Перед этим алтарем установлен был гроб, а по обеим сторонам его по три

монаха, стоя на коленях, с благочестивым видом перебирали четки и бормотали молитвы. За эту церемонию мать покойного Ательстана внесла богатейший

вклад на помин души в монастырь святого Эдмунда. Для того чтобы в полной

мере заслужить ее приношение, вся братия (за исключением одного только хро-мого пономаря) переселилась на время в Конингсбург, где по шесть человек одновременно выполняли богослужение при гробе Ательстана, а остальные, не теряя времени, угощались всеми яствами, какие в ту пору предлагались в замке, не

забывая и о развлечениях. При отправлении богослужения у гроба благочестивые монахи пуще всего заботились о том, чтобы духовные песнопения не пре-кращались ни на одну секунду, из опасения, как бы Зернобок, этот Аполлион

древних саксов, не наложил своих когтей на покойника. Не менее заботливо охраняли они от прикосновения мирян погребальный покров на гробе, так как

этот покров употреблялся при похоронах святого Эдмунда и, следовательно, мог подвергнуться осквернению, если бы до него коснулась рука непосвящен-ного. Если верить, что все эти заботы и знаки внимания могли принести какую-либо пользу покойнику, то он имел полное право ожидать их от монастырской

442

айвенго

братии святого Эдмунда, потому что, помимо ста золотых марок, внесенных

когда-то самим Ательстаном на помин своей души, мать покойного уже объявила о намерении пожертвовать обители большую часть земель и угодий, принадлежавших ее сыну, на вечное поминовение его души и души ее мужа.

Ричард и Уилфред вошли за Седриком в часовню и, когда он торжественно

указал им на гроб безвременно почившего Ательстана, набожно перекрести-лись и пробормотали краткую молитву об упокоении его души.

Исполнив этот благочестивый обряд, Седрик подал им знак следовать за

ним и, бесшумно скользя по каменному полу, повел их дальше. Поднявшись на

несколько ступеней, он с величайшей осторожностью отворил дверь небольшой молельни рядом с часовней. Это была квадратная комнатка, не больше

восьми футов в длину и ширину, уместившаяся, так же как и капелла, в толще

стены; узкая бойница, служившая вместо окна и обращенная на запад, сильно

расширялась внутри комнаты.

Лучи заходящего солнца проникли в это темное убежище и озарили величавую женщину, лицо которой хранило следы былой красоты. Длинное

траурное платье и покрывало из черного крепа оттеняли белизну ее кожи

и прелесть роскошных светлых волос, еще не посеребренных временем. Лицо

ее выражало самую глубокую печаль, какая только может быть совместима

Лучи заходящего солнца проникли в это темное убежище и озарили

величавую женщину, лицо которой хранило следы былой красоты

глава хlii

443

с христианской покорностью. На каменном столе перед нею стояло распятие

из слоновой кости и возле него — раскрытый молитвенник в золотом окладе

и с застежками из того же драгоценного металла; его страницы были украшены затейливыми заглавными буквами и рисунками.

— Благородная Эдит, — сказал Седрик, с минуту постояв в молчании, дабы дать время Ричарду и Уилфреду рассмотреть хозяйку дома, — я привел

к тебе почтенных незнакомых людей. Они пришли разделить твою печаль. Вот

это — доблестный рыцарь, он храбро сражался ради освобождения из плена

того, кого мы ныне оплакиваем.

— Благодарю его за доблестный подвиг, — отвечала леди Эдит, — хотя

Богу не угодно было, чтобы этот подвиг увенчался успехом. Благодарю также

за любезность, побудившую его и его спутника прийти сюда, чтобы увидеть

вдову Аделинга, мать Ательстана, в часы ее тяжелого горя. Вашему попечению, мой добрый родственник, поручаю я наших достойных гостей и уверена, что

они не испытают недостатка в гостеприимстве, пока оно существует в этих

печальных стенах.

Гости отвесили глубокий поклон опечаленной матери и удалились вслед

за своим гостеприимным проводником.

Другая винтовая лестница привела их наверх, в зал точно таких же раз-меров, как тот, в который они вошли с самого начала. Этот зал занимал чет-вертый этаж здания. Когда дверь комнаты приоткрылась, послышалось уны-лое хоровое пение. Войдя, они застали там собрание почтенных матрон и девиц из знатных саксонских семейств. Четыре девушки с Ровеной во главе пели

гимн душе умершего; но мы из этого поэтического произведения могли разобрать лишь две или три строфы:

У бренных тел

Один удел —

В прах превратится плоть.

Всему взамен —

Распад и тлен,

Его не побороть.

Оставив нас,

Ты в этот час

Летишь в обитель зла,

Чтоб в вышине,

Горя в огне,

Душа спастись могла.

От муки той

Слова святой

Тебя освободят.

Петь будем мы

Свои псалмы —

И ты покинешь ад.

444

айвенго

Под это тихое и печальное пение четырех девушек остальные занимались

вышиванием, по собственному вкусу и умению, большого шелкового покрова

на гроб Ательстана или выбирали из расставленных перед ними корзин цветы

и плели венки. Девицы держали себя скромно, как полагалось на похоронах, но нельзя было сказать, что они горевали. Иные украдкой перешептывались

или улыбались, что всякий раз вызывало нарекания со стороны пожилых дам.

Можно было заметить, что некоторые из девиц гораздо больше думали о том, идет ли к ним траурный наряд, чем о печальной церемонии. Нужно сознаться, что появление двух незнакомых рыцарей еще более усилило это настроение: девушки стали оглядываться, шептаться и подталкивать друг друга. Одна Ровена, слишком гордая, чтобы быть тщеславной, поклонилась своему избави-телю с любезной грацией. Она была серьезна, но не печальна, и нельзя было

решить, чем был вызван ее озабоченный вид — отсутствием известий о судьбе

Айвенго или же кончиной ее родственника.

Седрик, как мы уже не раз имели случай заметить, не отличался особой

проницательностью, и уныние его питомицы казалось ему столь глубоким

и естественным, что он счел приличным объяснить его гостям, шепнув им

на ухо: «Она была нареченной невестой благородного Ательстана». Вряд ли

это сообщение могло побудить Уилфреда особенно грустить о кончине ко-нингсбургского тана и сочувствовать тем, кто его оплакивал.

Обойдя с гостями все покои замка, где происходили погребальные торжества, Седрик провел их в небольшую комнату, предназначенную, по его словам, для почетных гостей, которые были не так близко знакомы с покойным, а потому, быть может, не желали проводить все время с теми, для кого эта скорбь была

особенно чувствительна. Сказав, что им немедленно будет доставлено все, что

они пожелают, он уже собрался уходить, но Черный Рыцарь удержал его за руку.

— Позвольте вам напомнить, благородный тан, — сказал он, — что когда

мы с вами в последний раз расставались, вы обещали за те услуги, которые мне

удалось оказать вам, сделать мне подарок.

— Все что угодно, благородный рыцарь, — сказал Седрик, — но в такую

печальную минуту…

— Я и об этом подумал, — прервал его король, — но у меня мало времени.

К тому же, мне кажется, что в тот час, когда мы опустим в могилу благородного

Ательстана, было бы желательно похоронить вместе с его останками некоторые предрассудки и несправедливые суждения…

— Сэр Рыцарь Висячего Замка, — сказал Седрик, покраснев и, в свою

очередь, прерывая гостя, — я надеюсь, что подарок, которого вы просите, касается только вашей собственной особы. Во все, что относится к чести моего

дома, постороннему человеку не подобает вмешиваться.

— Я и не желаю вмешиваться, — сказал король мягко, — во всяком случае, до тех пор, пока вы не признаете, что я на это имею некоторое право. До сих