– Ну прям красавица! – заявил Андрей.
– Шик! – поддержал Егор.
– Пошли. – приказал Тим.
Вдалеке замаячили слепящие на солнце оцинкованные крыши дачного поселка. Тим напрягся, то и дело останавливался, вскидывал винторез, смотрел в прицел. Мы, каждый раз, исправно замирали.
Когда мы подходили к границе дачного поселка, наш пес, он бежал чуть впереди, замер, переступил с лапы на лапу, повел носом по ветру и встал в стойку, беззвучно ощерился. Мы тоже встали, щелкнул затвор РПК, Егор вскинул калашников, я положил руку на рукоять ПММ.
Тим оглянулся, приложил палец к губам, мы кивнули. Он быстро, но совершенно беззвучно, пошел вперед, проходя рядом с псом, погладил того по голове, пес даже не шелохнулся. Тим вытащил нож, Линда за моей спиной еле слышно ахнула.
Подходя к первому дому, пообтрепанной двухэтажной деревянной усадебке за высоким забором, он остановился, прислушался. По логике там, у забора, должен был быть я, а не Тим. Мне зомберы ничего сделать не могли, вот только… Чужая жизнь – она всегда такая долгая!
Тим закрыл глаза, было видно, что он считает про себя, а потом резко рванул, перемахнул через забор, послышалась возня, треск сучьев, а потом тишина.
– Чисто! – голос Тима прозвучал легко, даже без отдышки.
Мы скоро двинулись вперед. Тим встречал нас у открытых ворот дачи. Выглядел он спокойно, ничуть не потрепаннее чем пару минут назад, вот только жухлый листочек яблони в коротком ежике волос застрял, а на нем не было ремня.
– Адам, посмотри, – он кивнул во внутрь.
Линда было увязалась следом, но Тим ее легко остановил, погрозил пальцем и сказал:
– Не-а. Егор, присмотри.
Мы с Тимом прошли вдоль забора к высоким кустам, где слышался шорох листвы, пыхтение. Я раздвинул ветви, заглянул за кусты. Там лежала старуха: руки выкручены, притянуты к ногам и связаны все вместе ремнем Тима. Старуха выглядела жалко: жирная, с дряблыми телесами, даже на вид бесконечно немощная.
– Как она тебя не раздавила, – бабка пыхтела, стараясь перевернуться. У нее не получалось, мягкие телеса белым студнем расстелились по зеленой траве, мешали сами себе, подрагивали мелкой рябью.
– Да, был моментик, – я оглянулся на Тима, и понял, что он не шутит, – Ну, что скажешь?
– Балласт, – я отвернулся, увидел, как Тим потянул из ножен длинное блестящее лезвие.
– Адам, ты иди, погуляй.
– Спасибо, – я облегченно вздохнул и пошел прочь. Из кустов доносилось напряженное пыхтение, а еще… еще какой-то непонятный, и жуткий звук. Захотелось курить, дико, страшно захотелось. Я похлопал по карманам, достал мятую пачку, открыл – одна, докуренная до середины сигарета, и коробок. Прикурил, затянулся, закашлялся, снова затянулся, притушил сигарету об коробок, сунул обратно в пачку.
Из кустов вышел Тим, звучно загнал лезвие в ножны.
– Курил?
Я кивнул, сунул пачку обратно в карман.
– Адам, – он положил мне руку на плечо, – Адам, так надо, тебя на всех не хватит, а тылы мы чистить обязаны. Да?
– Да, – я послушно кивнул, шепотом, сам для себя, повторил, – Да…
На душе было тошно.
Первого зомбера я встретил не скоро. Мне, наверное, очень повезло. За всю дорогу от озера вниз, к небольшому поселку городского типа, мне никто не встретился. Только однажды, в кювете у крутого поворота, увидел перевернутую машину – внедорожник из дешевеньких. На вид он был почти целый, видать не сильно его побросало, да еще и густые кусты на себя удар приняли. Хотел было спуститься, посмотреть есть ли чем поживиться, но увидел торчащую из окна руку, уже сине-зеленую, темную, я ее поначалу даже за ствол куста принял… Вернулся на дорогу, дальше пошел.
И в самом поселке мне в первый день никто не встретился. Шел по пустым улицам, орал налево и направо, заходил дома, стучал, звонил, набирался смелости и проходил во взломанные двери. Пусто… Нет электричества, нет связи, нет крови, нет мертвецов. Все выглядело так, будто посреди ночи вломились во все квартиры неведомые террористы, погрузили всех жителей в машины и уехали неизвестно куда.
Все это было страшно, все это было нереально, невозможно. Я остановился переночевать в квартире на пятом этаже, где дверь была не выломана, а просто открыта. Я, на всякий случай, закрылся, расположился на заправленной постели как был – в одежде и ботинках, и уснул. Проснулся я посреди ночи, не понимая где я…
Было темно, абсолютно темно, и в этой темноте, с равномерностью сердца, разносился грохот, тяжелый железный грохот. Бум-бум-бум-бум-бум… Без передышек, будто работал механизм, машина с заданным циклом. А потом я вспомнил где я, и понял – ломятся в дверь. Поднялся, стараясь в темноте не шуметь, прошел к двери, достал оружие и посмотрел в глазок. На что я рассчитывал? Непроглядная темень, сгустившийся, до состояния киселя, мрак.
– Кто там? – задал я наверное самый глупый для этой ситуации вопрос. Мне не ответили, тяжелые гулкие удары разносились по темноте с той же ритмичностью.
– Если вы хозяева, я не хотел грабить, я только переночевать зашел, я ничего не взял! – спешно заявил я в темноту, но так и не получил ответа. Посидел у двери еще, пытался найти хоть какие-то слова для начала разговора, но тщетно. С той стороны двери молчали и только били и били по железной двери. Я вздохнул, махнул рукой, и отправился обратно в комнату. Думал, что завалюсь сейчас на кровать, бухну на голову подушку и буду спать. Не получилось. Грохот ударов проникал и через подушку, и даже более гулким стал, устрашающим. Будто билось где-то гигантское сердце – ух-ух-ухххх….
– Вот ведь черт! – я уселся на кровати, скомкал подушку, посидел минут пять, а потом взорвался, соскочил, со всей дури кинул подушку куда-то в темноту, зазвенело разбитое стекло, – Да перестанешь ты когда-нибудь! Перестань! Перестань!
Выхватил пистолет, метнулся к двери, по дороге больно ударился ногой об какой-то острый угол, матюкнулся, упер ствол пистолета в дверь, отщелкнул флажок предохранителя:
– У меня есть оружие, и если ты, сволочь, сейчас не перестанешь ломиться, я буду стрелять! Считаю до трех! – в дверь бухнуло, – Раз! Два! – я ощерился, – Три!
Тишина. Я едва не засмеялся от радости, но тут же вздрогнул – дверь снова загудела от удара.
– Падла… – недовольно буркнул я, опуская пистолет. Выстрелить я не смог…
До утра я сидел на кровати, пару раз задремывал, но вновь просыпался от гулких ударов, вздрагивал. К рассвету я был измучен, измотан донельзя. Я уже не ругался, чуть-чуть огрызался, шептал что-то недовольное под нос, шипел зло.
Когда солнце взошло, я снова поднялся, пошатываясь подошел к двери, сказал неведомому нечто за дверью:
– Я сейчас уйду, – в дверь бухнуло, – перестаньте стучать, пожалуйста, – снова бухнуло, – я вас очень прошу, – бухнуло, – Да перестань ты стучать! Сволочь! – ухнуло.
– Ну все, – руки у меня дрожали, – ты меня достал, – пистолет скользил в склизких от пота пальцах, – Ты у меня дождешься!
Я не хотел стрелять по тому, кто был за дверью, я хотел только припугнуть, но только я забыл, что ночью снял оружие с предохранителя, да еще эти пальцы скользкие…
Рявкнул выстрел, пистолет, отдачей, выбило из рук и он тяжело стукнулся о паркетный пол. Я замер. В двери, аккурат посередке, красовалась дырка, из которой струился солнечный свет, в его потоке медленно проплывали пылинки. Было тихо.
– Эй, там, вы как? – я подошел к двери, приложил ухо железу, постучал тихонько, – Вас не зацепило?
В дверь ударили, я отскочил с криком, сердце у меня в груди забилось заполошной птицей.
– Да перестань же, перестань! – я закрыл уши руками, но все равно услышал следующий удар. Вроде бы ритмика ударов снизилась. Я поднял пистолет, поставил его на предохранитель, посмотрел в глазок. И я увидел его, того, кто ломился в дверь с размеренностью метронома всю ночь.
Грязный, ободранный, сбитое в кровавую кашку плечо, лицо спокойное, бесчувственное, залитые чернотой белки глаз… Он… Он не выглядел живым, совсем. А на груди у него, там где лохмотья рубахи еще сохранили былой бежевый цвет, красовалось большое багровое пятно. Оно влажно блестело, и густой багрянец медленно-медленно стекал вниз по грязным изодранным лохмотьям. Мне стало страшно, не от его вида, а от осознания того, что я выстрелил и попал – попал в живого человека!
