– …Напоминаю, товарищи курсанты, спиртные напитки не употреблять! А почему знаете? Не знаете. Наш курсант после ста грамм становится шире в плечах раза в два. И ему не пройти свободно ни в дверь, ни в автобус или трамвай не зайти, да вообще, ему и тротуар узок. Он начинает всех задевать, ему все мешают. И откуда-то у него появляется желание врезать по интеллигентной морде кому-нибудь, особенно студентам, да ещё по очкам… Кончается это всегда печально. Напоминаю, на гауптвахте камеры просторные, туда вас засунут даже с очень широкими плечами!…

И ещё, инструктируя тех, кого отпустили до утра:

– …Товарищи курсанты, сидя дома, кушайте хоть дерьмо, но на утро от вас должно пахнуть «Красной Москвой»…

(«Красная Москва» это дорогой и престижный по тем временам одеколон.)

Должен сказать, что многие из нас, этот совет восприняли на будущее как незыблемый принцип поведения офицера.

Наверное по тому, что вся служба Виктора Вильгельмовича прошла в стенах училища, от курсанта до полковника, он, практически досконально, знал нашу психологию. Каким-то неуловимым образом, Павлович просчитывал наши возможные действия и всегда появлялся в нужном месте и в нужное время, когда, кстати сказать, мы были уверены, что всё продумали и всех перехитрили. Начальник курса легко мог показать упражнение на гимнастических брусьях или провести тренировку боксёров, надев на руки «Лапы». С удовольствием играл с нами в бильярд, при этом ведя неспешную беседу «за жизнь». Он искренне гордился нашими успехами и переживал наши же неудачи и «косяки». Наверно мы это чувствовали и по-этому командир пользовался непререкаемым авторитетом и всеобщим уважением.

Однажды, в начале второго курса у нас вышел конфликт с старослужащими солдатами батальона обеспечения учебного процесса, казарма которого была рядом. Один из дембелей «воспитывал» молодого солдатика, бил его ремнём. Наш курсант заступился за несчастного, дембель взъерепенился, началась драка. Как штормовой ветер пролетел традиционный клич – «Наших бьют!». Дело было вечером, в свободное время, на улицу высыпали группы поддержки с обоих сторон. Началась массовая драка. Со всех сторон к нам бежали офицеры, дежурный по училищу, пытались разнять, разогнать противоборствующие стороны. Но всё было тщетно. Наша рота, взяв дембелей в клещи, принялась их добросовестно мутузить, не обращая внимания на грозные крики дежурного по училищу. Павловича, в это время уже выходившего через КПП, вернули. Он бегом, с огромным кожаным портфелем в руках, направился к месту ристалища и на ходу громко крикнул:

– А ну стоп! Брэк, я сказал!

Услышав его голос, как по волшебству мы все отскочили назад, прекратив драку. Дембеля, изрядно потрёпанные, к тому времени уже только оборонявшиеся остались на месте. Разбирательство было коротким, зачинщиков увели, остальных отправили в казармы. Стоя рядом с дежурным по училищу и другими офицерами, Павлович, уже немного остывший от возбуждения, глядя нам в след, с хитрой улыбкой сказал:

– А всё таки я их чему-то научил…

Конечно же он имел в виду не умение драться, не нашу физическую подготовку, а она была на высоте, речь шла о том, что за год учёбы мы стали дружным, сплочённым коллективом, где своего никому не дадут в обиду. А ещё, немаловажно то, что драку не смогли остановить ни дежурный, ни другие офицеры. И только услышав голос своего командира мы немедленно прекратили потасовку…

Потом, что естественно, было примирение и даже, отчасти, братание с дембелями, в результате чего с бойцами батальона установились взаимные дружественные отношения. Но с тех пор начальство нас стало называть просто – «Банда Павловича».

А на третьем курсе у нас вышел серьёзный конфликт с курсовым офицером, старшим лейтенантом Калинычевым. Этот человек, в силу своих особенностей, и так авторитетом у нас не пользовался, а тут, в один из вечеров, будучи ответственным по курсу, он почему-то решил заняться нашим воспитанием. Причём делал он это мерзко, некрасиво, с употреблением ненормативной лексики и уничижительных идиом в адрес курсантов. Сказать проще – оскорблял и унижал. Время было отправляться на ужин. Объявили построение на улице. Калинычеву не понравилось как мы строились. И началось! Бегом назад, на третий этаж, потом снова вниз. Потом длительное выступление перед строем в духе – «Я вам козлы ща устрою! Вы у меня ползать ща будете». Градус напряжения в подразделении подскочил, а потом и вовсе зашкалил…

Роты уже возвращались из столовой, а мы всё стояли и слушали старшего лейтенанта. Наконец наговорившись вдоволь, насладившись властью он скомандовал:

– Курс, на пра-а-во!

А курс не шелохнулся. Мы, не сговариваясь, решили не подчиняться. Это был бунт!

– Я чо, бл…, не ясно скомандовал?– заорал Калинычев.

А в ответ тишина. Выражавший, до сего момента, всем своим видом превосходство и собственное величие, старший лейтенант как-то сник, и, уже голосом, содержащим нотки испуга и беспомощности, сказал:

– Старшина, ё… твою мать, веди курс на ужин. Командуй…

– Товарищ старший лейтенант, они вас не послушались. Меня и подавно пошлют. – спокойно ответил старшина и остался стоять на месте.

Калинычев, разволновавшись:

– А я сейчас пойду доложу дежурному по училищу! Вы знаете что будет?! Щас и Павловича вызовут! И ему будет!…

Тут старшина вышел, не обращая внимание на старшего лейтенанта, встал перед строем и , обращаясь к нам, сказал:

– Мужики, поймите правильно, у начальника курса могут быть серьёзные неприятности.

Упоминание о том, что можем подвести командира возымело должное действие, мы отправились на ужин. Калинычев, видно подумав что победил, догнал строй и у столовой решил нас потренировать. Ну не понравилось ему как мы входим в столовую, захотелось провести занятие на эту тему. Кончилось это тем, что мы прошли в столовую и дальше, не останавливаясь, через варочный зал и заднее крыльцо из столовой, потом через плац на спорт городок. Ужинать, естественно, не стали. Калинычев, поднявшийся вслед за нами в обеденный зал, опешил. Стоял и хлопал глазами, не понимая что случилось. Старшина отправил гонца за начальником курса. Тот жил рядом с училищем, по-этому примчался моментально. Построил курс, спокойно, без криков и угроз, отправил нас на ужин. Мы, беспрекословно подчиняясь, отправились жевать остывший жаренный минтай с картошкой и пить холодный чай. После нас вывели на плац и началась строевая подготовка под руководством начальника курса. Калинычев, с угрюмым видом топтался за спиной командира. Примерно на третьем прохождении торжественным маршем мимо трибуны, Павлович повернулся к старшему лейтенанту и с улыбкой сказал:

– Ну что, хорошо идут?

Тот, не поднимая глаз , утвердительно кивнул. Подполковник обращаясь к старшине:

– Всё, достаточно. Инцидент исчерпан. Веди в расположение…

Тогда Виктор Вильгельмович поддержал офицера, но при этом, сумел погасить занявшийся было пожар конфликта и примирить враждующие стороны. Для нас поведение начальника курса в этой не простой ситуации стало уроком…

Сейчас, по прошествии нескольких десятков лет, могу с уверенностью сказать, что для большинства из нас, те взгляды, убеждения и принципы, вложенные в наши буйные головы начальником курса, стали крепким фундаментом, стержнем, позволяющим выстоять в самых трудных, иногда безнадёжных ситуациях не только в службе военной, но и, в жизни светской.

Говоря о начальнике курса, нельзя не упомянуть и других офицеров, сыгравших далеко не последнюю роль в нашем становлении. Самым первым нашим командиром взвода был Старший лейтенант Абакумов Алексей Егорович, человек неординарный, редкостный оптимист. Его можно сравнить с волшебным горшочком каши из старой сказки. Так вот, как там из глиняного горшка непрерывно выливалась каша, заполонив весь город, так и из Алексея Егоровича прямо таки пёрла энергия. При чём, энергия светлая, позитивная, оживляющая всё вокруг себя. Нам было весело даже после многокилометровой пробежки по лесу в противогазах. А что, взводный бегал с нами, и хохотал, глядя на наши потные и грязные рожи, и мы начинали хохотать, и усталости как не бывало.