- А где теперь Радкевич? - в возбуждении спросил Толя.
- К семье заскочил. Чтоб вместе с семьею в лес идти. А у меня - никого. Из-под Греска я. Расстреляли немцы мою семью. Один остался. Фамилия моя Безбородько. А тебя как звать?
- Толя.
- Так что, Толя, идем мы с тобою вместе в это самое "никуда". Идем правильно. Мне Радкевич рассказал дорогу. Он со здешними хлопцами был связан.
Вышли на заросшее, запущенное поле. Посередине его паслись коровы. Поодаль от них стояла на коленях девочка и что-то собирала, наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Похоже, рвала цветы. Направились к ней. И тут из травы навстречу им поднялся мужчина с пистолетом в руке.
- Стой, хлопцы! Дальше ходу нет.
- Братка! - бросился к нему Безбородько, раскинув руки для объятия.
- Погоди обниматься. Успеем. Лучше подыми-ка руки. И ты, - приказал Толе.
Обшарил карманы Безбородько, окинул взглядом Толю, заглянул в его лукошко.
- Можете опустить руки. И вот по этой тропочке - прямо. А я - за вами... Тоня! - крикнул он девочке. - Побудь пока одна. Я скоро вернусь.
Антон повел задержанных на партизанскую заставу.
Все, кто попадал в отряд сам по себе, проходили проверку. Таков был порядок, так диктовала необходимость. Потому что фашисты часто засылали к партизанам своих агентов. Особому отделу, разведке работы хватало.
Петро Стежка через своих людей скоро узнал о расстреле у Мир-горы. Подтвердил и Радкевич. Он находился теперь в соседнем отряде их бригады, с партизанами которого был связан до ареста.
Безбородько зачислили бойцом во второй взвод. На задания пока не ходил. Долечивался в госпитальной землянке.
А Толю знал Денисов Рыгор.
Когда их привели с заставы в лагерь, Рыгор увидел мальчишку, поторопился навстречу. Как обычно, протянул руку. Сказал конвоиру: "Этот со мной" - и повел в свою землянку. Там было несколько человек, и он сказал, уже обращаясь сразу ко всем, не выделяя кого-нибудь одного: "Вот, хлопцы, сын той самой тетки Катерины".
Светловолосый хлопец в немецких брюках и сапогах, в табачного цвета кителе, подпоясанном ремнем, на котором висела кобура с пистолетом, стоял посреди землянки. Он что-то говорил, а остальные слушали. Хлопец был одних лет с Рыгором.
Когда Рыгор и Толя по ступенькам из жердей почти скатились в землянку, он умолк. С любопытством смотрели и все, кто его слушал.
Светловолосый - это был, как позднее узнал Толя, Петро Стежка подбоченился, явно кому-то подражая, и произнес: "А ну, покажись, сынку!"
Толя смутился. Он ждал, что партизаны обрадуются ему, как он сам обрадовался, добравшись до них, станут расспрашивать, сочувствовать и жалеть его.
Ничего подобного не произошло. Задали всего несколько вопросов: как шел, что видел, кто их задержал и кто привел в отряд. Потом Стежка распорядился отвести его на кухню, накормить у тетки Матруны. "А там посмотрим, куда тебя пристроить", - сказал и сам вместе с Рыгором и Толей пошел вдоль землянок в другой конец лагеря, где под навесом стояла печь-плита с несколькими черными котлами, а поодаль, под тем же навесом, тянулись длинные столы.
Пока Толя ел, а Стежка прохаживался вдоль столов, Рыгор отнес с кухни в землянку-баню пару ведер горячей воды. Там после Толя помылся.
Видимо, Петро Стежка, прохаживаясь меж столов, думал, куда его, как он говорил, пристроить, да ничего путного так и не придумал, потому что назавтра уже не Рыгор, а он сам привел Толю к тетке Матруне на ту самую кухню...
Тут, как считает Толя, он и прозябает. Что у него за работа? Таскает воду из колодца, на пару с Тоней чистит картошку. А чаще с дядькой Антоном пилит и колет дрова. Дядька Антон - как понял Толя - был в отряде главным по хозяйственной части. И, как показалось ему, тяготился своей работой. Был ею недоволен. Вот и сейчас он сидит, без пояса, на еловом чурбаке, курит самокрутку, смотрит, не отводя глаз, в одну точку.
Толя прослеживает его взгляд и видит: на ближнем столбе под навесом висят винтовка и дядькин ремень с патронташем.
- А ты дровосек ловкий. Получается у тебя, как дважды два - четыре, хвалит Толю дядька Антон.
От такой похвалы кисло на душе. Еще кому-нибудь вздумается штатного дровосека из него сделать. Не за этим он сюда шел.
Как прежде давали названия деревням и городам? А вот так. Возникло поселение, скажем, на берегах рек Немиги и Свислочи. Облюбовали его люди, часто съезжались сюда. Мену устраивали, товарами менялись. Кто мед, воск привозил, кто звериные шкуры, веревки из конопли, льняное масло и семя, гончары - глиняную посуду, бондари - тоже посуду - из дуба да клена. "Куда поплывешь? - спрашивали у человека. "В Менск", - отвечал тот.
Прослышали купцы в далеких краях, что есть где-то за тридевять земель удивительный город. Сто раз горевший, да не сгоревший. Завоеватели не раз на его богатства зарились, с огнем и мечом шли. А он устилал ими, как снопами, землю, и текла тогда Немига чужою и своей кровью. Да, в самом деле город был удивительный. Сожженная птица Феникс возродилась из пепла, стоило лишь подуть ветерку. И город тот, словно птица Феникс, вставал из пепла еще красивее, чем был... Так и пошла слава про стольный Менеск - Менск - Минск.
А Брест пошел от бересты. Много когда-то берез белостволых было вокруг первого поселения. Его и окрестили Берестьем. В Турове любили турий рог с медовухой пустить по кругу, Пинск от Пины нарекся, а Случеск - Слуцк от реки Случи...
Замошья, Залесья, Загрядья, Загалья строились за моховинами, за лесом, за темной грядой, за большой просекой - галом, прогалиной.
Просто давали названия. И в этой простоте была мудрость. Тут тебе и история и география заодно. И каждый мог сказать, откуда он, в какой земле его корни.
А тому Берестью или Загалью честь была и есть великая, если кто-то вылетал из его гнезда и орлом кружил над миром, добывая им и себе славу. Добывая славу Родине. С Берестья или Загалья Родина только начинается, а всю ее не окинуть глазом даже с высоты орлиного полета. И все сыны и дочери для нее одинаково близки и дороги. Как пальцы на руке - больно, который ни порежь...
Загалье по меркам этой лесной стороны - деревня большая. И та самая прогалина от нее далеко, а так все леса да леса.
С начала войны немцы сюда не совались. Председатель Загальского сельсовета Корнеев сразу же организовал партизанскую группу. На ее базе стали расти отряды. Возникли бригады. Теперь это центр партизанского края. Недалеко от деревни, на острове Зыслав, - первый партизанский аэродром, где садятся самолеты с Большой земли. Привозят оружие, лекарства, газеты. Забирают тяжелораненых. Отсюда отправляли в Москву деда Талаша, отсюда летают в столицу Родины партизанские генералы.
В Загалье над зданием сельсовета не опускался красный советский флаг. Трепещет он и сейчас. В деревне работает школа.
Все ученики сидят в одной большой комнате с тремя рядами парт. За первыми - самые маленькие. Учительница ходит по комнате, рассказывает ребятам, как велика их Родина. Летом над нею никогда не заходит солнце. И малыши, и многие из тех, кто постарше, диву даются: как это может быть, чтоб не заходило солнце? А еще интереснее услышать, что есть земли, где полгода длится день, а полгода ночь. Это что же, полгода спать, раз такая долгая ночь? И уж совсем непонятно, как это там, где полгода стоит солнце, не может отогреться земля - вечная мерзлота.
Толя и Тоня ходят в Загалье в школу. От лагеря до деревни несколько километров лесом. Каждый раз их провожает кто-нибудь из партизан и ждет, пока кончатся занятия. Уроков бывает два или три. Лишь изредка четыре. С начала учебного года, с первого сентября, прошло примерно полмесяца. За это время несколько раз занятий не было совсем - прилетал фашистский самолет, бомбил Загалье. Ученики и учительница прятались в блиндаже, заранее вырытом на огороде. Блиндаж был надежный - поверх бревен лежал толстый слой земли. В последний налет где-то недалеко упала бомба. Земля вздрогнула. Все, кто был в блиндаже, едва устояли на ногах. Тряхнуло, как на большом возу сена, когда колесо попадет в выбоину.
