– Нарушение инструкции… Постовые облегчили себе жизнь… – виновато бормотала Айлин.

– Мы думали, он уедет и его сила исчезнет, но он вернулся, и он опасен.

– Чем?

– Шани, – предупреждающе повысила голос Амика.

– Хозяйка должна знать, – упрямо произнесла Шани. – Он Нос! И если он перейдёт на службу к нашим врагам, они станут сильнее!

– Улавливает запахи? – в волнении спросила Айлин.

– Ищет людей по личным вещам, – скороговоркой выдала Шани.

Амика со всего маху шлёпнула Шани ладонью по губам. Когда они ушли, Лунг уселся в кресло и молча наблюдал, как Айлин в волнении ходит по читальному залу. Потом она остановилась.

– Но это значит…

Лунг кивнул.

– Джио может найти вашего сына.

3

На следующий день в Спящей крепости обсуждали ночное происшествие. Все хотели услышать из первых уст эту невероятную историю и выдвигали свои версии.

– Какая-то мокрая… голая тварь… кинулась на меня с потолка, – шёпотом жаловалась кастелянша Бомбаст, ночью сорвавшая голос. – Страшная, как мумия…

– Может, летучая мышь? – предположила Тавала.

– Ростом с человека?

– У страха глаза велики…

– Это демон страсти, Анаболия, – сказал весельчак Гарт. – Он обычно прилетает по ночам.

– Мокрый?!

– Попал под дождь.

– Вот с такими волосами! – Бомбаст подняла руки и сомкнула в кольцо над головой.

– Турбулентность, – вздохнул Гарт.

– И ка-ак жахнет в пол! И в пол ушёл!

– А ты чего сплоховала? Надо было хватать его за волосы! Когда ещё он к тебе соберётся?

– Не расстраивай женщину, Гарт. Может, сегодня опять прилетит, – подмигнув, сказал дворник Лаврион и, играя чёрными кустистыми бровями, просившими стрижки, добавил: – Да-а… Если б такой волосатик на Куафюра свалился, он бы уже через пять минут был пострижен. Не сумел бы улизнуть.

– И хорошие были волосы у вашего демона? – настойчиво интересовался мастер Куафюр у несчастной Бомбаст, неожиданно возникая за спиной.

– Отстаньте от меня с вашими глупостями! – отпрыгивая, рыдающим голосом говорила кастелянша. – Я и так чуть рассудка не лишилась!

– Трудно сказать, что ли? – обижался Куафюр.

Осмотр пола и потолка не выявил следов проникновения, и случившееся было отнесено в разряд эротических фантазий Бомбаст. То здесь, то там слышались шепотки, перемежаемые взрывами смеха. Айлин была вынуждена сделать обитателям дома внушение, напомнив, что есть болезненные для женщин темы, на которые шутить не стоит, и что проявляемого нами сочувствия никогда не бывает много.

– Что происходит? – удивилась Длит. – Меня день не было, и уже все наэлектризованы.

Айлин выглядела озабоченной.

– У Бомбаст видения. Будто бы кто-то напал на неё ночью. В голом виде.

– На Бомбаст?! – Длит невольно рассмеялась. – В темноте перепутали комнаты, её и Гриватты?

– И ты туда же! – Айлин поделилась подробностями, и у самой от подавляемого смеха выступили слёзы. – Мокрый, голый и – с потолка… Запутанная история. Может, правда демон? Беда в том, что теперь Анаболия боится спать в своей комнате. Просит хотя бы поставить ей двухъярусную кровать. Между прочим, интересовалась у Хейго, как получить разрешение на оружие.

– Да она сразу кого-нибудь пристрелит за испачканную простыню.

– Нет, оружие бесполезно, пуля демона не возьмёт, – задумчиво сказала Айлин. – Длит… Ты знала, что Джио – Нос?

– Я выяснила это во время его первого посещения Спящей.

– И не сказала мне?

– Не было нужды, он же уехал. На днях хотела проверить его способности, предложила понюхать кое-какие вещи, но он ничего не почувствовал. Ещё слишком слаб и измучен. Не знаю, сколько времени займёт восстановление, но хотелось бы поскорее.

– А что за вещи ты ему… предлагала?

Помолчав, Длит сказала:

– Рубашку доктора Эдама Рица.

Айлин промокнула салфеткой повлажневшие глаза.

– Прости… что подумала о тебе плохо…

1

Всё переменилось после ночи, когда похитили ребёнка и Антея с Куражом вызвали на поиски. Сначала сын поинтересовался, где её серебряное кольцо с сердоликом, просил надеть и не снимать, потом появились иголки, воткнутые в косяки, разложенные повсюду кисти сушёной рябины и зубчики чеснока. За зеркалами торчали пучки чертополоха, а из её фотографии и осиновой коры Антей смастерил оберег и сунул ей под подушку. И пшено, везде пшено: каша из пшена, пшено во дворе, под порогом, в собачьей будке, пшено в её обуви, в сумке, в шкафу. Нита терпела из последних сил. Сама виновата. Однажды рассказала ему, что бабушка перед свадьбой насыпала ей в туфли пшена: вдруг среди гостей окажется ведьма, тогда она не сможет ей навредить, пока не пересчитает пшено до последнего зёрнышка…

– Мама, у нас мало пшена, очень мало пшена. – Антей выбирал чёрные зёрнышки из жёлтой крупы, рассыпанной на столе.

– У нас его достаточно, Антей. На ведро каши хватит.

– Мало! Иди, мама, в лавку и купи ещё пшена. Из собаки твоей суп сварит, из шкуры шапку сошьёт. Надо нам больше пшена, больше пшена.

Нита, хлопотавшая у плиты, замерла.

– Что?

– Ещё, ещё, ещё!

– Что ты сказал про собаку?!

Антей крепко зажмурился.

– Ничего. Ничего не сказал! Нам надо…

– Хватит! Пожалуйста, прекрати… Что ты видел той ночью? Скажи мне правду, сынок… посмотри на меня!

– Я смотрю, мама, смотрю на тебя. – Но он снова склонился над столом. – Нам надо больше пшена… больше пшена…

Бедный мой мальчик, думала Нита, кто тебя так напугал?

…Бабар не сомневался, что от мальчишки и его псины не будет пользы. Информаторы – вот реальная сила. За тридцать лет службы в отделе розыска пропавших он привык полагаться только на них. Список незаконных дел, которыми занимались в предместьях, был довольно обширен, всегда было кого и за что прижать, неважно, за торговлю травкой, домашнее насилие или тщательно оберегаемый личный секрет. Взамен Бабар получал необходимые сведения. Они гарантировали хорошие показатели раскрываемости, которые могли быть и выше, потому что Бабар знал почти наверняка, что случилось с каждым, исчезнувшим в Северном округе. Но с полученной информацией приходилось обращаться осторожно, чтобы по глупости не ступить на территорию, принадлежащую влиятельным лицам. Так что часть сведений приходилось утаивать.

Людей он не любил, его неимоверно раздражала их глупость. Однако он научился пропускать её мимо себя, вовремя отключаться, когда что-то могло довести до срыва. В молодости такое случилось дважды: вспышка гнева и поножовщина – он едва не погубил себя. Но теперь он всегда шёл к цели с минимумом приложенных сил, просчитав самый короткий приемлемый путь, и не останавливался ни перед чем, чтобы пройти его до конца. Волевое, словно вырубленное топором лицо, холодный взгляд, который он никогда не отводил в сторону, и какое-то особенное немногословие, когда слова отмерялись тщательно, будто их было жаль тратить, – все эти признаки выдавали в нём силу, которая, встретив противодействие, могла легко уничтожить, смести любого, кто был слабее.

…Два похищения! Котт, начальник отделения, попеременно то грозил разжаловать, то улещивал, обещая в случае успеха – любого мало-мальски полезного выхлопа – выделить премию из городского фонда. А у Бабара ни зацепки. Он впервые усомнился в действенности своей тактики: как ни старался выведать имена похитителей, всюду натыкался на угрюмое молчание, подпитываемое всеобщим страхом. Проговорилась, правда, одна старуха, которую Бабар шантажировал проделками её вороватой внучки: пропали не двое детей, а больше, десять, а может, все двадцать. «Двадцать? А ты не рехнулась ли?!» Рассвирепевший Бабар схватил её за ворот платья, но вытряс лишь душу: хитрая старуха знала, что срок её жизни истёк, и успела отбыть на небеса. Конечно, Бабар ей не поверил. А если бы и поверил, всё равно не стал бы землю рыть без приказа начальства. Искать неприятности не в его правилах, его цель – продержаться до пенсии и уйти с почётом.