В затуманенное сознание пробилась мысль – куда Алина её ведёт? Не в школу же так поздно. Домой, в их здешнюю квартиру? Надо предупредить, что там квартиранты…

– Алина Алексеевна, туда нельзя, – вытирая глаза, прошептала Софка. – Мы же сдаём теперь…

– Куда? – спросила Алина, но быстро сообразила: – Нет, нет, мы не к вам.

– Куда тогда?..

– Ко мне.

«Ко мне». Софка опять едва не рассмеялась от абсурда. От того, что Алина ведёт её к себе домой. После всей мерзости, после всей жути. Именно Алина, никто, никто другой.

Мечта заглянуть к ней в гости жила в Софке давным-давно. Но… Чёрт, неужели нужно было прожить три месяца в Чернове, выдержать этот поганый день, дождаться восемнадцатилетия, чтобы таки поймать улыбку судьбы зарёванным взглядом?

– Ты с мамой поссорилась? – спросила Алина, отпирая подъезд. На руке у неё болтался пакет, в свете фонаря Софка различила внутри знакомые упаковки – сметана, батон. Так странно думать, что учителя тоже люди.

– Да, – удивляясь, как спокойно это прозвучало, ответила Софа. – Из-за Ду… отчима. Мне на день рождения подарили сигареты. Ну так, попробовать. А он почувствовал запах и тут же набросился. Дал пощёчину… Я позвонила маме, а мама…

До этого Софка словно с листа читала: ровно и чётко. Но ябедничать на маму, ябедничать на маму Алине – это было за гранью; фразы застряли в горле. Во-первых, классная – это всё-таки классная; как бы ни относилась к ней Софка, это чужой человек. Во-вторых, Алина была хорошей маминой подругой; так что очевидно, что обо всём, сказанном Алине, очень скоро узнает сама мама. Так сказать, с двух позиций.

Голова раскалывалась, и одновременно её будто набили ватой. Зубы выбивали дробь. Софка стояла у незнакомого подъезда и всё моргала, моргала, чтобы не так сильно жгло опухшие глаза. И повторяла, как заведённая:

– А мама… мама…

– А мама не поверила, – кивнула Алина, пропуская её в подъезд. – И ты убежала из дома. Так?

Софка опустила голову. В подъезде пахло кошками и куревом.

– Давай, – вздохнула Алина, кивая на лестницу. – Поднимайся.

– Я не знаю, что делать, – выдохнула Софка и вдруг вспомнила: – Я ведь ещё сегодня Макс…има застала. С Жанной… случайно. И ещё кто-то что-то предлагал у Насти… мне кажется, наркотики…

Софка не была уверена, что Алина имеет точное представление о том, кто и с кем встречается в её классе. Но понимала, что не отреагировать на наркотики классная не может.

Однако, вместо вопросов и разносов, с огромному облегчению Софки, она велела:

– Для начала – позвони маме. А потом будем думать, хорошо? Не надо бежать вперёд паровоза. Ты сейчас в таком состоянии, что многое могло показаться.

Алина запустила её в квартиру, зажгла свет; Софа, всё ещё моргая, ввалилась внутрь. И здесь, в тепле, опять ощутила, что силы вытекают, совсем как перед Настиным подъездом; только теперь – окончательно.

Не спрашивая, она опустилась на банкетку у дверей. Привалилась к стене и поняла, что встанет отсюда, только если начнёт рушиться потолок.

– Я ничтожество, – пробормотала Софа, закрыла глаза и заплакала.

***

Алина загнала её в ванную, заставила прогреться под душем, сунула какие-то вещи – футболку, халат. От усталости Софка плохо соображала; несколько раз ей серьёз казалось, что струи душа – это лучи, посылаемые горячим солнцем, то бишь яркой лампой под потолком.

Выбираясь из ванной, она едва не поскользнулась. Потеряла равновесие, взмахнула руками и краем глаза поймала своё отражение в зеркале. Мимолётно отметила, как отощала. В Чернове она почти не ела; как будто назло маме, но на самом деле просто не хотела – из-за стресса, из-за новой школы, из-за Дуболома, конечно. Когда он был дома, она и в кухню-то лишний раз старалась не заходить. Что там в кухню – лишний раз из своей комнаты не высовывалась.

Глаза слипались. Софа запахнулась в выданный халат и, пошатываясь, сделала шаг к дверям. Затем вернулась обратно. Проверила, не оставила ли в ванне волос, не в луже ли мыло. Не хватало ещё развести свинарник у Алины в квартире.

«Она уже позвонила маме или нет?» – тупо, почти без эмоций подумала Софка. Толкнула дверь – та не поддалась; толкнула сильнее и усмехнулась: дверь не открывалась. Алина что, решила запереть её, чтобы никуда больше не убежала?

Софка беззвучно расхохоталась. Опустилась на лилипутскую табуретку, которая стояла в ванной непонятно зачем, сложила руки на коленях и задумалась – а что теперь. Что дальше? Формально – наверное, уже наступила полночь, и вот уже сутки, как она совершеннолетняя. Может идти куда хочет. Может делать что хочет. И никакая мама, никакой Дуболом ей не указ. И закрыта дверь – тоже только формальность, фикция. Она может сделать то, что захочет.

Но что она хочет?

Она очень хорошо знала, что хочет. Но получить первое было так же реально, как раздобыть машину времени или омут памяти. А второе… Для того, чтобы подготовиться к обществознанию, у неё просто не хватит времени.

– Соня? – послышалось из кухни. Софа решила не отвечать; раз Алина заперла её – какое может быть доверие? Алина, ванная, задвижка на двери… Что за бред! Что за бред творится вокруг неё весь сегодняшний день? Все последние три месяца, с самого переезда?

И, выходит, во всём виноват Дуболом?

Нет, не во всём. Не он же заставил её выбрать историю и английский. Он, наоборот, говорил маме: пусть Софка выбирает сама, нечего ей навязывать. Понятно, что ему по фигу, он просто хотел, чтоб мама с Софой перестали орать и ссориться из-за предметов на ЕГЭ. Но… Но ведь в их ссорах он вообще-то не виноват. По крайней мере, в тех, что случались до того, как они стали жить втроём.

– Соня!

А в чём же виноват? Что же тогда изменилось так сильно, что Софа стала сама не своя с переезда?

Это-то и изменилось. Место. Город. Всё вокруг. И то, как её вырвали из прежнего: не спросив, резко и больно. По его милости. Потому, что его перевели в Чернов – и мама захотела поехать с ним. Захотела, поставив свои желания выше Софкиных. Но, собственно, почему мама должна была сделать наоборот? Не такое уж Софка сокровище, чтобы носиться с её хотелками. Одни их ссоры чего стоят. Конечно, потом они всегда мирились – до сегодняшнего дня. Но такую ссору, как сегодня, наверно, уже никогда не помирить…

Голова сама собой клонилась к груди. Перед глазами плыли пятнышки, складывались в цветные, неясные фигуры – без смысла, без сюжета, но наблюдать за ними было приятно и совсем не требовало сил. Плыли бы и плыли. Плыли бы и плыли… Софа чуть потянулась вперёд, клюнула воздух и очнулась. С удивлением обнаружила себя в чужой ванной – с развешанными над раковиной перчатками, с чужим резким запахом порошков и шампуней. Заторможенно вспомнила, что это квартира Алины. Перед глазами опять мелькнул долгий, спутанный день, начавшийся не у трубы даже, а с маминой смски в полночь.

Смска. Мама. Вдруг мама звонила? Где её телефон? В рюкзаке… Рюкзак в прихожей… Софка вскочила, уронив таз, изо всех сил толкнула дверь и заорала:

– Пустите меня! Алина Алексеевна! Выпустите меня сейчас же!

Дверь тут же открылась, вдвинулась внутрь ванной и стукнула Софу по лбу.

– Ты чего кричишь? – испуганно спросила Алина, оглядывая ванну, опрокинутый таз и саму Софку.

– Дверь… заперта… – задыхаясь, проговорила Софка.

– Нет, – покачала головой Алина. – Ты просто, видимо, наружу толкала. Она внутрь открывается.

Софа спрятала лицо в ладонях. Идиотка. Ну какой вообще ИОХ. Ей только куда-нибудь за лошадьми прибирать с такими мозгами.

– Мама не звонила?

– Я сама ей позвонила. Мы поговорили. Чай будешь?

– Что она сказала? – Голос звучал гнусаво, незнакомо-глухо.

– Решили, что на ночь останешься у меня, а завтра она приедет с первой электричкой, и вы подумаете, что делать.

– Я не поеду в Чернов.

– Давай отложим это до завтра, Соня.

– Я не поеду в Чернов! – оторвав ладони от лица, отчаянно произнесла она. – Не поеду!