В распределении бремени ведения боевых действий наметился поразительный дисбаланс. В январе 1940 г. Чжоу Эньлай направил Сталину доклад, в котором говорилось о складывавшихся благоприятно для коммунистов последствиях войны против Японии. Чжоу отмечал, что по состоянию на август 1939 г. свыше миллиона китайских солдат-националистов погибли или были ранены, притом что 8-я Маршевая армия и Новая 4-я армия потеряли лишь 30 тысяч и 1 тысячу человек соответственно. К середине войны на КПК приходилось всего 3 % общих военных потерь Китая [Taylor 2011: 168–169]. Вопреки умопомрачительным потерям, националисты постоянно восстанавливали свои вооруженные силы и настойчиво сопротивлялись Японии и в последующие годы. Последней значительной оборонной операцией для Гоминьдана оказалась защита Хэнань, Хунань и Гуанси в 1944 г.[22] Японцы вели против националистов наступательную операцию «Ити-го»[23] [Ch’i 1982: 68–81; Van Slyke 1986: 705–709; Wang 2011]. Силы Гоминьдана потеряли здесь еще 146 тысяч человек. По словам одного специалиста, «Япония нанесла смертельный удар по националистской армии Китая, от которого у последней не было времени оправиться» [Ch’i 1982: 81]. К концу войны Национально-революционная армия находилась «в последней стадии истощения» [Eastman 1984: 156].

После победы коммунистов в 1949 г. и последовавших за этим десятилетий пышного самовосхваления членов КПК как героев сопротивления Японии роль националистов в войне игнорировалась и принижалась[24]. По мнению одного из наиболее проницательных критиков националистов, последние все же достигли значительных результатов на поле боя:

За всю китайскую кампанию вооруженные силы Японии потеряли 483 708 убитыми и 1,9 миллиона ранеными, вооруженные силы Китая – 1,3 миллиона убитыми и 1,7 миллиона ранеными [Eastman 1984: 136].

Вклад коммунистов в военные действия был крайне скромным. Согласно докладу Коминтерна от декабря 1944 г., на поле боя погибло свыше миллиона солдат-националистов при потерях в 103 186 человек со стороны 8-й Маршевой армии и несколько тысяч человек со стороны Новой 4-й армии. На коммунистов пришлось лишь 10 % от общих потерь Китая среди военнослужащих [Taylor 2011: 297–298]. По мнению одного автора, знаменитая доктрина Мао о «народной войне» была одним из «главных мифов» этого периода: «Народная война практически не применялась в конфликте с японцами» [Lüthi 2008: 25–26].

Интервенция Японии не только затронула военную сферу, но и ослабила сплоченность режима националистов. Основанное Чан Кайши государство никогда не представляло собой единую национальную организацию. Более того, не все армии Китайской Республики находились под централизованным контролем. После изгнания коммунистов в 1927 г. Чан свернул всеобщую мобилизацию и достиг ряда соглашений с региональными военачальниками, номинально присягнувшими на верность Нанкину, сохранив за собой существенную автономию [Wilbur 1983: 719–720]. В пору своего расцвета в 1935 г. Гоминьдан напрямую контролировал менее трети административных регионов страны. По большей части националисты управляли провинциями Центрального и Восточного Китая. Оставшиеся территории находились в руках разнообразных военных наместников или, в случае Маньчжурии, японцев [Ch’i 1982: 23]. Та же ситуация сложилась и в вооруженных силах. Чан Кайши контролировал напрямую лишь 31 из 176 армейских подразделений [Ibid.: 37]. Когда в 1937 г. японцы начали наступление на прибрежные районы Китая и продвижение во внутренние районы страны вдоль реки Янцзы, националисты оказались выброшены за пределы своих родных территорий. Основную часть удара приняли на себя лучшие армейские подразделения Чан Кайши [Ibid.: 40–82].

Зависимость Чана от армии в деле объединения националистического режима сделала последний, по словам одного аналитика, «милитаристическим режимом с крайне узкой базой, имитировавшей партийное руководство» [Ibid.: 3]. Вооруженные силы выступали фундаментом, на котором стояла Китайская Республика. Гоминьдан и правительство в Нанкине так и не сформировали прочную социальную базу или мощные институты. Ослабление армии за время войны против Японии пошатнуло правительство и, после японской капитуляции, оказалось фатальным для будущего режима [Eastman 1984: 130]. Японское вторжение лишило Чана контроля над военачальниками-союзниками. Ситуация с управлением в номинально принадлежавших националистам районах быстро ухудшилась, что ограничило возможности центрального правительства собирать налоги и призывать солдат на службу. Гоминьдан был лишь одной из нескольких противоборствующих сил. Сама по себе партия отличалась небольшой степенью интегрированности и состояла из множества фракций [Kirby 1984: 157–158]. Всю эту структуру объединяла фигура Чан Кайши, в основном благодаря личной преданности ему высокопоставленных военных и партийных лидеров. Сама же организация атрофировалась: «Во времена войны партийная работа на массовом уровне не велась, а те партийные организации, которые существовали, контролировались и эксплуатировались местными лидерами для достижения собственных корыстных целей» [Ch’i 1982: 235].

Чан Кайши осознавал организационную слабость своего режима и уважал коммунистов за слаженность и единство. В 1939 г. Лю Шаоци определил кодекс КПК относительно дисциплинированности и послушания следующим образом:

В 1938 г. Чан Кайши записал в своем дневнике: «Коммунистические партии во всех уголках мира издавна работают в подполье, поэтому они обладают четко организованной структурой и железной дисциплиной, которых не хватает иным партиям». Чан сожалел по поводу состояния собственной партии, которую он характеризовал как «особый класс, который своей борьбой за власть и корыстными интересами отталкивает народные массы» [Taylor 2011: 157]. После ухода с поста президента Китайской Республики в январе 1949 г. до отъезда на Тайвань Чан писал о своем неминуемом поражении:

Извлеченные из этого уроки не были брошены на ветер. Как только Чан прибыл на Тайвань, он начал формировать гораздо более централизованную диктатуру, настаивая на жесточайшей дисциплине и последовательности, которых его режиму в континентальном Китае всегда не хватало [Dickson 1993; Eastman 1981; Taylor 2011: 191–196, 212–217].

Почему Чан, давно осознававший отсутствие единства и дисциплины собственных сил, не мог разрешить эту проблему? Ответ на поставленный вопрос заключается в политической географии в сочетании с социальным составом Гоминьдана. После 1927 г. националисты разместились в крупных регионах Китая, концентрируясь в городах и поселках. Большинство членов Гоминьдана состояли на гражданской службе или занимались бизнесом, многие из них были профессионалами в определенных сферах, некоторые являлись состоятельными людьми. Они уделяли партийной деятельности лишь малую долю своего внимания, которое в любой момент могло быть переключено на семейные и профессиональные интересы. Поскольку националисты базировались в регионах, богатых ресурсами, они имели возможность извлекать необходимые доходы без формирования связей с сообществами на местах. Партийные и правительственные посты зачастую оказывались инструментами для личного обогащения. Националисты продолжали править внутренними сельскими районами в стиле, напоминавшем менеджмент императорских династий прошлого, в частности, позволяя видным местным деятелям брать на себя правительственные функции и собирать налоги при достаточно высокой степени автономии.