Очевидно, все мои как бы необычные способности являются производными от гипертрофированного инстинкта самосохранения, желания предугадать, за каким углом поджидает опасность. Куда можно сунуться, куда нельзя. Где «да», где «нет».
Yes/no-видящий.
Но вот это ощущение бессмертия собственной души, чувство, что я, лично я буду всегда — неужели это просто проекция инстинкта самосохранения на сознание? Вздор, нонсенс. Я же чувствую, что не умру никогда... Хотя здравый смысл против. Индивидуальное бессмертие невозможно. Как это у Чуковского — «Акулов не бывает!»
Кошмарное давление чужих мыслей на психику Ильи, мешающее сосредоточиться и заниматься делом, продолжалось и на мехмате МГУ. Впрочем, ему удалось закончить университет с отличием. Предложение работать в лихорадочно реорганизуемых органах госбезопасности не было для него неожиданностью. Он его предчувствовал и уже задолго до него заинтриговывал девушек, представляясь им чекистом. Помогало, вопреки всем демократическим переменам.
Вот только здесь, в «бункере», было полегче. Его защищенные от электронного подслушивания стены защищали в какой-то степени и мозг Большакова. Может быть, всё-таки поэтому ему было приятно проводить здесь долгие часы. А может, потому, что охранная система особняка и сеть «Вампира» служили как бы продолжением его собственной чрезвычайно развитой интуитивной способности предвидеть события. Приятно было чувствовать себя этаким паучком, притаившимся в центре огромной невидимой паутины, ощущать дрожь тончайших нитей...
Вот, например, на одном из сторожевых мониторов показался молодой человек в темно-синем модном пуховике и меховой шапке, надвинутой, как сейчас принято, на уши. Чуть ниже среднего роста, идет прямо к дверям секретного особняка, вразвалочку, словно чуть пританцовывая. Он всё время так ходит. Илья, конечно, сразу узнал этого молодого человека, но нажимая кнопочку, открывающую замок входной двери, машинально перевёл взгляд в левый нижний угол экрана. Всё в порядке: биоэлектрические датчики на входе тоже опознали прапорщика Ахмерова и сообщили об этом Илье, выведя на экран маленькую цифру «4»,
Через минуту Ренат появился в компьютерном центре.
— Как дела, вахтенный?
— Господин мичман, на субмарине все спокойно. В окно по левому борту стучится русалка, прикажете открыть?
— На подводной-лодке не окна, а иллюминаторы, пехота! «Двойка»!
— А тебе «три» за чувство юмора.
— Бывает хуже, да?
— Вот у Ларькина, например... Армейские сборы оставили неизгладимый след. Год назад, заходя сюда, каждый раз кричал: «Дневальный! Тащи станок!» Еле- еле отучил.
— Какой станок? А-а, вспомнил. Нет, у нас на флоте такой поговорки не было.
У Ахмерова был выходной, но Большаков не удивился появлению прапорщика на службе. ГРАС был для них обоих родным домом, сюда заходили и просто так. Ренат, скорее всего, ехал мимо и забрел покалякать. Ахмеров, увидев лежавшую у стены циновку для медитации, кивнул в их сторону:
— Опять тантры-мантры...
— Молчи, мусульманин;
Ренат почесал в затылке.
— Как обидно сочетаются эти два слова. Лучше бы уж сказал: «Молчи, дурак». Ты лучше не трожь мусульманство.
— Ладно. А ты, дурак, не трожь мою циновку. Неужели трудно запомнить, что это моя святыня?
— Ладно, проехали. Я пришел тебя обрадовать. Затишье кончилось, в понедельник будет работа.
— Такая новость может обрадовать только тебя, трудоголика.
Первое время вспыльчивый Ренат психовал от каждого слова, сказанного Ильей. Трудность была ещё в том, что он порой не знал значения не связанных с техникой сложных слов: «гомогенный», «детерминировать», «неадекватный», и даже «диплодок» и «целомудрие». Несколько раз Большаков чуть не получил по шее. Но у него были два качества, покорившие Рената: непобедимое обаяние и привычка наглеть в минуту опасности. Вообще-то, Илья наглел при любой возможности, но в рискованной ситуации это выглядело геройством. Им приходилось постоянно работать вместе, и Ахмеров научился задумываться, прежде чем обидеться. Впрочем, значение слова «трудоголик» Илья ему уже давно объяснил и пользовался им без опаски.
Между прочим, несмотря на лелеемый им имидж лентяя, было бы несправедливостью сказать, что Большаков трудился меньше других. Обслуживание, проверка и отладка систем «Вампира», программирование, шифровка и дешифровка, оперативная и аналитическая работа по приказу майора Борисова — набиралось, пожалуй, что и побольше. Но он выполнял любую работу с такой фантастической быстротой и легкостью, что у него оставалась масса времени на то, чтобы расслабиться, попить пивка на службе, «крякнуть» очередную стратегичку и сыграть в неё, а то и позаниматься йогой на заветной циновочке. Коллеги привыкли считать его бездельником и норовили подкинуть работенки, обращались по любому поводу — и после всего этого тренер по рукопашному бою майор Борисов ещё возмущался, что Большакова не загнать в спортзал!
— Завтра нас с тобой вызовет майор и поручит придумать, как бороться с «солдатами будущего».
—-Это откуда ж такие сведения? Открылся «третий глаз»? ещё один ясновидящий в наших рядах? — ревниво спросил Илья.
— Просто слышал, как генерал говорил по телефону Юрию Николаевичу: надо, типа, устроить испытание системы. Они там закончили в первом приближении. Седьмой сказал Борисову: возьми, сколько хочешь, бойцов. Но тот говорит: буду один. Плюс один арбитр от ГРАСа. Понял, да? В натуре, десять «терминаторов» против нашего майора.
От склонности к приблатненной лексике отучить Рената было невозможно. Наоборот, временами ею заражались все грасовцы, и даже Борисов вставлял в свою речь эти «короче», «с понтом» и тому подобное — как заметил Илья, намеренно густо, словно для разрядки и затем переходил на нормальный русский язык.
— А подслушивать старших, типа, нехорошо, — укоризненно сказал Большаков.
— Случайно, — шутливо преувеличивая акцент, лукаво оправдывался прапорщик. — Проверял один приборчик.
Создавая Группу по Расследованию Аномальных Ситуаций, начальник отдела науки генерал Яковлев для обеспечения секретности отдал в неё Ахмерова — одного из лучших специалистов по контрпрослушиванию. А раз по контр-, то и по прослушиванию тоже. Тут уж ничего нельзя было поделать. Мастерская этого подвижного человека, быстро перемещавшегося по «бункеру» во время разговора, кишмя кишела локаторами, датчиками, самой разной измерительной техникой, необходимой аномальщикам.
— И кого же возьмет с собой Борисов? — благодаря крутящемуся креслу, Илья мог поддерживать разговор, оставаясь к прапорщику лицом.
— Не сказал. Ларькина, наверное. Как обычно. Может, меня. Но тебе тоже что-нибудь поручит. Залезть в сеть и добыть информацию про эту систему. Ему будут нужны контрсредства. Без тебя никак — «софт в твоих руках».
— Погоди, откуда это?
— Анжелика Варум так поёт.
— Молодец, по юмору за полугодие у тебя выйдет твердая «четвёрка». Только они уж, наверное, приготовились к такому ходу. Ладно, что-нибудь придумаем. На какой день договорились?
— На среду.
— Спасибо, что предупредил. Времени-то всего ничего.
— Я тоже так подумал.
— Слушай, отчего все дуры такие женщины?
— А это откуда?
— Из КВНа.
— Ах, да, ты же ничего больше не смотришь.
— А зачем мне телевизор?
После ухода Рената Илья сел за пульт и часа четыре пытался подобраться к компьютерной системе группы, разрабатывавшей программу «Солдат третьего тысячелетия». Потерпев неудачу, он залез в сеть Управления в поисках хоть какой-то информации. Всё, что ему удалось выяснить — это место расположения полигона, где тренировались «солдаты будущего». «И то хлеб, — подумал Илья, отключился от сети и только было собрался сыграть в свою любимую «уфошку», как позвонила Ирина. Рубцова была единственной женщиной, работавшей в ГРАСе, и единственной женщиной, которая могла позвонить по этому телефону.
