– Да пребудет с тобой удача, – сказала Эйян. Трое обнялись в темноте. Тауно стал погружаться.
Он плыл все ниже и ниже. Он не мог представить, что мир может стать еще более темным, унылым и застывшим, но именно это происходило вокруг. Снова и снова ему приходилось напрягать мускулы груди и живота, уравнивая внешнее давление с внутренним, но даже после этого он ощущал тяжесть каждого нового фута глубины.
Наконец он почувствовал, как способен человек ночью почувствовать перед собой стену, что приближается ко дну. Он уловил запах… вкус… ощущение… прогорклой плоти – вода еле уловимо пульсировала, протекая через жабры спрута.
Тауно поднял заслонку фонаря. Луч был слаб и не проникал далеко, но его гораздо более чувствительным глазам света хватило. По его телу пробежал трепет восторга.
Под ним простирались целые акры руин. Аверорн некогда был велик и выстроен целиком из камня. Большинство его зданий превратилось в бесформенные холмики на илистом дне. Но вот глаза различили башню, похожую на обломанный зуб в челюсти мертвеца, чуть подальше – наполовину обрушившийся храм, грациозные колоннады вокруг статуи божества, сидящего перед своим алтарем и смотрящего в вечность незрячими глазами; неподалеку могучие развалины замка, чьи укрепления теперь охраняют зловещие светящиеся рыбы. А вот и гавань, видимая как холмы бывших причалов и городских стен, все еще тесно уставленная галеонами; вот дом без крыши, где скелет мужчины до сих пор пытается заслонить собой скелеты женщины и ребенка; и повсюду, куда ни глянь, – распахнутые сокровищницы и кладовые, где мерцают золото и алмазы!
А посередине распростерся спрут. Восемь его тускло поблескивающих щупалец дотягивались до каждой из углов восьмиугольной центральной площади города, на которой было выложено его мозаичное изображение. Два других, самых длинных щупальца, вдвое длиннее «Хернинга», обвивались вокруг колонны на северной стороне площади, на вершине которой стоял диск с тремя лучами – символ побежденного спрутом бога. Отвратительная голова с плавниками мешком распласталась на дне; Тауно успел заметить кривой клюв и темные глаза без век.
Он тут же захлопнул заслонку и в наступившем полном мраке начал подниматься. Со дна через воду до него донеслась пульсация, ему даже показалось, что мир задрожал. Он направил вниз луч света. Спрут пошевелился. Тауно разбудил его.
Тауно стиснул зубы и отчаянно заработал руками и ногами, отталкиваясь от плотной ледяной воды и не обращая внимания на боль от слишком быстро уменьшающегося давления. Прирожденные чувства подводного жителя подсказывали ему направление движения. Со дна донесся грохот – спрут потянулся и зевнул, обрушив при этом портик.
На границе света и тьмы он остановился, завис и помигал фонариком. Внизу медленно набухала гигантская тень.
Теперь, пока не подоспеют Кеннин и Эйян, он должен остаться живым, удерживая спрута на месте и не давая ему ускольз- нуть.
В центре этого поднимающегося грозового облака злобно сверкнули глаза. Щелкнул клюв, длинное щупальце начало разворачивать кольца, протягиваясь к нему. Оно было покрыто присосками, и каждая из них была способна вырвать ему ребра. Тауно едва успел увернуться. Щупальце приблизилось, разворачивая петлю за петлей, и он по рукоятку вонзил в него кинжал. Кровь, хлынувшая в воду, когда он вырвал лезвие, оказалась во вкусу похожей на крепкий уксус. Удар щупальца отбросил его прочь. Тауно закувыркался, сжавшись от боли и головокружения.
Теперь к нему потянулись сразу два щупальца. «Кто я такой, чтобы сражаться с богом?» – мелькнуло у него в голове. Он ухитрился снять с плеча гарпун и за мгновение до того, как его должно было стиснуть сокрушительное объятие, метнулся вперед со всей скоростью, на какую еще был способен. Быть может, удастся вонзить острие в пасть спрута.
Оглушительный визг швырнул его в беспамятство.
Минутой позднее он очнулся. Голова раскалывалась, в ушах звенело, вода вокруг бурлила. Эйян и Кеннин поддерживали его с боков. Полуоглушенный, он взглянул вниз и разглядел уменьшающуюся угольно-черную тень. Тонущий спрут извивался и молотил щупальцами.
– Взгляни, ты только взгляни! – ликующе воскликнул Кеннин, направляя вниз луч фонарика. Пробившийся сквозь кровь, сепию и бурлящую воду тусклый свет выхватил из темноты извивающееся от боли чудовище.
Брат и сестра успели подвесить над ним свое оружие и перерезали удерживающие его на плоту веревки. Копье с прикрепленной к нему тонной камня пронзило тело спрута.
– Ты ранен? – спросила Тауно Эйян. Ее голос с трудом пробился сквозь грохот и шум. – Сможешь нам помочь?
– А что мне еще остается? – пробормотал он в ответ и потряс головой. Туман перед глазами немного рассеялся.
Спрут опустился на некогда убитый им город. Рана от копья, хотя и опасная, не оборвала его холодную жизнь, да и вес камня был не настолько велик, чтобы не дать ему вновь подняться. Но зато теперь на него была наброшена огромная сеть.
И сейчас детям водяного предстояло закрепить на развалинах Аверорна привязанные к краям этой сети якоря.
Отчаянна была их работа. Гигантское тело билось, огромные щупальца перемолачивали воду и хватали все, до чего могли дотянуться. Взмученный ил и тошнотворные чернила слепили глаза и забивали до кашля легкие вонючими облаками; веревки хлестали, спутывались и рвались, под чудовищной силы ударами рушились стены, оглушительные вопли спрута звоном отдавались в голове, продавливая барабанные перепонки; их били и грубо отшвыривали щупальца, облепленные острыми ракушками, железистый привкус их собственной крови смешался с кислотой крови спрута, и когда им наконец удалось пригвоздить его ко дну, они были полумертвыми от усталости.
Но спрут теперь был обездвижен, и они поплыли к тому месту, где пульсировала и дергалась гигантская голова, щелкая клювом на стиснувшие ее путы, а под сетью клубком змей извивались щупальца. Сквозь мутную темноту они взглянули в его широкие настороженные глаза. Спрут перестал биться, и слышался лишь шорох протекающей сквозь его жабры воды. Он уставился на них немигающими глазами.
– Ты был храбр, наш морской брат, – сказал Тауно. – И потому знай, что мы убьем тебя не ради корысти.
Он выбрал правый глаз, Кеннин – левый, и каждый вонзил в глаз по гарпуну до самого конца древка. Когда же спрут не перестал дергаться, они использовали вторую пару, затем оба гарпуна Эйян. Кровь спрута и его муки заставили их быстро отплыть в сторону.
И вскоре все кончилось. Одно из остриев достигло мозга и пронзило его.
Полукровки поплыли из Аверорна к солнечному свету. Вырвавшись на воздух, они увидели шлюп, качающийся на крупных волнах, поднятых схваткой в глубине. Тауно и Эйян даже не стали тратить силы на освобождение легких, хотя воздухом им было бы дышать легче, чем водой. Они остались на поверхности, слегка пошевеливая руками, позволяя океану успокаивать и баюкать их стонущие от боли тела, упиваясь наслаждением жизни. Лишь более молодой Кеннин крикнул столпившимся у борта побледневшим матросам:
– Мы победили! Спрут мертв! Сокровище наше!
Услышав его слова, Нильс вскарабкался по выбленкам и закукарекал. Из глаз Ингеборг брызнули слезы. Моряки испустили подозрительно короткий торжествующий крик и после этого поглядывали в основном на Ранильда.
В волнах мелькнули две стайки дельфинов, им не терпелось узнать новости.
Но дело еще не было доведено до конца. Ранильд передал пловцам длинный канат с грузом, крюком на конце и привязанным к нему мешком. Полукровки снова нырнули.
Светящиеся рыбы, слишком быстрые для щупалец спрута, уже набросились на его мертвую тушу.
– Давайте сделаем дело и уплывем отсюда как можно скорее, – сказал Тауно. Его спутники согласились – им тоже было не по душе раскапывать гробницы.
И они занялись этим лишь ради Ирии, ставшей теперь Маргрете. Снова и снова наполняли они мешок монетами, блюдами, кольцами, коронами и слитками; снова и снова подвешивали к крюку золотые сундуки, канделябры и статуи богов. Такую длинную веревку бесполезно было дергать, подавая сигнал, и моряки просто выбирали ее каждые полчаса. Вскоре Тауно понял, что к ней следует привязать и фонарь, потому что, хотя море над их головами и успокоилось, «Хернинг» понемногу дрейфовал и веревка ни разу не опустилась дважды в одно и то же место. В промежутках дети водяного разыскивали новые сокровища, отдыхали или перекусывали сыром и вяленой рыбой – их клала в мешок Ингеборг.