Быть может, немилостивое настроение Гизы, из-за которого Шварцер без сна

Шварцер принес большую стопку тетрадей — учитель отдавал им и свои, —

и, пока было светло, К. видел, как они работают за столиком у окна, сидя неподвижно, щека к щеке.

316

ф. кафка

шатался в ту ночь и потом выместил свои неприятности на К.? С другой стороны, однако, можно было сказать, что К. очень многим обязан такому поведению Шварцера. Только благодаря этому стало возможным то, чего К. самостоятельно никогда бы не достиг и что со своей стороны вряд ли бы допусти-ло начальство, — а именно то, что К. с самого начала без всяких ухищрений, лицом к лицу, установил прямой контакт с администрацией, насколько это

вообще было возможно. Однако выиграл он от этого немного, правда, К. был

избавлен от необходимости лгать и действовать исподтишка, но он становился почти беззащитным и, во всяком случае, лишался какого бы то ни было преимущества в борьбе, так что он мог бы окончательно прийти в отчаяние, если

бы не сознался себе, что между ним и властями разница в силах настолько

чудовищна, что любой ложью и хитростью, на какие он был способен, все равно изменить эту разницу хоть сколько-нибудь существенно в свою пользу он

никогда не смог бы. Впрочем, эти мысли служили К. только для самоутеше-ния, Шварцер по-прежнему оставался у него в долгу, и, может быть, повредив

ему тогда, он теперь мог бы ему помочь, а такая помощь понадобится К. в любых мелочах, на первых же шагах — вот и сейчас, когда и Варнава, по-видимому, снова от него отступился.

Из-за Фриды К. весь день не решался навести справки у Варнавы в доме; для того чтобы не принимать его в комнате при Фриде, он все время работал

в саду, задержавшись там и после работы в ожидании Варнавы, но тот не пришел. Теперь оставалось хоть на минутку зайти к его сестрам, хотя бы спросить

с порога и сразу вернуться назад. И, воткнув лопату в снег, он побежал бегом. Задыхаясь, он добежал до дома Варнавы, коротко постучав, рванул дверь

и, не замечая, что делается в горнице, спросил: «А Варнава все еще не вернулся?» — и только тогда увидел, что Ольги нет, а старики снова сидят в другом

конце у стола в каком-то оцепенении, еще не понимая, что происходит у дверей, они только медленно повернули головы; Амалия, лежавшая у печи под

одеялами, при появлении К. испуганно привскочила и, схватившись рукой за

лоб, словно старалась прийти в себя. Если бы Ольга была дома, она сразу ответила бы на вопрос и К. смог бы тотчас же уйти, а тут ему пришлось подойти к Амалии, протянуть ей руку, которую она молча пожала, и попросить ее

успокоить встревоженных родителей, удержать их на месте, что она и сделала, бросив им несколько слов. К. узнал, что Ольга колет дрова во дворе, Амалия очень устала — она не сказала, по какой причине, — и потому прилегла, а Варнава хотя еще и не пришел, но скоро должен прийти, он никогда не остается ночевать в Замке. К. поблагодарил за сведения, теперь ему можно уйти.

Но Амалия спросила, не хочет ли он подождать Ольгу, однако у него, к сожалению, не было времени. Тогда Амалия спросила, говорил ли он уже сегодня

с Ольгой; он с удивлением ответил «нет» и спросил, хочет ли Ольга сообщить

ему что-нибудь особенное. Амалия с некоторым раздражением поджала губы, молча кивнула К., явно желая с ним попрощаться, и снова улеглась. Лежа, она

оглядела его, словно удивляясь, что он еще тут. Взгляд у нее был холодный,

Если бы Ольга была дома, она сразу ответила бы на вопрос и К. смог бы тотчас же

уйти, а тут ему пришлось подойти к Амалии, протянуть ей руку, которую она молча

пожала, и попросить ее успокоить встревоженных родителей, удержать их на месте, что она и сделала, бросив им несколько слов.

318

ф. кафка

ясный, неподвижный, как всегда; и направлен этот взгляд был не прямо на то, что она рассматривала, но скользил чуть-чуть, почти незаметно, однако достаточно определенно мимо того, на что она смотрела; это очень мешало, и казалось, что причиной тому была не слабость, не застенчивость, не притворство, а постоянная, вытесняющая все другие чувства тяга к одиночеству, которую

она не скрывала. К. припомнил, что его как будто взгляд ее удивил и в первый

вечер, более того, все нехорошее впечатление, которое на него тогда произве-ла эта семья, зависело от взгляда Амалии, хотя в самом этом взгляде ничего

плохого не было, он только выражал гордость и ясную в своей откровенности

отчужденность.

— Ты всегда такая грустная, Амалия, — сказал К. — Что тебя мучает?

Ты можешь рассказать? Никогда я еще не видел такой деревенской девушки.

Только сегодня, только сейчас мне это пришло в голову. Ведь ты родом из Деревни? Ты родилась тут?

Амалия ответила утвердительно, словно К. задал ей только последний вопрос, потом сказала:

— Значит, ты все же подождешь Ольгу?

— Не знаю, зачем ты все время спрашиваешь одно и то же, — сказал К. —

Остаться я не могу, меня дома ждет невеста.

Амалия приподнялась на локте — о невесте она ничего не слышала.

К. назвал имя. Амалия ее не знала. Она спросила, знает ли Ольга про обруче-ние. К. думал, что знает, ведь Ольга видела его с Фридой, и, кроме того, такие

вести быстро распространяются по Деревне. Однако Амалия уверила его, что

Ольга ничего не знает и что она будет очень несчастна, потому что она, кажется, влюблена в К. Открыто она об этом не говорила, потому что она очень

сдержанная, но любовь всегда выдает себя невзначай. К. был уверен, что Амалия ошибается. Амалия улыбнулась, и эта улыбка, хоть и печальная, озарила

ее мрачно нахмуренное лицо, превратила молчание в слова, отчужденность —

в дружелюбие, словно открыв путь к тайне, открыв какое-то скрытое сокровище, которое хотя и можно снова отнять, но уже не совсем. Амалия сказала, что

она не ошибается, больше того, ей хорошо известно, что и К. питает склонность к Ольге и что, приходя сюда под предлогом ожидания каких-то известий от Варнавы, он на самом деле приходит только ради Ольги. Но теперь, когда Амалия все знает, он уже не должен себя ограничивать и может приходить

чаще. Только об этом она и хотела ему сказать. К. покачал головой и напомнил, что он обручен. Но Амалия вовсе не хотела вникать в историю обруче-ния, тут решающим было непосредственное ее восприятие — ведь К. пришел

к ним один; она только спросила, где К. познакомился с той девицей — он же

всего несколько дней живет в Деревне. К. рассказал о вечере в гостинице, на

что Амалия коротко заметила, что она возражала против того, чтобы Ольга

повела его туда. И она призвала в свидетели саму Ольгу — та вошла с вязанкой

дров, свежая, раскрасневшаяся от морозного воздуха, такая бодрая и сильная, словно работа возродила ее после обычного тяжелого сидения в комнате.

замок

319

Она бросила дрова, непринужденно поздоровалась с К. и сразу спросила про

Фриду. К. обменялся взглядом с Амалией, но та как будто не хотела сознаться, что ошиблась. Слегка задетый таким отношением, К. стал рассказывать о Фриде гораздо подробнее, чем собирался, описал, в каких трудных условиях она

старается вести хозяйство в школе, и так забылся, торопясь все рассказать —

ведь он хотел поскорее вернуться домой, — что на прощание даже пригласил обеих сестер к себе в гости. Конечно, он тут же с перепугу запнулся, в то

время как Амалия, не дав ему вымолвить больше ни слова, заявила, что принимает приглашение; тут к ней невольно присоединилась и Ольга. Но мысль

о том, что нужно уйти как можно скорее, неотступно сверлила К., ему было

неспокойно от пристального взгляда Амалии, и потому он решился, не таясь, сознаться, что пригласил он их необдуманно, из личной симпатии, но, к сожалению, должен это отменить, так как между семьей Варнавы и Фридой существует какая-то непонятная, но сильная вражда.