– Что ты там увидел? – поинтересовалась она.
Дэнни вздрогнул, повернулся к маме, а потом снова взглянул в окно. Зрелище, которое его так поразило, уже исчезло. Дэнни понял, что мама ничего не видела, а потому не стал ей ничего рассказывать.
Вот так и случилось его первое видение, но тогда Дэнни решил, что это волшебство.
После он видел подобное неоднократно. Раз – и какая-нибудь улица, площадь или комната полностью поменяются и превратятся в декорации для исторического спектакля. Видения не пугали, не угрожали жизни и в какой-то степени были даже интересными, поэтому Дэнни быстро свыкся со своей непохожестью на других людей и стал считать себя особенным.
А он и вправду таковым был – он мог видеть прошлое.
Он видел то, что некогда происходило на улицах городов. Видел людей, которых уже давно нет в живых; события, о которых сейчас пишут в учебниках и о которых рассказывают в школах (не всегда правдиво, конечно, но все же).
Впервые Дэнни узнал, какой он видит год, когда случайно заглянул в газету одного прохожего. Когда он смекнул, что по таким мелочам можно узнать дату, то стал присматриваться к ним внимательнее. Видел он разные эпохи, но чаще всего перед его глазами представал 1889 год. Наверное, этот год был чем-то важен, но чем – Дэнни понять так и не смог. Помимо этого в видениях появлялись Средние века в Европе, Америка колониального периода и даже Великая война, которая закончилась не так давно. Впрочем, войну он видел собственными глазами, и приходила она к нему, скорее, в воспоминаниях или кошмарах, а не в видениях прошлого.
Однажды в Вашингтоне Дэнни увидел Авраама Линкольна. Шестнадцатый президент только приехал в театр Форда на спектакль «Наш американский кузен». Это был тот самый спектакль, во время которого Линкольна застрелил Джон Уилкс Бут. Дэнни, конечно, ужаснулся от того, что застал Линкольна за несколько минут до его трагичной кончины, но все же возгордился тем, что увидел вживую хоть какого-то президента. Уоррена Гардинга, который теперь занимал этот пост, Дэнни доводилось видеть только на черно-белых снимках в газетах.
Правда, в последнее время – а если точно, то в последние года два, – Дэнни видел прошлое очень редко. Чем старше он становился, тем короче были его видения и тем реже они приходили. Словно вместе с тем, как ускользала его юность, терялась и невероятная способность, которая делала его хоть чуточку, но отличным от других людей. Теперь он все больше и больше становился похожим на обычного, заурядного взрослого. И это Дэнни не могло не удручать.
Возможно, причиной таких перемен стала работа. Дэнни устроился в маленькую газетёнку «Нью-Йорк Ньюз», которая за почти сорок лет своего существования ничего толком добиться и не смогла. Он сидел в офисе с шести вечера до трёх утра и выезжал на ночные происшествия. Это отнимало слишком много сил. Каждый раз, когда Дэнни возвращался домой, падал лицом в подушку и засыпал крепким сном вплоть до того момента, пока ему не приходилось подыматься на работу снова. Он не успевал думать о настоящем, о каком прошлом могла идти речь.
Но все же он очень любил газеты. С ними он работал всегда – сначала в школе, потом в университете. С самого детства он подмечал разные окружающие мелочи и вёл блокноты с заметками, а став постарше, понял, что хотел бы связать свою жизнь с издательской работой. Он мечтал быть редактором газеты, но понимал, что им так просто не стать – на первых порах все равно придётся бегать в качестве репортера, пишущего для колонки с последней страницы.
Дэнни учился в Принстоне, но окончить его не смог. Америка вступила в войну, и ему, как воздух, захотелось пойти на фронт. Вызвался добровольцем, повоевал, едва выжил и решил, что к черту нужна эта проклятая война. После неё Дэнни впал в глубокую депрессию и несколько месяцев прожигал страховые выплаты за ранения.
Мама, конечно, была шокирована и долго корила Дэнни за его простреленную ногу, будто он сам пустил себе пулю в бедро. Но, когда он снова начал ходить и даже бегать, успокоилась и стала считать своего сына героем. Сам Дэнни себя таковым не считал. Ему просто хотелось забыть войну, как страшный сон, и продолжить жить, как жилось раньше. Увы, как раньше уже не получалось, потому что сам он уже стал совсем другим человеком.
После того, как Дэнни относительно пришел в себя, он устроился в газету. Ему выделили небольшой участок города и поручили выезжать на любые происшествия, чтобы после писать о них статьи. Всегда быть в центре событий – вот в чем заключалась его задача. А событий случалось достаточно, особенно после введения «Сухого закона». В основном, происходили уличные драки, мелкие преступления, кражи, но иногда могло выпасть что-то действительно стоящее.
Сегодняшний вечер как раз преподнес то, что можно было назвать стоящим: в гостинице «Четыре сезона» застрелился какой-то турист.
Наконец-то я напишу что-то серьезное! – думал Дэнни, рассекая широкие улицы Нью-Йорка. Концы его оранжевого шарфа в этот момент разлетались в разные стороны и хлестали прохожих, чего он на радостях вовсе не замечал.
Смерть человека определённо не должна становиться причиной для радости, однако смертей в жизни Дэнни и так было много, чтобы на них зацикливаться, а хороших статей катастрофически не хватало.
Пятая авеню бурлила жизнью даже в этот поздний час. Разной высоты дома смирно стояли вдоль дороги и с каменным спокойствием взирали на происходящее. На дорогах вереницами застыли автомобили; раздраженные водители сигналили, но ускорить движение таким способом не могли. Прохожие спешили, вероятно, по домам, но не могли не обратить внимание на здание гостиницы, перед дверями которого уже выстроились баррикадой полицейские машины. У Дэнни даже не было шанса подойти близко к гостинице, потому что его быстро перехватили.
– Мистер Готтфрид, вы, как всегда, подоспели вовремя, – устало сказал полицейский детектив.
– Мистер Хейл. – Дэнни поприветствовал мужчину кивком. – Есть подробности? Что это было? Самоубийство или все-таки нет? Вы не против, если я подойду ближе?
– Конечно же, против. Вы там совсем ни к чему. Все разговоры с прессой позже.
– Понял, – ответил Дэнни, отходя в сторону.
Сдаваться так просто он не собирался. Если он сфотографирует место происшествия, то его статья приобретет огромную ценность. Да и зря что ли он тащил фотоаппарат, который, надо заметить, был не очень-то легким? Через главный вход его точно не пропустят: полицейские тут все оцепили так, что и пытаться не стоит. Способ, который Дэнни использовал, проникая в различные здания – зайти через служебный вход при помощи различных уловок.
Детектив приказал своим людям идти на второй этаж, и эта информация Дэнни очень порадовала. Теперь он знал, где именно произошла трагедия, а номер он найдет без проблем, потому что ораву полицейских будет трудно не заметить.
Дэнни скользнул за угол гостиницы и побрел вдоль стены, украшенной лепниной. Полицейских у служебного входа не оказалось, однако там стоял один из официантов, который курил с отстранённым видом. Дэнни хотел прокрасться мимо него, но эта затея не увенчалась успехом.
– Простите, сэр, но вам туда нельзя, – грубо сказал официант, приблизившись к входу и загородив его собой.
Дэнни не растерялся. Он призвал на помощь все свои актерские способности и, изобразив глубочайшее оскорбление, стал говорить:
– Я полицейский фотограф. – Он указал на свой фотоаппарат, который болтался на шее. – Мне нужно немедленно осмотреть кухню и сделать снимки.
– Зачем? – искренне не понял мужчина, но все же перестал щетиниться и даже как-то смутился.
– Не имею права разглашать эту информацию. Ну так пропустите или мне лучше позвать детектива, который мигом вас арестует за препятствие расследованию?
Официант стушевался еще больше и, колеблясь, все же пропустил его внутрь. Дэнни невозмутимо переступил порог и понесся по лабиринту коридоров в противоположную от кухни сторону. Он думал, что будет долго плутать по гостинице, но, на удивление, быстро разобрался и обнаружил узкий коридорчик с лестницей для прислуги. Очевидно, что за пару лет служения газете Дэнни приобрел большой опыт ориентирования в гостиницах. В его работе они фигурировали часто. А почему – наверное, потому что в них всегда происходило все самое интересное.
