Ноябрьский парад Приволжского военного округа проводился в Куйбышеве, по-этому нас, за месяц до начала мероприятия, в целях качественной подготовки отправили туда. Разместились мы в казарме военного городка учебной дивизии. Там был огромный, имитирующий центральную площадь города, плац, на котором и предстояло тренироваться. Площадку для занятий готовили очень скрупулёзно. Каждое утро асфальт обрабатывала специальная машина для чистки аэродромов. По сути это был большой трактор, с установленным на нём авиационным реактивным двигателем, который, в свою очередь, струёй горячих выхлопных газов сдувал и испарял всё под чистую. На плацу никогда не было ни луж, ни пыли. Сапоги можно было чистить один раз, и этого хватало на весь день.
В тренировках участвовал весь парадный расчёт округа. Занятия организованы были так, что в каждый цикл мероприятие отрабатывалось от начала до конца, после чего, понятное дело, подводили итоги. И здесь обнаружилась новая феноменальная особенность. Теперь, в отличие от училищных занятий, мы с нетерпением ждали команды «Шагом марш». Причина в том, что на тренировках отрабатывались в реальном времени все элементы воинского ритуала по сценарию, включающего встречи знамени, командующего, объезд войск, поздравления. Самое смешное и одновременно нудное было стояние во время речи командующего войсками военного округа. Естественно, что речь на тренировке ни кто не произносил, просто давали команду:
– Идёт речь командующего!
И, в течении пятнадцати минут, мы стояли по стойке смирно. А наш батальон, к слову сказать, размещался прямо напротив руководства. На плацу, где находилось несколько тысяч человек, нависала тишина, а с трибуны, целый генерал-полковник и несколько его помощников зорко следили за дисциплиной строя и, как только кто-то смел шевельнуться, руководитель кидался к микрофону и орал:
– Батальон …училища, первая рота, вторая шеренга, третий слева, не шевелись! Гауптвахта по тебе плачет!
Было комично, но немного страшновато, особенно тогда, когда генерал вызвал к трибуне старшего лейтенанта в фуражке с неестественно большой тульей и при всех отправил под арест за нарушение дисциплины строя в подразделение и несоблюдение правил ношения формы одежды.
К стати, о форме. Перед парадом нас переодели во всё новое. Но так как размеры у всех разные, а начальство требовало полного единообразия то пришлось полы шинели подрезать по ниточке. Делалось это просто. Каждую роту строили на плацу, две-три женщины из окружного ателье по пошиву военной формы одежды ставили по углам деревянные стойки, натягивали на нужной высоте нитку, натирали её мелом, слегка оттягивали, как тетиву лука и резко отпускали. Нить щёлкала по нашим шинелям, оставляя меловой след в виде чёрточки, по которым уже ножницами отрезали лишнее. В результате получалась идеально ровная линия. Шевроны и курсовки, размещаемые на левом рукаве, пришивали и на правый, для эстетики. Ну и конечно аксельбант! Фуражки, чтобы ветром не сдуло, подвязывали леской. Усовершенствованию подвергались и сапоги. Подковы набивали на каблуки и на носки подошв, а в пространство между каблуком и подошвой на шуруп прикручивали две маленькие подковки, при чём до упора не затягивали, оставляя люфт. В итоге звук шага получался мощный, щёлкающий с металлическим звоном. На марше создавалось впечатление, что под ногами роты вибрирует земля.
А за день до парада у нас вынули из автоматов затворы, так что на мероприятии мы были можно сказать, с макетами…
Тренировки проходили ежедневно, с утра и до обеда. Примерно после шести часов занятий, когда раз пять прокручивался весь сценарий парада, начинались прохождения на зачёт. Расчеты проходили торжественным маршем, и когда подразделение ровнялось с трибуной, генерал в микрофон объявлял оценку и «приговор»:
– Молодцы, отлично! Зачёт, рота свободна.– и потом уже следующим, – Так, в пятой шеренге равнения нет! На следующий круг… А у вас головы не однообразно повёрнуты… и оружие не ровно…. А-а-а, и фуражка на нос поехала!
Те кто получал зачёт отправлялись на обед, а остальные продолжали накручивать круги на плацу до победы. Мы всегда уходили с первого раза…
Парад прошёл как и всегда – блестяще, мероприятие длилось не более сорока минут, а готовились к этому ежедневно в течении двух месяцев. С тех пор мы научились ценить качество строевой подготовки и теперь наблюдая, например, за выступлением роты почётного караула в Кремле понимаешь, какого труда стоило им лёгкое и изящное исполнение строевых приёмов. И конечно же вспоминается наш, уже далёкий, но в то же время и близкий курсантский строй, плац училища, плечо товарища…
Мясо сальное…
Сытый солдат – щит родины! А сытый курсант? Это явление философское, зависящее от многих составляющих. Все знают, как после сытного обеда хочется поспать. А нельзя, учиться надо. С другой стороны, как учиться на голодный желудок, когда в животе кишка на кишку протокол пишет? И там, и там одновременно, хорошо и плохо, отсюда и философия…
Ну а если без шуток, то сам процесс приёма пищи для курсанта военного училища является элементом обучения и воспитания. И это не только культура и эстетика питания, хотя, такой аспект весьма важен в процессе формирования будущего офицера, но и отношение к делу и людям. То есть, через то – что, как и какого качества подано на стол, как через призму, преломляется зарождающееся мировоззрение. Проще говоря, в столовой воочию видно отношение к тебе. Здесь важно всё, и состояние обеденного зала, и мебель, и какая скатерть на столе, и какие посуда и столовые приборы. И конечно же крайне важно чем тебя кормят. Здесь, в определённой степени, и закладываются основы отношений будущего командира и начальника к подчинённому, к солдату.
У нас была прекрасная столовая, большая, светлая, хорошо оснащённая. Как и во всех училищах тех времён, пищу готовили повара-профессионалы, столы накрывали официантки, закреплённые за каждым подразделением. Скатерти белые, посуда фарфоровая или полу фарфоровая, столовые приборы из нержавеющей стали в полном комплекте – ложка, вилка, нож, чайная ложка. Сидели мы за четырёхместными столиками. И никаких лавочек, только стулья. Всегда всё вовремя, всегда горячее. А какие были праздничные обеды! Конфеты, фрукты, лимонад, печенье, или булочки и конечно же суп гороховый, котлета с гречкой. К стати, на этих обедах гречка была всегда рассыпчатой, в остальные дни – так называемая, каша вязкая…
На первых порах, признаюсь, с непривычки было голодновато. Спасало курсантское кафе, располагавшееся на первом этаже столовой. Туда привозили в бидонах сгущённое молоко и продавали на розлив. Можно было купить и пол стакана и стакан, и даже больше при желании. А вот на булочки денег не всегда хватало, по-этому мы брали в столовой ржаной хлеб, который был в свободном доступе, и с удовольствием поглощали сие изысканное блюдо – ржаной хлеб со сгущённым молоком.
Наверняка, знающий читатель заподозрит мою необъективность в столь идеалистичном описании организации питания в нашем училище. А я и не против, ибо бывало по разному. Иногда, по причине некачественного приготовления пищи, у нас возникали страсти, близкие к Потёмкинским. Говоря проще – почти восстание.
Как-то на ужин подали плохо почищенный жаренный минтай. Кто-то из старшекурсников узрел во внутренностях червей. Были они там или нет, доподлинно не известно, скорее всего остатки кишок вызвали такую ассоциацию. Однако волна негодования, стихийно возникшая на этой почве, в один момент разлетелась по подразделениям. Народ брезгливо отказался есть! Это было ЧП! Дежурный по училищу тщетно пытался уговорить и успокоить увлекшихся бунтом, как бы сейчас сказали – ловивших хайп, курсантов. Среди зачинщиков сформировалась инициативная группа. Несколько человек собрали на тарелку рыбу и направились прямо к начальнику училища, благо тот был на месте. Когда парламентарии вошли в кабинет, генерал, естественно уже предупреждённый сидел за столом и спокойно читал газету, а перед ним стоял стакан с чаем, накрытый салфеткой.
