Вот шел путём-дорожкой много ли, мало ли места — заблудился. Вот он ходил, ходил, поесть захотелось, а взять не́где; и деньги есть, да не́где купить. Вот и спомнил брата. — «Правда брат сказал, что пропаду без его». Потом он вышел на ручеёк. Бежит ручеёк и стоит кусточек травки на бережку. Сел он к этому кустышку и давай травку шшипать и ись. Поел этой травы — ослиз и оскорб весь, сделался нездоровый. — «О, господи боже! Што надо мной случилось? Весь я теперь пропал! Ну, делать нечего! Пойду по этому ручейку; неужели меня он не приведет ни к какому жилью?»
Пошел по этому ручейку, и попался опеть ему кустышек травки. — «Дай — говорит — я сяду и поем: оннава́ помирать!» говорит. Сел к этому кустышку и давай ись эту травку. Поел этой травки — и вся ско́рба свалилась, очистился весь, сделался здоровой и красивой, ешшо лутше, чем был раньше. — «Слава тебе господи! Бог — говорит — не без милости: дал мне здоровья!» Взял, этой травки нарвал, в карман наклал. Воротился и за той, и той нарва́л. Потом отправился по этому ручейку и вышел на большую дорогу.
Пошел по большой дороге и приходит в такой-то город. В эфтом городе розыскал старушку на задворенке. — «Бабушка, пусти меня ночевать!» говорит. — «Милости просим. Ночуй, дитятко. Только покормить тебя не́чем!» Мишка сунул руку в карман и подает бабке горсть золота. — «На, купи — говорит — мне на ужин!» Бабка зрадовалась, взяла золотые и побежала в город; накупила разныф разностей, возом привезла. Сицясь пецьку истопила, напекла и наварила, и ночлежника накормила.
Потом Миша спрашивает этой бабки: «Што у вас есть хорошего?» — «А чего хорошего? Вот у нашего короля дочь тридцать лет нездорова и никто не может вылечить; из иных земель привозили дохторов — никто не может вылечить». — «Доложи-ка, бабушка! Я-то не могу ли вылечить?» — «Ох — говорит — дитятко! Где же тебе вылечить? Разные дохтора лечили — не могли вылечить. Ведь ты будешь лечить, не вылечишь — голова долой! Вот все тычинки завешены головами, осталась тычинка одна, видно — для твоей головы». — «А нет, однако, бабушка, доложи: может быть, я вылечу!»
Старуха побежала к королю. Подбежала ко дворцу, слуги стречают: «Што, бабушка, надо?» — «А вот, так и так, у меня ночует ночлежник и берется вашу дочь вылечить». Слуги доложили сицясь же королю. Король велел тотчас же притти бабкину начлежнику. Он сицясь же явился к королю. Король спрашивает: «Ну, што, братец, берешься ли ты мою дочь лечить?» — «Так тошно! я — говорит — вылечу вашу дочь». — «Ну, если — говорит — вылечишь дочь, всем имуществом награжу, а нет — голова долой! Вот одна тычина приготовлена! Как же ты будешь лечить?» — «Нужно стопить — говорит — две байны и будет она здорова».
Король приказал истопить байну. Стопили байну и свели королеву в байну с дохтором этим. Мишка сицясь вынул травку, с которой сам сделался нездоров, положил ее в теплую воду, взял её этой травой всю и вымыл. Потом она сделалась ешо хуже нездорова. Повели ею́ из байны. Король посмотрел. — «Ешшо хуже сделал дохтор, залечил до смерти мою дочь! Сицясь с него лутше голова, чем другую байну топить, а не то заморит дочь совсем. Али истопить ешо приказать? Што будет ешшо?» Король приказал другую байну истопить.
И свели королеву в другую байну с дохтором. Мишка взял эту травку, с которой сделался здоровой, размочил ее в воде и велел ей попить этой водицы. Взял её и вымыл этой водицей. Вдруг свадилась вся с ей скорблость, сделалась здоровая, красивая, на ее́ все бы и смотрел. (У меня жана красавица, а она ешшо красивее была!) Вдруг эта королева берет этого Мишу за́ руки и целует его в уста и говорит: «Будь ты мой суженный-ряженный!»
Взялись они за белы руки и идут из байны прямо во дворец. Король сглянул из окна, видит, дохтор идет, а на дочь и не может подумать, не верит своим глазам. — «Неужели этот дохтор вылечил мою дочь и с ей и идет?»
Вдруг подходит его дочь. — «Здравствуйте, маменька и папенька! Меня вылечил этот дохтор. Я — говорит — желаю быть жаной его!» Король немного думал, сейчас свадьбу сыграл. Повенчал. Живут — поживают себе. Потом она стала добираться у его: «Почему ты, говорит, золотом плюешь?» — «Я, говорит, плюю золотом по природе: у нас вся природа золотом плюет!»
Ну, сколько ни добивалась, не может добиться. Вот она сделала пир, наварила пива, набрала всякиф вин разныф, назвала гостей и стала упрашивать, не можете ли втравить как-нибудь моёго мужа, штобы выпил рюмку вина (а он хмельного не потреблял). Вот эти гости на пиру пили, а его встравить никак не могли, штобы хоть каплю вина выпил. Так и гости все разошлись, ничего не могли сделать с им.
А ей все-таки охота достукаться. Взяла стопила байну. Утром он в байну; она согрела самовар, заварила чай и валила ему стакан чаю и в эфтот стакан самых дорогих напиток налила. Вдруг Мишка приходит из байны, садится пить чай. Сел за чай, выпил стакан, его и охмелило, он и пал. Жана и говорит: «Слуги, снесите его в спальну: он угорел видно». Слуги положили его на кровать, на перину.
Он там полежал несколько время, его смутило, он и сблевал — и выблевал этот самый пупок, с которого он золотом плюет. Тотчас его жана увидала, взяла обмыла пупок, съела и плюнула — выскочила золотая. — «Ах, вот отчего он, значит, золото плевал! Слуги — говорит — возьмите его, снесите пьяницу в нужник: ишь, всю комнату сблевал!» Слуги взяли его и выбросили в нужник. Он там очувствовался и говорит: «Господи боже, как я сюда попал? Сидел за чаем и очу́тился в нужнике. Што-нибудь наверно не ланно случилось. Куды же я теперь пойду — нагой и весь в гомне. Ведь мне стыдно и на люди выйти!»
Взял в рогозку обернулся и вышел из города вон. Вышел к канавке, взял умылся, и стал дальше продолжать. Шел и шел, всё лесом и всё лесом. Дошел до того, што итти устал. Стоит одна яблонь и такие яблоки красивые — на их бы всё и смотрел. Сицясь он нарвал этих яблок и наелся. Вдруг оброс рогам весь. — «Господи боже, што надо мной село?! Я теперь пропал! Правда брат говорил. Топерь денег нет и рогам оброс! Куда я пойду топерь?!»
Так от яблони начал карапкаться прочь, да рога мешают: цепляют все за деревья. Добрался до другой яблоне, сорвал яблок, съел — рог свалился. Так наелся этих яблоков — все рога свалились. Тотчас взял этих яблок нашшипал. Потом и к той яблоне, и тех нашшипал. И воротился опять обратно в город.
Пришел в город, розыскал свою старушку опять на задворенках. — «Бабушка, пусти меня ночевать!» — говорит. — «Милости просим, дитятко! Ночуй!» — говорит. Вот он остановился ночевать. Бабка накормила его ужином н спать повалила. — «Бабушка, нет ли у тебя новенькой корзиночки? Снеси вот эти яблочки к королеве и продай». Бабушка принесла корзиночку. Он намял ее цельную яблоков. Она понесла к королеве. Служанки выходят: «Бабушка, што несешь?» — «Да вот яблоков продавать!» Королева обрадовалась, яблочки купила. Купила и сицясь в свою комнату и давай поедать. Што яблочко съест, так рог вырастет, так рог вырастет. Так вся рогам и обросла.
Слуги за дохтором побежали. Дохтора пришли с пилам, рога́ пилить начали. Што рог отпилят, — то ешшо больше с отростьем выростет. Побились, побились, — ничего не могут сделать.
Доложили королю. Король сгоревался, не знает — как эти рога снять. Сицясь подает афишки во все края, во все разные губернии, кто может ехать к королю. Наехало дохторов со всех мест и — давай рога отпиливать. Што рог отпилят, то насупротив ешшо больше выростет и с отростем. Побились, побились, — ничево не могли сделать с рогам, так и разъехались.
Вдруг этот бабкин ночлежник посылает свою бабку: «Пойди к королю и скажи, што у меня есть ночлежник, берется рога снять». Король сицясь же приказал ночлежнику притти к ему во дворец. Ночлежник вошел во дворец. Король и спрашивает: «Што, ночлежник, можешь рога моей дочере снять?» — «Могу», говорит. — «А как же ты их будешь снимать?» — «А нужно стопить байна и в байне распарить рога́, потом я буду снимать их. И свесть ее в байну и запереть на замок и до тех пор не отпирать байны, пока я не скажу; а если раньше отопрёте, то дело у меня сорвёте, и не снять мне будет рогов». Так с королем и условились.
