Ну, выходит он в погребок, а та выходит на балкон, и глаз с него не спускат, хоть оттаскивай. Вот так любуется ём изо дня в день — «да штож, говорит, глазами сыт не будешь!» Вот один раз вышла она из терасы, не утерпела, и говорит своей фрелине: «Ну какой же он милашка — я бы его прямо в ложке выпила!»
Ну, што делать, подзыват она кухарку али губернанку: «Пойди», говорит: «к нему в лавку, возьми там шеру ли мадеру; мне она не нужна, только посмотри, да расскажи мне про его». Пошла та, забежала к нему в погребок: «Позвольте мне мадеру бутылку!» Он выставлят бутылку: «Пожалте денежки!» — и сам сел и начал играть на гитаре; посмотрела она его красоту, прибегат: «Ох, ты, говорит, вот да! Такой красавец, какой редко увидишь и на патрете!» — «Ох, дай мне свою одежду, я пойду сама посмотрю!»
Вот она одеёт кухаркино платье, накрыватся шалью и отправлятся туда к нему. Заходит: «Вот», говорит: «подайте мне вина разного (показывает ему по полкам), вот шеру, мадеру и коньяку в три звездочки!» Она сказывает, а он выставляет. Выставил три бутылки, она выбрала. Ну ей не надо, только случай произбрать. Ну берет она вино: «Скажите», говорит: «господин, как ваше имя?» — «Павел», говорит: «Георгиевич!» — А кто вы такой?» — «А я, говорит, из наверситета учеником вышел; сейчас вот занимаюсь хозяйством; вот погребок имею. А кто вы такие будете?» «Я», говорит: «Воронцова губернанка. Я пошла... Послала меня за вином эа этим», говорит: «Воронцова дочь, — к ей гости пришли».
Сперва она лицо закрывала, а тут платок сбросила, он глядит — тут кудри, пудры, румяна, белила, духами какими-то заграничными несет, глазки ему так и эдак щурит, заговаривает. Он думат: «Вот покупательница заявилась!» Ну, поговорили, потопталась она (картинка, хоть на стенку вешай) — до свиданья», говорит: «итти надо. Спокойной ночи!»
Ну приходит она, прямо сама не своя, разобрало девку, хочется ей молодца заполучить, да не знает как. Затворилась в спальне, думала, думала, достает вино из шкафчика, наливает стакан, дербалызнула — и спать до обеда. Граф Воронцов заходит, — што такое? А она — напилась из тоски. На другой день наводила, наводила планы, што бы такое сделать.
Наконец, придумала план: пошла в кассу, взяла там семьдесят пять тысяч, взяла одну губернанку — у ей была: «Вот», говорит: «ты мне нужна. Если, говорит, ты мою тайну сохранишь, я тебя награжу, в золоте будешь ходить. Не найдешь ли человека верного, подкоп штобы под этот погребок из моей спальни и под его спальню — подкоп, словом, через улицу?» — «Есть», говорит: «хороший надежный человек. Только как работать тут, землю куда девать из этого прокопа?» — «Ну ее на носилках в помойну яму можно стаскать». — «Так можно будет разыскать!» — «Давай, скорее это дела устраивай!»
Эта губернанка охлопотала этого человека; пришол он, она вызвала дочь графа Воронцова, оне посоветовались: «Ну сколько ты возьмешь за эту работу?» — «Работа эта очень опасная, она сто тысяч будет стоить». — «Ах, у меня только семьдесят пять» (сто тысяч! — маленько!) — «Ну — делай, только штоб ни папа, ни мама, никто в городе про то не знал». — «Не сумлевайтесь, барышня, давайте деньги, мне надо наймовать рабочих и устройство это начинать». Вот начали работу.
Трудно было сделать, но слово выполнил: это дело протянулось с месяц. Закончили подкоп, прямо к нему в спальню. Оденется она — и туда прямо на прогулку. Натащут вина, закуски: прислуга эта научилась водку пить, вся она спилась. Подкоп этот, прямо как колидор хороший; наставили там свечи, светло, как на главной улице. Как уходит назад, она угасит.
Вот она перво так побегала, а там она принудила его. Пришла к ему к сонному, мушкатан направила на него, — тот перетрусил здорово, штож, сонный человек: «Што», говорит: «вы от меня хотите?» А у самого губы дрожат». «А вот», говорит: «што угодно: если желаешь жизни, то будь тайнствен!» У того аж слезы вывернулись. Ну и сама она не выдержала, заплакала: «Я», говорит: «о вас забыть не могу». «Знаете, барышня, я сам сейчас человек безоружный, нахожусь в вашей воле, только понять мне трудно, што вы от меня хотите?» — «Ну, ты мой, а я твоя», говорит. — «Ну когда так, то я не прочь, только зачем же угрожать мне оружием?»
Ну потом она часто стала похаживать, даже нетерпения у ей: чуть видит погребок перемежился, людей нет, ширк — там.
Вот шел один раз мимо Петр Первый и решил зайти в погребок выпить (апетит пришел у него). Смаху отворил дверь — она сидит у его на коленях. Глядит он: его патрет, а тут его крестница. Оставалось минут пятнадцать закрывать погребок (тут в городе были постановления, во сколько закрывать, дальше торговать нельзя). Ну он ничего ни сказал им. «Дайте мне, говорит: полбутыльничек!»
Выпил, остатки оставил и деньги выложил тут, оставил в погребе. Выпил он тут, подзадумался. «Зайду-ка я к Воронцову, к куманьку своему». А та: «Государь был, крёстный мой!» Перепугались. «Ты сама беду делаешь, што приходишь в такое время на коленях сидеть!» — «Ну ни черта! Наверное не разглядел он, не разобрал». — «Да, не разглядел». — «Ах! Ну да ни чорта! Куда он пошол?»
Она живо спрыгнула под западню, прибегат, встречат крестного. Тот смотрит: «Што за история, призрак што ли это? Мимо не проходила, а уж дома встречат. Это што такое?» Поглядел на нее. — «Ну нет, што-то такое тайное тут есть». Он сейчас к графу Воронцову; разговоры, угощения; ну, посидели, поговорили, рассказал ему Петр свое приключение. Тот не верит. Ладно.
Потом, наконец, назначено было в сенате дело. Пожалуйте, говорит, дела разбирать. Пошли на завтра в сенат. Пошли они, а все сенаторы давно уж там сидят, ожидают. Ну, просидели до поздного вечера. Меньшиков и Воронцов и Петр Первый пошли вместе, и пришла ему мысль затти в погребок. Проходят мимо погребка: «Выпьем», говорит Петр Первый: «а потом по домам!»
Отворили разом дверь — она опять на коленях, сидит. Вошли. Молодой человек встает за стойку, а она сейчас же убежала в комнату, накрылась, марш. Ну Петр-то опять сметил это, ну а те думали, прислуга там али сестра. «Ну вы видели там, как приказчик или хозяин сам забавляется, кто у его на коленях сидел?» — «Нет не заприметили». — «Ну, ладно, до второго случа́я, сейчас не скажу вам, што тут творится — потом все откроется».
И вот опять они идут той дорогой мимо погребка, в другой раз. «Ты знаешь, кум, тут чудо сотворилось — зайдем; есть тут два патрета снятые, только смотри, только виду не показывай; там я с тебя воли не снимаю, а здесь сдержись!» Подходют, Петр смаху дверь дернул, только дверь отворил: «Видишь два патрета?» говорит. — «Вижу!» — Ну, попросили водки, штобы виду не показать, выпили они, встают; даже настроения у его изменилось.
Ну выпили они, встают; даже заплатить забыли; Павел Георгиевич подходит: «Можно записать там», говорит: «в другой раз уплатите». — «Все равно записывай!» — и вышли на улицу. «Ну што же, узнал теперь свой патрет?» Спрашивает Воронцова Петр Первый. «Да это моя падшая!» — «Ну а тот-то», говорит: «што за кот?» — Я признаю, будто твой сын, што-ли!» — «Похож-то похож», говорит Петр: «да и чорт его», говорит: «знает откуда он взялся?» — «Да ты, кум, тоже хороший жеребец, попадется, не сорвется; вот один здесь и объявился; делайся с им как хочешь, ну а с той сволочью я не буду няньчиться. Да это што за паскудство такое с кабатчиками, говорит, связалась, не нашла себе похуже. Ну што же тут делать с такой подлостью? — Как его тут устранить? Отдать ее за такого каба̀шника — стыд! И на улице нельзя пройти и в сенат нельзя зайти!» — «Да што», говорит Петр: «завтра в сенат заявить, што такой-то человек имеет заговор на императора; вот представь такую бумажку, сразу его в темную повозку!»
Ладно. Собирают сенат. Заявляет он такую историю в сенате: «Так мол и так-то, такой-то человек имеет заговор против власти». Кончено. На завтра приходют жандармы, человек шесть-семь, стучат. «Што вам нужно?» — «Хозяина нужно!» Отворяет им прислуга; тогда они заходят: «Где хозяин?» — «Спит хозяин». Забегают к ему; он в спальне только пробудился. «Вы арестованы законом!» — Захватывают его прямо в аднех поштанниках, айда! «За што — я чо нагрезил?» — «Разберутся, што нагрезил. Поворачивайся, не разговаривай!» — В повозку втолкнули, паш-шол, только колеса загремели.
