– Сестра моей бабушки утонула, когда была ребенком. Во время блокады Ленинграда, когда детей вывозили через Ладожское озеро. Потому моя бабушка сама не подходила больше к воде и не пускала к ней своих детей. А если те шли, устраивала им хорошую взбучку. Так воды стали бояться в семье абсолютно все. Это, так сказать, передается по наследству.

Аристов только покачал головой, вздохнул и еще раз осмотрел Александра.

– Последний вопрос. Я так и не понял. Вы приехали сюда, потому что жена искала вдохновение, или все же… встретиться с риелтором?

– И то, и другое, – Александр поджал нижнюю губу и немного вскинул брови, как бы удивляясь заданному вопросу и раздумывая над ответом.

– Что было первой причиной?

– Даже не знаю. Все как-то сложилось. Моя жена пишет об этом месте, а я… гостиничным бизнесом занимаюсь, и мы решили съездить сюда отдохнуть, землю посмотреть под будущий отель.

– Я понял. Наверное, на сегодня я могу вас отпустить. Вам нужно прийти в себя. Водолазы продолжат работу завтра. Будем искать ближе к Новой Ладоге. Волхов впадает в озеро. По нашим расчетам, если тела унесло течение, то стоит начать оттуда. Конечно, сами знаете, никуда не уезжаем, сидим в домике… Вы же дом сняли? Никого самостоятельно не ищем…

– Знаю, – Александр встал со стула и натянул зимнюю шапку на растрепанные черные волосы.

Потенциальный подозреваемый пошел к двери не оглянувшись и не попрощавшись. Выходя, он лишь незаметно покачал головой. Следователь ему не нравился и не внушал доверия. Александру было досадно от того, что он стал подозреваемым, когда не меньше своей жены являлся жертвой.

Марк вдруг встал из-за стола и догнал его в душном узком коридоре, застеленном дырявым линолеумом.

– Простите, если был резок. Это всего лишь моя работа. Если хотите, я могу заехать к вам завтра-послезавтра, и мы побеседуем в более дружеской обстановке. Оставайтесь пока здесь.

Аристов протянул руку.

– Я подумаю, – Александр нехотя пожал ее.

– Подумаете? У вас же в любом случае в понедельник встреча с риелтором? – Аристов выгнул левую бровь и не отпустил руку собеседника, он проверял его.

– Боюсь представить, каким вы можете быть мужем, если считаете, что я побегу решать свои дела… как ни в чем не бывало… после того, что случилось сегодня… – покачал головой Александр, выдернул руку из цепких пальцев опера и вышел из здания.

Аристов не знал, что ответить и как съязвить в этот раз. Зрачки его расширились. Он поджал губы и прикусил их с внутренней стороны.

Из соседнего кабинета показался другой полицейский. Он лениво почесал живот, на котором едва сходились пуговицы пиджака, и отпил из грязной чашки растворимый кофе.

– Марк Алексеевич, ну что там?

Молодой опер перевел глаза с двери на коллегу. Вид у него был обеспокоенный.

– Он что-то недоговаривает.

– Думаете, это он? Я вам, кстати, скинул ее фотку, посмотрите. Тут принтер даже не работает. Красотка! Жалко, если и вправду утонула.

Швыркая кофе, толстый полицейский сделал еще один глоток. Марк достал телефон из левого кармана, сделал пару ловких движений большим пальцем и открыл сообщения.

– Вот черт…

– Что случилось?

– Ее точно зовут Мирослава?

Глаза Марка нервно забегали. Вся его напускная уверенность и холодность мгновенно улетучились.

– Точно-точно, – толстый полицейский зажевал творожную слойку и стряхнул крошки с груди. – А что? Вы ее знаете?

– Не уверен, но тут нечто странное, – Марк заблокировал экран и поднес телефон к губам, будто пытался что-то вспомнить. – Что скажешь про ее мужа?

Полицейский махнул рукой, зазывая Марка в свой кабинет. Он с трудом сел в кожаное потертое кресло и начал рыться в бумагах на столе.

– Александр Анатольевич Новиков. Тридцать два года. Есть свой мелкий бизнес в Питере. Причем всякий разный. Тут у него и хостел, и компания рекламная какая-то… Предприниматель, короче. Кажется, он…

Александр был не самым симпатичным молодым человеком из тех, с кем его жене приходилось встречаться. Он был выше ее на полголовы, и потому в его присутствии она никогда не носила каблуки. Густая кучерявая борода и морщины в области глаз прибавляли возраст. Однако он был не по годам умен и серьезен. Выходец из бедной семьи, он сам поднялся с колен, усердно работал и к тридцати двум годам нажил себе квартиру в центре Петербурга, машину, стабильный бизнес и жену-красавицу. Рос без отца и потому стал опорой для собственной матери и бабушки, которым построил немаленький загородный дом с баней и садом, чтобы тем было чем заняться.

Александр не был мыслителем. Скорее, исполнителем. Он не умел вести беседы, философствовать и не верил в то, что душа есть и что она умеет болеть. Он никогда не задавался вопросом, почему возникла проблема. Он просто решал ее и пытался сделать это с наименьшими потерями.

Но только не сегодня. Не двадцать седьмого марта две тысячи двадцатого года.

– Ладно, неинтересно, – Аристов махнул рукой и, опершись подбородком на руку, уставился куда-то на стену за спиной коллеги. – Мне надо знать все о пропавшей. Где она была, что делала весь последний месяц, с кем встречалась…

– Почему так сразу? – хмыкнул коллега.

Аристов медленно перевел взгляд на мужчину, сфокусировался на нем, несколько раз хлопнул ресницами, будто думая, какой ответ выдать, чтобы его напарник перестал задавать лишние вопросы.

– Меньше знаешь – крепче спишь! – отшутился опер и встал с кресла.

– Вот совсем не так, Марк Алексеевич! – простонал с обидой толстячок. – Чем больше не знаешь – тем меньше спишь и больше додумываешь!

– У тебя тут… – опер улыбнулся и ткнул пальцем себе в подбородок, – творог… от слойки. Все, я ушел спать.

В ту ночь Марк вовсе не спал. Он все думал и думал: «Она или не она? Она или не она?..»

Александр неторопливо вернулся в туристический деревенский домик, в котором они были с женой последние два дня. На кровати до сих пор лежало нетронутое смятое одеяло, пахнущее ее духами, и открытый ноутбук. Чашка недопитого кофе стояла на столе. Они так и не позавтракали с утра: Александр торопился по своим делам, по которым они и приехали в Старую Ладогу. Он осторожно нажал на клавишу, и на экране засиял лист документа, испещренный строками.

Александр по привычке насыпал в миску собачий корм и позвал Бруни. Никто не пришел, хотя на мгновение он даже зажмурил глаза: вдруг это все сон? вдруг чудеса существуют? вдруг она сейчас откроет дверь? Вся замерзшая, заплаканная, что потеряла дорогу домой, и бросится на шею, а Бруни будет лезть на руки виляя хвостом. Он открыл глаза, комната оставалась по-прежнему предательски пустой и тихой. Тогда он забрался на кровать, поставил ноутбук на колени и долго изучал текст, никак не решаясь начать читать.

На самом деле Александр никогда прежде не читал ее работ. Он часто слушал ее рассказы, идеи и монологи и потому знал, о чем пишет жена, но не знал того, как она пишет.

«Я обязательно посмотрел бы такой сериал», – это была его дежурная фраза, и ему казалось, что она работала.

«Я не читаю не потому, что считаю, что ты плохо пишешь… Я просто вообще не читаю. Я не люблю книги, а не… не тебя! Вот!» – а эта фраза была второй.

«Зачем ты просишь у меня совета, а потом обижаешься?.. Я же не литературный критик», – и третьей.

Таких фраз было много. Теперь, перебирая их в голове, он ненавидел себя. Он ненавидел себя еще больше, когда не смог остановиться читать. Ему хотелось, чтобы Мирослава видела его сейчас и гордилась им. Он с трудом мог поверить в то, что читал, в то, что вообще было возможно так описывать и изящно сформулировать. Слова звучали как мелодия. Звучали так, будто каждая фраза была подобрана к другой с особой тщательностью. Словно клавиши под ее руками были клавишами фортепиано, а не клавиатуры.

Он стал читать вслух. Он читал потеряв счет времени. Правда, к рассвету уже утомился. Он познакомился с жадными и жестокими викингами, со славянскими девушками, язычниками и их обычаями. Он побывал в холодных морях и древнерусских городах. Он видел князей и рабов. Он видел богов. Он видел ее. В каждой строке, в каждом слове он ловил себя на мысли, что слышит и чувствует ее. Мирославу.