Сильви сбежала наверх, и все взгляды обратились к Рою, сжимавшему остатки торта в кулаках. Том поставил пластинку Томми Стила и крикнул: «Кто-нибудь против?», пока я шла в комнату Сильви.

Рыдания Сильви были громкими и хриплыми, но, когда толкнула дверь, я была удивлена, обнаружив, что она не растянулась на кровати и не била кулаками по матрасу, а стояла перед зеркалом, полуобнаженная, лишь в нижнем белье, обнимая живот руками. Ее розовые трусики слегка провисали сзади, но бюстгальтер впечатляюще стоял. Сильви унаследовала выразительную грудь от матери.

Поймав мой взгляд в зеркале, она громко фыркнула.

– С тобой все в порядке? – спросила я, положив руку ей на плечо. Она отвернулась, ее подбородок задрожал от усилий, которые она прилагала, чтобы подавить очередные рыдания.

– Не обращай внимания на своего отца. Он чрезмерно эмоциональный. Сегодня он теряет дочь.

Сильви еще раз фыркнула, и ее плечи поникли. Я гладила ее по руке, пока она плакала. Через некоторое время она сказала:

– Это должно быть приятно.

– Что именно?

– Быть учителем. Всегда знать, что сказать.

Это меня удивило. Мы с Сильви никогда особо не обсуждали мою работу; большинство наших разговоров было о Рое, или о фильмах, которые мы видели, или о пластинках, которые она купила. Мы редко виделись с тех пор, как я начала преподавать в школе, и, возможно, это произошло не только потому, что у меня было меньше времени, а она была занята Роем. Это было как дома: я никогда не чувствовала себя комфортно, говоря о школе, о своей карьере, как я избегала называть это, потому что никто больше не знал ничего о преподавании. Для моих родителей и братьев учителя были врагами. Никому из них не нравилась школа, и они были довольны, хоть и немного озадачены моими успехами в школе; мое решение стать учителем было встречено ошеломительным молчанием. Меньше всего мне хотелось быть тем, кого презирали мои родители: выпендрежницей с задранным носом. И поэтому обычно я ничего не говорила о том, как проходили мои дни.

– Я все время не знаю, что сказать, Сильви.

Та пожала плечами.

– Но скоро ты сможешь обзавестись собственным жильем, не так ли? Ты зарабатываешь приличные деньги.

Это было правдой; я начала копить деньги, и мне пришло в голову, что я могла бы снять комнату где-нибудь – возможно, на одной из широких улиц на севере Брайтона, ближе к холмам или даже на набережной в Хоуве. Но я не хотела наслаждаться мыслью о жизни в одиночестве. Женщины тогда не жили одни, нет. Только если их не вынуждали.

– У вас с Роем тоже будет собственное жилье.

– Я хотела бы иметь свое собственное, – фыркнула Сильви, – чтобы делать то, что мне, черт возьми, хочется.

Я сомневалась в этом и мягко сказала:

– Но теперь ты с Роем. Вы будете семьей. Это намного лучше, чем быть одной.

Сильви отвернулась от меня и села на край кровати.

– Есть платок? – спросила она, и я дала ей платок. Она громко высморкалась. Сидя рядом, я наблюдала, как она сняла обручальное кольцо и снова надела его. Это была толстая темно-золотая полоса, и у Роя было такое же, что меня удивило. Я не думала, что он из тех мужчин, которые будут носить ювелирные изделия.

– Марион, – сказала она, – я должна тебе кое в чем признаться.

Прислонившись ко мне, она прошептала:

– Я солгала.

– Солгала?

– Я не жду ребенка. Я солгала ему и всем.

Я смотрела на нее, ничего не понимая.

– Мы сделали это и все такое. Но я не беременна.

Она зажала рот рукой и вдруг пронзительно рассмеялась:

– Забавно, правда?

Я подумала об открытом, полном пирожного рте Роя, о его стремлении подтолкнуть Сильви к катку, о том, как он не мог сказать, о чем было интересно поговорить, а о чем – нет. Какой он абсолютный дурак.

Я посмотрела на живот Сильви.

– Ты имеешь в виду… ничего нет?

– Там ничего нет. Ну, только мои внутренности.

Тогда я тоже начала хихикать. Сильви укусила себя за руку, чтобы не рассмеяться слишком громко, но вскоре мы обе катались по кровати, прижимаясь друг к другу, дрожа от едва сдерживаемого хохота.

Сильви вытерла лицо моим платком и глубоко вздохнула.

– Я не хотела лгать, но не смогла ничего придумать, – сказала она. – Это ужасно, да?

– Не так уж и ужасно.

Она заправила свои светлые волосы за уши и снова захихикала, на этот раз довольно вяло. Затем она пристально посмотрела на меня.

– Марион, как я ему это объясню?

Напряженный взгляд Сильви, наш истерический смех всего несколько минут назад и выпитый мною крепкий алкоголь, должно быть, сделали меня безрассудной, Патрик, потому что я ответила:

– Скажи, что ты потеряла его. Он не должен знать, не так ли? Подожди немного, а потом скажи, что его больше нет. Так бывает.

Сильви кивнула.

– Может быть. Это идея.

– Он никогда не узнает, – сказала я, сжимая ее руки в своих. – Никто не узнает.

– Только мы, – сказала она.

Том предложил мне сигарету.

– С Сильви все в порядке? – спросил он.

Было уже довольно поздно, и начало темнеть. Во мраке за садом Берджессов, под зарослями плюща, я оперлась на котел для угля, а Том сел на перевернутое ведро.

– Она в порядке.

Я вдохнула и подождала, пока немного пройдет головокружение. Я начала курить совсем недавно. Чтобы войти в учительскую, все равно приходилось пробираться сквозь завесу дыма, и мне всегда нравился запах Senior Service[20], которые курил мой отец. Том курил Player’s Weights[21], которые были не такими крепкими, но с первой затяжкой мой разум словно обострился, и я сосредоточилась на его глазах.

Он улыбнулся мне:

– Ты – хороший друг.

– Я не видела ее в последнее время. С момента помолвки.

Я покраснела, сказав это слово, и обрадовалась тому, что было уже темно и тень от плюща скрывала меня. Том промолчал, я поспешно добавила:

– С тех пор как мы начали встречаться.

Встречаться было не то, что мы делали. Вовсе нет.

Но Том мне не противоречил. Вместо этого он кивнул и выдохнул.

Раздался шум хлопающих дверей, кто-то высунул голову и крикнул:

– Жених и невеста уходят!

– Нам лучше их проводить, – сказала я.

Когда я выпрямилась, Том положил руку мне на бедро.

Конечно, он и раньше прикасался ко мне, но на этот раз у него не было веских причин для этого. Это не урок плавания. «У него не было необходимости прикасаться ко мне, значит, он просто захотел», – рассудила я. Именно это прикосновение больше всего на свете убедило меня действовать так, как я поступала в следующие несколько месяцев, Патрик. Его прикосновение прошло прямо через засахаренно-миндальную зелень моего платья до бедра. Люди говорят, что любовь подобна молнии, но это было не так – это было как теплая вода, растекающаяся по мне.

– Я хотел бы, чтобы ты кое с кем познакомилась, – сказал он. – Мне было бы интересно узнать, что ты думаешь.

Это была не та фраза, на которую я надеялась. Я надеялась, что он вообще ничего не скажет. На самом деле я надеялась на поцелуй.

Том позволил своей руке упасть с моего бедра и встал.

– С кем? – спросила я.

– С другом, – сказал он. – Я подумал: у вас может быть что-то общее.

Мой желудок превратился в холодный свинец. Другая девушка.

– Мы должны проводить…

– Он работает в картинной галерее.

Чтобы скрыть облегчение, которое я испытала, услышав это местоимение мужского рода, я затянулась сигаретой.

– Ты не обязана, – сказал Том. – Тебе решать.

– С удовольствием, – ответила я, выдыхая клубок дыма; мои глаза слезились.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Я в порядке. Все прекрасно. Давай войдем внутрь.

Когда я повернулась, чтобы вернуться в дом, он снова положил руку мне на бедро, наклонился ко мне и позволил своим губам коснуться моей щеки.