пор вы меня знали под именем Черного Рыцаря Висячего Замка. Знайте же, что я Ричард Плантагенет.

глава хlii

445

— Ричард Анжуйский! — воскликнул Седрик, отступив в величайшем

изумлении.

— Нет, благородный Седрик, я Ричард, король английский. Заветное мое

желание заключается в том, чтобы все сыны Англии жили между собою в мире

и согласии… Что же, почтенный тан, ты и не думаешь преклонить колено пред

твоим государем?

— Перед норманнской кровью оно никогда не преклонялось, — сказал

Седрик.

— Тогда воздержись от присяги, — сказал король, — пока не убедишься, что я одинаково покровительствую и норманнам, и саксам.

— Государь, — отвечал Седрик, — я всегда отдавал справедливость твоей

храбрости и достоинствам. Знаю также, на чем основаны твои права на корону: ты потомок Матильды, а она была племянницей Эдгара Атлинга и дочерью

шотландского короля Малькольма. Но Матильда, хоть и королевской саксонской крови, не была наследницей престола.

— Я не буду спорить с тобой о моих правах, благородный тан, — сказал

Ричард спокойно, — но попрошу тебя оглянуться вокруг и сказать, кого же ты

теперь можешь выставить мне соперником.

— И ты явился сюда только затем, чтобы сказать мне об этом? — сказал

Седрик. — Пришел укорять меня в гибели моего племени, когда еще не за-сыпана могила последнего отпрыска саксонских королей! — При этих словах

лицо его омрачилось гневом. — Это смелый и опрометчивый шаг!

— Нисколько, клянусь святым крестом! — возразил король. — Я поступил так в полной уверенности, что один храбрый человек может положиться

на другого, ничего не опасаясь.

— Ты хорошо сказал, государь, и я признаю, что ты король Англии и будешь им впредь, невзирая на мое слабое сопротивление. Не смею прибегнуть

к тому средству, которое могло бы этому помешать, хоть ты и ввел меня в сильное искушение.

— А теперь вернемся к моей просьбе, — сказал король, — и я ее выскажу

так же прямо и откровенно, как ты отказался признать во мне законного короля. Итак, на основании данного тобою слова и под страхом обвинения в ве-роломстве и клятвопреступлении прошу, чтобы ты простил доброго рыцаря

Уилфреда Айвенго и снова даровал ему свою родительскую любовь. Согласись, что в этом примирении и я лично заинтересован, так как оно касается счастья

моего друга и должно прекратить распри среди моих верных подданных.

— Это Уилфред? — спросил Седрик, указывая на сына.

— Отец, отец! — воскликнул Айвенго, бросаясь к его ногам. — Даруй мне

твое прощение!

— Дарую, сын мой, — сказал Седрик, поднимая его с пола. — Потомок

Херварда знает, как держать свое слово, даже если оно дано норманну. Но ты

должен носить одежду наших предков — чтобы не было в моем доме куцых плащей, пестрых шапок и перьев! Если хочешь быть сыном Седрика, то и держись

446

айвенго

как потомок саксонского рода. Ты, я вижу, хочешь что-то сказать, — продолжал

он сурово, — и я заранее знаю, о чем будет речь. Знай, что леди Ровена два года

будет ходить в трауре по своему нареченному. Все наши саксонские предки отказались бы от нас, если бы мы вздумали говорить о другом союзе, еще не успев

опустить в могилу того, с кем она должна была соединиться, кто и знатностью

и родом своим был несравненно достойнее ее руки, нежели ты. Сам Ательстан

сбросил бы с себя гробовые пелены и призрак его предстал бы перед нами, чтобы воспретить такое оскорбление его памяти.

Казалось, будто этими словами Седрик действительно вызвал призрак.

Только он успел их произнести, как дверь распахнулась, и на пороге явился

Ательстан — в длинном саване, бледный, худой, похожий на выходца с того

света.

Его появление произвело на всех потрясающее впечатление. Седрик попятился к стене, прислонился к ней, словно был не в силах держаться на ногах, и, широко разинув рот, уставился на своего друга неподвижным взглядом.

Айвенго крестился, произнося молитвы, по-саксонски, по-латыни и на норманно-французском наречии. А Ричард вперемежку то читал молитву «Benedicite», то ругался по-французски: «Mort de ma vie!» 1

Между тем в нижнем этаже слышался ужасный шум и раздавались крики: «Держи их, монахов-предателей! Упрятать их в подземелье! Швырнуть

их с самой высокой башни!»

— Именем божьим заклинаю тебя, — сказал Седрик, обращаясь к тому, кого он принимал за призрак своего умершего друга, — если ты смертный —

говори! Если же ты бесплотный дух — поведай, зачем ты явился к нам и что

я могу сделать для упокоения твоей души? Живой или мертвый, благородный

Ательстан, откройся Седрику!

— Погоди, — отвечал призрак очень спокойно, — дай сперва перевести дух и отдохнуть немного. Ты спрашиваешь, жив ли я? Вот уж именно чуть

жив — как человек, три дня сидевший на хлебе и воде, — три дня, но они мне

показались тремя веками. Да, отец Седрик, на хлебе и воде! Клянусь небесами и всеми святыми, иной пищи у меня не было целых трое суток, и только

по воле Бога случилось так, что я здесь и могу рассказать об этом.

— Как же так, благородный Ательстан, — сказал Черный Рыцарь, — я сам

видел, как вы пали от руки бешеного храмовника в Торкилстоне. Я думал, да

и Вамба нам говорил, что вам прорубили череп до самых зубов.

— Вы ошиблись, сэр рыцарь, а Вамба просто соврал, — сказал Ательстан. — Зубы у меня все целы, и я докажу это сегодня за ужином. Впрочем, за это нечего благодарить храмовника: просто меч перевернулся в его руке

и удар пришелся плашмя; к тому же я отразил его палицей. Будь у меня на

голове стальной шишак, я бы не заметил этого удара и сам так бы хватил

Буагильбера, что он бы не сбежал. А тут я упал, правда, оглушенный, но не-1 Черт побери! (фр.)

глава хlii

447

Дверь распахнулась, и на пороге явился Ательстан — в длинном саване, бледный, худой, похожий на выходца с того света

вредимый. В этой драке на меня навалились убитые и раненые норманны

и йомены, а я так и не пришел в сознание до тех пор, пока не очнулся в гробу, по счастью, не заколоченном; гроб стоял перед алтарем в монастырской церкви святого Эдмунда. Я несколько раз чихал, стонал, наконец пришел в себя

и собрался было встать, как на шум прибежали сильно испуганные пономарь

с аббатом. Они, конечно, очень удивились, но совсем не обрадовались, когда

увидели живым того человека, наследством которого собрались поживиться.

448

айвенго

Я попросил у них вина. Вина-то они дали, но, должно быть, подсыпали в не-го снотворного, потому что я заснул крепче прежнего и проспал очень долго. Когда же я проснулся, то оказалось, что руки у меня связаны, а ноги стянуты так крепко, что до сих пор, как вспомню, щиколотки ноют. В помещении было совсем темно, видимо, это была подземная темница проклятого монастыря, а судя по затхлому, смрадному запаху, ею пользовались как

покойницкой. Я никак не мог сообразить, что же это со мной происходит, но тут заскрипела дверь и вошли два негодяя-монаха. Они принялись ме-ня уверять, что я попал в чистилище, только я сразу узнал по голосу и одыш-ке отца-настоятеля. Святые угодники! Совсем по-другому заговорил, и тон

совсем не тот, каким он, бывало, просил меня отрезать ему еще ломоть го-вядины! Проклятый пес! Ведь пировал у меня с первого дня рождества

до крещения.

— Погодите, благородный Ательстан, — сказал король, — переведите дух

и рассказывайте спокойнее. Будь я проклят! Но ваш рассказ стоит того, чтобы

его послушать как роман.

— Ну, — сказал Ательстан, — клянусь бромхольским крестом, нет ничего

похожего на роман! Краюха ячменного хлеба да кувшин воды — вот все, что

они давали мне, скаредные прохвосты; мой отец и я обогатили их, раньше их