понял, что она очень сильно удивлена.

Он сел за стол.

— Да. Из Ганы. Я же сказал. По четвергам. В обеденный перерыв я приезжал сюда с работы, и мы… И я… овладевал ею. Так это называется? Правильно?

— Ну, наверное, можно и так сказать. Если это именно то, что ты с ней делал, а я понятия не имею, что тут у вас происходило, но если это то, что ты делал, то так это и называй.