от страха. — Благословение Иакова да будет с тобою! Не можешь ли сказать

мне что-нибудь о ней?

— Ну так, значит, ее тащил гордый храмовник, когда пробивался через наш отряд вчера вечером, — сказал йомен. — Я хотел было послать ему

вслед стрелу, уж и лук натянул, да побоялся нечаянно попасть в девицу, так

и не выстрелил.

1 Сущим разбойником (лат.).

глава xxxiii

343

— Ох, лучше бы ты выстрелил! Лучше бы твоя стрела пронзила ее грудь!

Лучше ей лежать в могиле своих предков, чем быть во власти развратного

и лютого храмовника! Горе мне, горе, пропала честь моего дома!

— Друзья, — сказал предводитель разбойников, — хоть он и еврей, но горе его растрогало меня. Скажи честно, Исаак: уплатив нам тысячу крон, ты в самом деле останешься без гроша?

Этот вопрос Локсли заставил Исаака побледнеть, и он пробормотал, что, может быть, все-таки останутся кое-какие крохи.

— Ну ладно, — сказал Локсли, — торговаться мы не станем. Без денег

тебе так же мало надежды спасти свое дитя из когтей сэра Бриана де Буагильбера, как тупой стрелой убить матерого оленя. Мы возьмем с тебя такой

же выкуп, как с приора Эймера, или еще на сто крон дешевле. Эта сотня со-ставила бы мою долю, и я от нее отказываюсь в твою пользу, от этого никто

из нашей почтенной компании не пострадает. Таким образом, мы не совер-шим еще одного ужасного греха: не оценим еврейского купца так же высоко, как христианского прелата, а у тебя в кармане останется пятьсот крон

на выкуп дочери. Храмовники любят блеск серебряных шекелей не меньше, чем блеск черных очей. Поспеши пленить Буагильбера звоном монет, не то может случиться большая беда. Судя по тому, что нам донесли лазутчики, ты его застанешь в ближайшей прецептории ордена. Так ли я решил, лихие мои товарищи?

Йомены, по обыкновению, выразили свое полное согласие с мнением

вождя. А Исаак, утешенный вестью, что его дочь жива и можно попытаться

ее выкупить, бросился к ногам великодушного разбойника; он терся бородой

о его башмаки и ловил полу его зеленого кафтана, желая облобызать ее.

Локсли попятился назад и, стараясь высвободиться, воскликнул не без

некоторого презрения:

— Ну, вставай скорее! Я англичанин и не охотник до таких восточных

церемоний. Кланяйся Богу, а не такому бедному грешнику, как я.

— Да, Исаак, — сказал приор Эймер, — преклони колена перед Богом

в лице его служителя, и кто знает — быть может, искреннее твое раскаяние

и добрые пожертвования на усыпальницу святого Роберта доставят неожи-данную благодать и тебе, и твоей дочери Ревекке. Я скорблю об участи этой девицы, ибо она весьма красива и привлекательна. Я ее видел на турнире в Ашби.

Что же касается Бриана де Буагильбера, то на него я имею большое влияние.

Подумай же хорошенько, чем ты можешь заслужить мое благоволение, дабы

я ему замолвил за тебя доброе слово.

— Ох, ох, — стонал еврей, — со всех сторон меня обобрать хотят! Попал

в плен к ассирийцам, и египтянин также считает меня своей добычей!

— Какой же иной участи может ожидать твое проклятое племя? — возразил приор. — Ибо что говорится в священном писании: «Verbum domini projecerunt, et sapientia est nul a in eis», то есть отвергли слово Божие, и мудрости нет в них; «propterea dabo mulieres eorum exteris» — и отдам жен их

344

айвенго

чужестранцам, то есть храмовникам в настоящем случае, «et thesauros eorum hceredibus alienis» — а сокровища их другим, сиречь в настоящем случае вот

этим честным джентльменам.

Исаак громко застонал и стал ломать руки в припадке скорби и отчаяния.

Тут Локсли отвел Исаака в сторону и сказал ему:

— Обдумай хорошенько, Исаак, как тебе действовать; мой совет: постарайся задобрить этого попа. Он человек тщеславный и алчный и, кроме

того, сильно нуждается в деньгах на удовлетворение своих прихотей, так

что тебе легко ему угодить. Не думай, что я поверил твоим уверениям, будто

бы ты очень беден. Я прекрасно знаю железный сундук, в котором ты держишь мешки с деньгами. Да это еще что! Я знаю и тот большой камень под

яблоней, что скрывает потайной ход в сводчатый подвал под твоим садом

в Йорке.

Исаак побледнел.

— Но ты не опасайся меня, — продолжал йомен, — потому что мы с тобой ведь старые приятели. Помнишь ли ты больного йомена, которого дочь

твоя Ревекка выкупила из йоркской тюрьмы и держала у себя в доме, пока

он совсем не выздоровел? Когда же он поправился и собрался уходить от вас, ты дал ему серебряную монету на дорогу. Хоть ты и ростовщик, а никогда еще

не помещал своего капитала так выгодно, как в тот раз: эта серебряная монета

сберегла тебе сегодня целых пятьсот крон.

— Стало быть, ты тот самый человек, кого мы звали Дик Самострел? —

сказал Исаак. — Мне и то казалось, будто твой голос мне знаком.

— Да, я Дик Самострел, — отвечал главарь, — а также Локсли.

— Только ты ошибаешься, мой добрый Дик Самострел, касательно этого самого сводчатого подвала. Бог свидетель, что там ничего нет, кроме кое-какого товара, с которым я охотно поделюсь с тобой, а именно: сто ярдов

зеленого линкольнского сукна на камзолы твоим молодцам, сотня досок испанского тисового дерева, годного на изготовление луков, и сто концов шелковой тетивы, ровной, круглой… Вот это все я пришлю тебе, честный Дик, за твое доброе ко мне расположение… Только, уж пожалуйста, мой добрый

Дик, помолчим насчет сводчатого подвала.

— Будь спокоен, буду молчать, как сурок. И поверь, что я искренне печалюсь

о судьбе твоей дочери. Но помочь делу не могу. В открытом поле мои стрелы

бессильны против копий храмовника: он мигом сотрет меня в порошок. Если

бы я знал, что с Буагильбером была Ревекка, я бы попытался тогда ее освободить. А теперь одно средство: действуй хитростью. Ну, хочешь, я за тебя войду

в сделку с приором?

— С благословения Бога, Дик, делай как знаешь, только помоги мне выручить мое родное детище!

— Только не ввязывайся не вовремя со своими расчетами, — сказал разбойник, — тогда я сговорюсь с аббатом.

Локсли пошел к Эймеру, Исаак последовал за ним как тень.

глава xxxiii

345

— Приор Эймер, — сказал Локсли, — прошу тебя, подойди ко мне сюда, под дерево; говорят, будто ты больше любишь доброе вино и приятное женское общество, чем это подобает твоему званию, сэр аббат. Но до этого мне

нет дела. Еще говорят, что ты любишь породистых собак и резвых лошадей, и легко может статься, что, имея пристрастие к вещам, которые обходятся

дорого, ты не откажешься и от мешка с золотом. Но я никогда не слышал, чтобы ты любил насилие и жестокость. Ну так вот: Исаак не прочь доставить тебе кошелек с сотней марок серебра на твои удовольствия и прихоти, если ты уговоришь своего приятеля храмовника, чтобы он отпустил на свободу дочь Исаака.

— И возвратил бы ее честно и без обиды, как взял от меня, иначе я не пла-тельщик, — сказал еврей.

— Молчи, Исаак, — остановил его разбойник, — не то я не стану вмешиваться. Что вы скажете на мое предложение, приор Эймер?

— Это дело довольно сложное, — отвечал приор. — С одной стороны, это доброе дело, а с другой — оно на пользу еврею и потому противно моей

совести. Впрочем, если еврей пожертвует сверх того что-нибудь на церковные

нужды, например на пристройку общей спальни для братии, я, пожалуй, возьму грех на душу и помогу ему выручить его дочь.

— Мы не станем спорить с вами из-за каких-нибудь двадцати марок серебра на спальню — помолчи, Исаак! — или из-за пары серебряных подсвечни-ков для алтаря, — сказал главарь.

— Как же так, мой добрый Дик Самострел… — попробовал опять вмешаться Исаак.

— Добрый… кой черт, добрый! — перебил его Локсли, теряя всякое терпение. — Если ты будешь ставить свою мерзкую наживу на одну доску с жизнью

и честью своей дочери, ей-богу я сделаю тебя нищим не позже как через три дня.