Задержавшись в кабинете майора, когда все ушли, Илья спросил:

— Юрий Николаевич, а почему вы не взяли на роль арбитра меня? Если уж не хотели морозить Иринку... Ведь тогда можно было бы без большого напряга их сделать.

— Что ж я, зверь, что ли? — ответил Борисов. — Представляю себе. На подходе к нашей позиции «солдаты будущего» начинают стрелять друг в друга, а последний из оставшихся пускает себе красящий шарик в рот! Или ещё лучше — бежит и расстреливает генерала. А потом сдается мне в плен. Даже обидно как-то. Я хотел, чтобы все по-честному было. Более или менее. В общем, в пределах допустимого.

— Понятно.

— А кроме того, я считаю, что вас ещё рано рассекречивать. Хотя вы с Ириной, наверное, и есть прообраз настоящих солдат будущего. Вот только Ларькин изучит вас поподробнее. А может, вас надо запретить, как биологическое оружие. Но знать технологию все равно нужно. Кстати, ты в курсе, что компания опять не сложилась? У Рената какие-то обязательства, у Ирины тоже свои планы. Пёс с вами, не будем устраивать коллективную встречу Нового года. Раз каждый сам по себе. Не могу же я вам это приказать. Имею право только приказать дежурить кому-нибудь одному. Или двоим. Например, тебе и… ещё кому-нибудь. Как ты на это?

Илья кивнул:

— «Будь готов — уже готов!» Но лучше я один. Раз у других... свои планы.

— Смотри. А то ведь я и сам могу подежурить. «Жигулёнок», наверное, заберу. Если что, звони домой. Я, скорее всего, один буду.

 Он не только запомнил всё, что было в тот день, в малейших подробностях. Он даже помнил и дату, вот уж чего за ним отродясь не водилось. 2 декабря.

О чём речь, конечно, он хотел её и раньше. С той секунды, когда увидел её фотографию. Борисов тогда собрал сотрудников и объявил, что в группе ожидается пополнение. Но пополнение не простое — похоже, отдел внутренних расследований или какая-то другая организация засылают к ним информатора. Под видом специалиста по структурной лингвистике, которого Борисов давно хотел получить. За что боролся...

Так что поначалу она была чужая и опасная. Илья не разрешал себе об этом забывать, даже когда она начала делиться с ним своими познаниями. Шагнув вместе на следующую ступеньку, они вдруг обнаружили, что знают друг о друге многое из того, о чём умалчивали. Рубцова прекрасно знала, что она на подозрении — и это не было таким уж большим открытием для Ильи. А вот то, что она надеялась даже в условиях ментального контроля с его стороны выполнять свои обязательства перед Лесником — было неприятным сюрпризом. Была в её характере изрядная доля бесшабашной самонадеянности.

Благодаря случайности — теперь Большаков не был уверен, счастливой ли — всё переменилось. То ли Лесник решил, что его агент засвечен безнадежно, а значит, несмотря на все свои необычные способности, бесполезен. То ли по каким-то другим соображениям. Так или иначе, он её сдал, направив прямиком к Борисову с последним заданием — уговорить его уничтожить девастатор. (Девастатор, который был задуман группой молодых ученых как нейтринный лазер, оказался на практике мощнейшим космическим оружием. Взрыв получался в результате утечки части энергии и превращения материи в нейтринный поток, причем с увеличением расстояния до мишени утечка возрастала. Илья, привыкший мыслить масштабно, сразу понял, что девастатор — это оружие уничтожения планет. А когда понял, вновь задумался о судьбе Фаэтона.)

Майора не пришлось долго уговаривать, грасовцы сделали вылазку на какую-то засекреченную подземную базу в Санкт-Петербурге, девастатор был уничтожен. Судя по тому, что их за истекшие три месяца никто не убил, это сошло с рук. А Рубцова стала полноправной сотрудницей группы, боевым товарищем, без всяких оговорок. Лесник теперь был пройденным этапом её жизни— с того самого момента, как остался на скамейке в парке, а она уходила, не оборачиваясь, унося в сумочке дискеты, адресованные Борисову. Осенью Ирина так часто вспоминала эту сцену, что она отпечаталась и в голове Большакова.

Главный барьер рухнул. Рубцова уже не была врагом. Но она ещё долго не подпускала к себе Илью. Берегла от себя самой. И дело было не в неприязни или целомудрии — с её отношением к сексу такие понятия теряли смысл. И ведь он это прекрасно чувствовал, но, болван, на что-то надеялся. ещё одно сходство — опять зеркально отраженное! — самонадеянность. С её стороны в ответ на его подспудно излучаемое «хочу» звучало все время нечто вроде: «Обожжешься, дурачок!» А с его — что-то похожее на строку из репертуара «Браво»: «Дай мне хоть один шанс — и ты поймешь: я то, что надо!»

А потом вдруг ей пришла в голову мысль: дам мальчику поиграться, авось остынет. Мне ведь не жалко, а он мучается. Стоит ли принимать в расчет звучавшее обертонами: «Влюбится ещё больше — ну и пусть! я ведь этого достойна» — и уже совсем откуда-то из гипофиза: «Ну-ну, Илья Степанович, посмотрим, как у вас это получается?» Эта снисходительная подачка — как кость собаке, как милостыня нищему — его обидела и ещё на несколько дней отсрочила то, что произошло 2 декабря. Но они уже были обречены друг на друга, заряжены разноименно и должны были сойтись. Но Илья до самого последнего момента не был уверен в том, что это произойдет.

Роль детонатора, первой искорки, сыграла очередная шуточка Большакова: «I'll give you all my heart» — он переслал это со своего пульта на персональный компьютер Ирины, которая мучилась над расшифровкой очередного манускрипта здесь же, в «бункере». Конечно, эту перчатку можно было не поднимать, отнестись как к безобидному флирту, просто оценить каламбурчик. Но ведь речь идет об Ирине: Она тут же, без малейших колебаний, обещала Илье в ответ все свое she-art, даже не пытаясь сделать из этого двусмысленность.

Телепатический контакт — вещь неустойчивая, очень многое зависит от взаимной настроенности сознаний. Если до большаковской записки мысли каждого из них доносились до другого, как гомон голосов в соседней комнате, то теперь, обратив внимание друг на друга, они вдруг ясно увидели, что оба заняты вопросом: «где и когда?» И отчасти даже: «как туда побыстрее добраться?» Ирина колебалась недолго: встала и направилась в библиотеку. Точнее; направилась она к двери, но Илья-то сразу понял, куда и зачем она идет. Он встал с кресла, когда дверь за ней ещё не закрылась, но для соблюдения приличий (служба, черт бы её побрал) постоял, выжидая, за пультом. Выключил несколько ненужных в тот момент систем. Шагнул к выходу.

Первое потрясение ждало его в коридоре. Они одновременно закрыли двери: он — дверь компьютерного центра, выйдя в коридор, она — дверь библиотеки за собой. Илья постоянно чувствовал её, Ирину Рубцову, как она идет по коридору, сжимая в руке брелок с ключом, как берется за бронзовую рукоятку... И вдруг через несколько мгновений Ирина Рубцова перестала существовать. За дверью библиотеки дышало, дожидаясь его, что-то большое и жаркое, чуть сонное, покорное и жадное, влажнеющее с каждой секундой. Десяток шагов до библиотеки он проделал механически, не помня себя. Нет, он не боялся. Просто биоэнергетическое поле этого неожиданно ставшего незнакомым существа, усиливавшееся по мере приближения, гасило все мысли и эмоции, подавляло их своим могучим фоном, словно гудел огромный трансформатор, заглушающий остальные звуки.

Такими они теперь были существами. Такими, что прелюдия закончилась в тот момент, когда Большаков перешагнул порог библиотеки. Они были одеты, стояли в трех шагах друг от друга, но это был уже собственно акт. Ирина чуть сгорбилась, глаза у неё были совершенно безумные. Илья почти физически ощущал те покалывающие токи, которые пробегали у неё из нижней части живота вверх, отдаваясь сладкой болью в сосках.

Ключ. Она подумала об этой вещице, и Большаков раскрыл ладонь. Ирина метнула ключ точно ему в руку (чертовка посещала спортзал чаще Ильи), и он стал запирать дверь. Помедленнее. Не спеши. Ключ тоже имеет форму. И значение. Уже совсем согнувшись, она следила за тем; как он вставляет ключ в замочную скважину и поворачивает. Взгляд её стал отрешенным, зрелище запираемой двери так увлекло Ирину, что даже губы разомкнулись. Учащенно дыша, она выпрямилась. Глаза их, наконец, встретились.